На суде бывший наркоммор был оправдан. О внутреннем состоянии Дыбенко говорит запись в дневнике Коллонтай 16 января 1919 г.: «Еще далеко не залечилась рана от всего пережитого [им] во время суда». В тот же день в ее дневнике появилась и такая запись: «Странно, что я никогда не опасаюсь за его жизнь, у меня одна забота: чтобы он проявил себя дисциплинированным партийцем. Как бы опять чего-нибудь не натворил своей неукротимостью и чрезмерным усердием, а иногда и просто – как бы не наговорил глупостей». Представляется, что это суждение жены было очень верным.
Неслучайно впоследствии Дыбенко занимал анти-троцкистскую позицию. Как Дыбенко, так и Троцкий провалились на постах наркомов: один – морского, другой – иностранных дел, причем провал Троцкого был гораздо более громким и заметным, чем провал Дыбенко, но в дальнейшем их жизни сложились по-разному. Дыбенко был отдан под суд, а Троцкий сел на его место. У Дыбенко это явно вызывало раздражение. Причина столь разных судеб – в разной позиции, занятой по вопросу революционной войны, – Дыбенко стал одним из левых коммунистов, тогда как Троцкий в итоге оказался ближе к Ленину. Кроме того – и это важнее, – Троцкий взял курс, может быть даже слишком круто, на строительство регулярной армии, а Дыбенко был принципиальным сторонником добровольческой армии, построенной на революционной сознательности. Не следует трактовать конфликт сторонников регулярной и революционной армии упрощенно. Неизбежным следствием возобновления регулярной армии было широкое привлечение «старого» офицерства и генералитета, которые представляли политическую опасность для советской власти, что остро ощущали старые члены партии.
В августе Дыбенко уехал в Севастополь, где пытался вести подпольную работу в условиях немецкой оккупации. Довольно быстро он был арестован и обменян на группу немецких офицеров. Позднее, в Гражданскую войну, он командовал дивизией, причем одно время на правах бригад в его дивизию входили отряды Нестора Ивановича Махно (1888–1934) и Николая Александровича Григорьева (1885–1919), и у Дыбенко хватило твердости духа, чтобы подчинить себе этих вольных атаманов. Позднее Дыбенко сделал карьеру сухопутного военачальника, не связанного напрямую с политической деятельностью.
Таким образом русские матросы сыграли роль преторианцев революции.
Глава 7Ледовый поход Балтийского флота
18 февраля 1918 г. немецкие и австро-венгерские войска, прервав перемирие, перешли в наступление по всему фронту, в том числе и в Прибалтике. Ревель – третья по важности база Балтийского флота после Гельсингфорса и Кронштадта – оказался под угрозой. У моряков была всего неделя на перевод кораблей в Гельсингфорс. 25 февраля Ревель был занят немецкими войсками.
Одновременно было решено постепенно переводить флот из Финляндии в Кронштадт, поскольку 13 (26) января началась финская гражданская война – белые финны напали на русские гарнизоны на севере Финляндии и разоружили их. 19 февраля было принято постановление о переводе в Кронштадт 1-й бригады линкоров, включавшей в себя все четыре современных дредноута Балтийского флота. В течение марта еще теплилась надежда, что немцы не осмелятся высадиться в Финляндии до вскрытия льда в Финском заливе и что власть в этой стране останется в руках дружественных Советской России красных финнов, поэтому проблема вывода кораблей в Кронштадт не встанет в полный рост, по меньшей мере до поздней весны. Надежда на победу красных финнов подкреплялась тем, что первоначально под их контролем находился весь юг страны (за исключением отдельных небольших районов), причем на контролируемой красными территории проживало три четверти населения.
Центробалт обсуждал вопрос о восстании белых финнов 18 (31) января и отреагировал на это резолюцией 19 января (1 февраля), которая кроме призывов общего характера содержала лишь требование вооружить моряков стрелковым оружием. Член Центробалта матрос Сурков очень точно описал ситуацию: «Грустно и печально смотреть на всю происходящую картину настоящего момента, когда наши братья сидят уже в тюрьмах и на баррикадах истекают кровью, а мы делаем бег на месте и мер никаких не принимаем». Обращает на себя внимание тот факт, что 19 января (1 февраля), когда Дыбенко выступал на заседании Центробалта, ему не было задано вопросов по поводу борьбы с финскими белогвардейцами, которые не только вели гражданскую войну, но и нападали на части русского флота. Единственным предпринятым шагом было постановление от 21 января (3 февраля) не выдавать оружия морякам, уходящим в запас, поскольку оно необходимо для самообороны флота в Финляндии.
