Сословная принадлежность офицеров отражала степень привилегированности того или иного корпуса. Так, среди строевых офицеров вообще не было выходцев из крестьян, тогда как половина мичманов (поступавших в Морской корпус после расширения сословных рамок) были потомственными дворянами. Среди инженер-механиков выходцы из крестьян встречались – их было 6 % среди капитанов 1-го ранга и 19 % среди мичманов. Что касается офицеров по адмиралтейству, то среди полковников крестьян не было, а потомственных дворян было 13 %, зато среди подпоручиков выходцев из крестьян был 61 %, а из дворян – лишь 6 %. Состав офицеров запаса был достаточно демократичным, ведь они набирались из судоводителей и механиков торгового флота, а большинство из них принадлежали к сословиям крестьян и мещан. Во время Первой мировой войны начала работать Школа прапорщиков по адмиралтейству (переименованная в 1917 г. в Школу мичманов военного времени берегового состава), в которой готовили офицеров для береговых батарей и наблюдательных постов. Поскольку ее открытие в начале 1916 г. совпало с отменой отсрочки от службы в армии для студентов высших учебных заведений, вчерашние студенты хлынули в эту школу, составив более 90 % ее первого выпуска. В дальнейшем процент студентов и лиц с высшим образованием в этой школе не снижался. Столичное студенчество происходило из состоятельных семей. Если проанализировать служебное положение отцов учащихся Школы прапорщиков по адмиралтейству, которые были чиновниками, выяснится, что 44 % из них были штатскими генералами, еще 36 % – чиновниками штаб-офицерского ранга и лишь 20 % – мелкими чиновниками (ниже IX класса). В то же время среди самих чиновников генералы составляли лишь 2,5 %.
Накануне Первой мировой войны строевые составляли большинство флотских офицеров – 60 % их численности (1872 человека), инженеры-механики – 17 %, по адмиралтейству – 13 %. К осени 1917 г. ситуация резко изменилась. Численность строевого офицерства выросла до 2771 человека, но в процентном отношении она сократилась до 33 %. Инженер-механики составляли 12 %, по адмиралтейству – 14 %. Появилась новая категория – офицеры запаса и военного времени, не существовавшая в предвоенное время, она насчитывала 2957 человек (35 %). Конечно, прирост офицеров военного времени на флоте был значительно меньше, чем в сухопутной армии (там во время Первой мировой войны на 65 тыс. кадровых офицеров приходилось 215–220 тыс. офицеров военного времени), но тем не менее он был заметным.
По вероисповеданию подавляющее большинство матросов (около 95 %) были православными, значительно реже встречались лютеране (эстонцы и латыши). Католиков или мусульман среди матросов практически не было – существовало правило не назначать призывников этих вероисповеданий на флот, кроме тех редких случаев, когда католик имел специальность гражданского судоводителя или судового механика (мусульман среди людей, имевших эти специальности, в России тогда не было). Среди офицеров также господствовали православные (85 %), однако лютеране (10 %) и католики (4 %) были представлены шире, чем среди матросов. Незначительное число офицеров принадлежали армяно-григорианской церкви (0,6 %) или исповедовали протестантизм, кроме лютеранства (0,4 %).
Практически единственным способом комплектования русского флота матросами был призыв. Срок службы накануне Первой мировой войны составлял 5 лет. Призывали на службу в тот год, когда молодому человеку исполнялся 21 год. Служба начиналась с 1 января следующего года, поэтому выражение «матрос срока службы 1909 года» означало, что этот человек был призван в ноябре-декабре 1908 г. и должен был быть уволен со службы в конце 1913 г. В запасе матросы состояли всего 5 лет, поэтому во время Первой мировой войны самыми старшими, попавшими под мобилизацию на флот, были матросы срока службы 1905 г., родившиеся в 1883 г.
По своей гражданской специальности наибольшую долю среди матросов составляли «хлебопашцы» – 28 % призывников. Рабочих металлического производства (слесарей, токарей, кузнецов, медников, литейщиков) было 18 %, моряков торгового флота – 12 %, столько же было и рабочих разных технических специальностей (машинисты, кочегары, масленщики, электротехники, телеграфисты). Рабочие других специальностей (столяры, плотники, конопатчики, маляры) составляли 7 %. Рыбаков было 4 %. Незначительными группами были представлены также писари и торговцы – по 2 %. К категории «прочие» были отнесены 15 % призывников.
Уровень грамотности среди матросов был высоким – грамотными были 76 %, малограмотными (умевшими только читать) – 15 %, не умели читать и писать лишь 9 %. Учебные заведения 2-го разряда окончили 2,4 % призывников – это означало, что они имеют неполное среднее образование. 0,3 % имели полное среднее образование. Две последние категории имели право на сокращенный срок службы до 3 или 2 лет соответственно.
Денежное довольствие флотских офицеров было заметно больше, чем у их армейских коллег (примерно в 1,5–2 раза), поскольку моряки получали большие доплаты за плавание. Только что выпущенный из Морского корпуса мичман сразу же получал около 1000 руб. в год (находясь в плавании), что было в два с лишним раза больше зарплаты учителя начальной школы или в 3,5 раза больше средней зарплаты русского рабочего того времени. При этом офицеры были обязаны питаться и приобретать обмундирование за свой счет.