Красную Финляндию подвело то же, что и республиканскую Испанию в 1936–1939 гг. Белые сразу же перешли к жестким мерам – ввели всеобщую воинскую повинность, начали мобилизацию, стали прибегать к террору, тогда как красные финны надеялись победить силами добровольческой армии и не предпринимали решительных шагов. Например, они так и не пошли на национализацию банков, и в результате банкиры устроили забастовку, отказавшись выдавать наличные, и парализовали экономику красной Финляндии. Белым на помощь сразу же прибыли офицеры шведской армии и финны, служившие во время Первой мировой войны в 27-м королевско-прусском егерском батальоне в составе германской армии. Первые финские добровольцы начали прибывать в Германию летом 1915 г., а в июне 1916 г. батальон уже был на фронте под Митавой, а затем – на берегу Рижского залива. 13 февраля 1918 г. немцы перебросили батальон по морю в Ваасу, где он стал костяком финской белой армии. Еще с октября 1917 г. в Финляндию тайно перебрасывалось оружие, в том числе на борту немецких подводных лодок.
Большинство специалистов считало вывод кораблей в Кронштадт зимой технически невозможным. До этого момента русские корабли не совершали подобных переходов во льдах. В конце марта ситуация осложнилась тем, что финские белогвардейцы начали захват береговых батарей и мощных ледоколов. Первыми были потеряны два лучших ледокола: «Тармо» был захвачен 21 марта, а «Волынец» (бывший «Царь Михаил Федорович») – 23 (по другим данным – 29) марта 1918 г. Ходили слухи, что они были захвачены собственными командами, перешедшими на сторону немцев, хотя достоверно известно, что захватившие их финны не входили в состав экипажа, а проникли на суда под видом пассажиров. Действия захватчиков поддержали лишь некоторые члены команд ледоколов. Захваченные ледоколы были уведены в Ревель и переданы немцам. Еще один мощный ледокол, «Сампо», был захвачен еще в январе. В распоряжении Балтийского флота остался единственный мощный ледокол – «Ермак», который находился в Кронштадте и не мог пройти в Гельсингфорс из-за обстрела с острова Лавенсари 29 марта 1918 г., а затем с ледокола «Тармо» 31 марта. «Ермак» был вынужден вернуться в Кронштадт. Попытка попасть в Гельсингфорс под прикрытием крейсера «Баян» не удалась. Лишь 5 апреля «Ермак» смог выйти в Гельсингфорс под прикрытием броненосного крейсера «Рюрик».
Уже после подписания Брестского мира, 5 марта, немцы высадили десант на Аландских островах и захватили их.
24 марта немецкие власти потребовали от России ускорить вывод войск из Финляндии и практически сразу же направили в эту страну свои войска. Это было нарушением Брестского договора, но такие мелочи не останавливали немецкое военное командование. Вспомним, что через месяц немецкие войска оккупировали Крым, который по Брестскому договору официально был признан частью территории России.
Красный флот в Финляндии в эти недели жил в удушливой атмосфере невероятных слухов. Заключение Брестского мира 3 марта и его ратификация 15 марта привели не к затуханию слухов, а к появлению новых – о секретных статьях договора, посвященных флоту. Тема «продажи флота» муссировалась на все лады, больно задевая струну флотского патриотизма как у матросов, так и у офицеров.
Кстати, осенью 1917 г. в России ходили слухи о волнениях в германском флоте, которые значительно преувеличивали факты. 3 августа 1917 г. произошли волнения на немецких кораблях в Вильгельмсхафене. По этому делу два матроса были приговорены к смертной казни и около пятидесяти – к тюремному заключению. В ноябре снова возникли слухи о революционном восстании на кайзеровских кораблях, и 8 (21) ноября Центробалт передал по радио на немецком языке воззвание к восставшим германским морякам. Правда, оказалось, что действительность отстала от ожиданий революционных балтийцев ровно на один год – революция вспыхнула в Германии 9 ноября 1918 г.
В Брестском договоре Балтийского флота касалась статья 6: «Финляндия и Аландские острова также будут немедленно очищены от русских войск и русской Красной гвардии, а финские порты – от русского флота и русских военно-морских сил. Пока лед делает невозможным перевод военных судов в русские порты, на них должны быть оставлены лишь незначительные команды. Россия прекращает всякую агитацию или пропаганду против правительства или общественных учреждений Финляндии. Воздвигнутые на Аландских островах укрепления должны быть снесены при первой возможности. Что касается запрещения впредь воздвигать на этих островах укрепления, а также вообще их положения в отношении военном и техники мореплавания, то относительно них должно быть заключено особое соглашение между Германией, Финляндией, Россией и Швецией; стороны согласны, что к этому соглашению по желанию Германии могут быть привлечены и другие государства, прилегающие к Балтийскому морю». Таким образом, ни о какой «продаже флота» речь не шла.
Как писал старший лейтенант Владимир Андреевич Кукель (1885–1938) – одно из главных действующих лиц затопления Черноморского флота 18 июня 1918 г.: «И если ко всему этому учесть психологию того момента, всю сложность политической и военной обстановки, всю трудность отделения кажущейся опасности от действительной, все противоречие уже наметившейся в то время “белой” и “красной” идеологии…», то только тогда можно понять всю противоречивость и запутанность положения, в котором оказались моряки и на Черном море, и на Балтике.