Матросы также получали жалованье заметно большее, чем солдаты в армии. Молодой матрос получал в год всего 9 руб., но сухопутному рядовому полагалось лишь 6 руб. Старослужащие моряки получали значительные доплаты по должности, за специальные знания, за действительное исполнение обязанностей, доходившие до 70 руб. в год, а в редких случаях и до 300–350 руб. в год. Сверхсрочнослужащим, кроме того, полагались добавочное жалованье (236–444 руб. в год в зависимости от выслуги) и квартирные деньги. Кондукторы получали особое жалованье, которое могло доходить до 2 тыс. руб. в год (уровень жалованья лейтенанта).
Во время Первой мировой войны инфляция значительно сократила реальную покупательную способность жалованья офицеров и матросов: к началу 1917 г., несмотря на введение особых доплат военного времени, реальные доходы моряков составляли около 75 % от довоенного уровня. В 1917 г. инфляция резко ускорилась, но в мае этого же года было существенно повышено жалованье матросов. В январе 1918 г. уже советская власть пересматривает систему выплат всем категориям моряков, при этом для подавляющего большинства жалованье было значительно увеличено, так что командир корабля 1-го ранга (линкора или крейсера) стал получать больше, чем председатель Совета народных комиссаров.
Бытовые условия офицеров и матросов на кораблях разительно отличались. Матросы жили в кубриках, в которых на одного человека приходилось около 2,5 кубических метра пространства. Спали в подвесных койках, которые иногда приходилось подвешивать в два яруса (особенно на переполненных учебных судах). Матросам не полагалось индивидуальной посуды – пища раздавалась в общих бачках на 6–10 человек.
Леонид Сергеевич Соболев (1898–1971), успевший до революции окончить Морской корпус, писал в романе «Капитальный ремонт»: «В кубрике матросы живут, как на вечном бивуаке. Человеку нужно: спать, есть, мыться, отправлять естественные потребности, хранить где-то вещи, отдыхать. Если для всех этих надобностей лейтенант Ливитин имел каюту, в миниатюре отображавшую комфортабельную квартиру, и вдобавок – кают-компанию, то для матроса эти общечеловеческие действия раскиданы строителями и уставом по всему кораблю, как от взрыва бомбы, не интересующейся, куда залетят ее осколки. Умывальник – двумя этажами выше; место для куренья – верхняя палуба на баке, в дождь, в мороз – одинаково; гальюн – в расстоянии от пятидесяти до трехсот шагов, не считая трапов; часть вещей – в шкафчике, отводимом на двоих, остальные вещи – в большом чемодане в рундуках, куда ходить можно лишь по особой дудке; койка хранится в сетках на верхней палубе, летом впитывая в себя дождливую сырость, а зимой – морозную стылость, выгоняемые после из подушки и одеяла телом самого матроса. В зависимости от времени дня кубрик служит столовой, спальней, местом для занятий и местом отдыха. Волшебным велением дудки кубрик обвешивается койками, дымится щами, пустеет или забивается людьми, молчит, поет, обливается водой приборки. В кубрике живут тридцать два кочегара четвертого отделения; по этому расчету в кормовое помещение, занимаемое одним человеком – командиром корабля, следовало бы прихватить еще двенадцать матросов сверх всего четвертого отделения».
На больших кораблях флота пропасть между кубриком и кают-компанией ощущалась очень сильно. Взаимоотношения офицеров и матросов были, как правило, холодными и напряженными. Когда в воспоминаниях матросы – участники революции пишут, что офицеры на них взирали как на скотов, может сложиться ощущение, будто их плохо кормили, плохо одевали, били. На самом же деле питание матросов, по меркам эпохи, было приличным, лучше, чем в сухопутной армии. Рукоприкладством чаще грешили унтер-офицеры, чем офицеры. Но матрос постоянно чувствовал, что офицер смотрит на него сверху вниз. В журнале «Морской сборник» (это был основной печатный орган флота) офицеры рассуждали о матросах как о разновидности рабочего скота и заботились о здоровье и питании матросов так, как делает хороший хозяин для своей скотины. Такое отношение люди чувствовали очень остро.
В мирное время матросы бывали за границей и обращали внимание на отличия порядков на Западе от российских. Особенно сильно поражали русского человека французские реалии того времени, поскольку Франция (вместе с Соединенными Штатами) объективно была наиболее демократической страной из всех великих держав. Во время мировой войны русские моряки активно взаимодействовали с союзниками. На Балтике действовали английские подводные лодки, русский крейсер «Аскольд» довольно долго воевал в Средиземном море. Как офицеры, так и матросы русского флота с симпатией относились к союзникам России. Современник писал об экипаже крейсера «Аскольд» летом 1917 г.: «Авторитет союзников, особенно англичан, стоял очень высоко. Близкий контакт команды крейсера с англичанами и французами в заграничном плавании и в совместных операциях оставил впечатление мощных сил, в которых положение матроса было завидным для наших нижних чинов царского времени […] Высказанные однажды соображения, что многие аскольдовцы погибли в Средиземном море за интересы английских империалистов, которые ничем не отличаются от немецких, воспринимались массой как-то теоретически и не вызывали реакции». На Балтике повод для подобного отношения давала эффективная деятельность британских подводных лодок.