Колонтай некоторое время хранил молчание.
— Я не буду препятствовать и возражать вам, — сказал он, — так как мы должны быть свободны, во что бы то ни стало, свободны от власти России. Будущее, — прибавил он вполголоса, — принадлежит Богу и свободной силе каждого народа.
— Но как это должно произойти? — спросил Костюшко. — Каким образом возможно привести подобный план в исполнение?
— Я обсуждал этот план вместе с министром короля Фридриха, фон Герне, который уверен в согласии короля; но последний не может выступить открыто, пока не настанет решительный момент. Что же касается выполнения предприятия, то оно проще, чем кажется. Екатерина, по своему высокомерию, слишком уверена в своей силе и содержит в Польше лишь десять тысяч войска. Да в настоящее время она и не может выслать больше, так как ей угрожает война с Портою. Мы прежде всего должны принудить Понятовского отречься от престола.
— Отречься от престола? — воскликнул Колонтай. — Но разве это — король?
— Да, по праву и закону, и потому трон должен быть освобождён легальным путём, — ответил Потоцкий.
— Ну, это будет не трудно! — произнёс Колонтай с язвительным смехом. — Этот малодушный человек сделает всё, чего мы от него ни потребуем, как только очутится в нашей власти.
— Затем, — продолжал Потоцкий, — надо произвести всеобщее восстание, для того чтобы истребить или изгнать за пределы русских, которые рассеяны по всей стране.
— И это легко исполнимо, — сказал Колонтай.
— После этого, — продолжал Потоцкий, — сейму останется только избрать прусского короля наследственным королём Польши, для того чтобы Фридрих тотчас мог прибыть со своим войском и выступить на защиту государства, которое будет принадлежать ему по праву.
— А выборы? — спросил Костюшко.
— Я привлёк на свою сторону много голосов, — ответил Потоцкий, — хотя, признаюсь с сожалением, лишь при помощи прусского золота. Мой родственник Станислав Феликс также перейдёт на нашу сторону, как я наверное узнал.
— А вы доверяете вашему родственнику? — мрачно спросил Колонтай.
— Я доверяю ему, — ответил Потоцкий, — так как выгода заставляет его примкнуть к нам. У меня в руках средство окончательно расположить его в нашу пользу.
— О, как мы низко, низко пали! — со скрежетом произнёс Колонтай. — Но пусть будет так! Я согласен призвать чёрта, чтобы только освободиться от ига русских. А что нам следует делать? — спросил он вслед затем.
— Выжидать, пока настанет время, — ответил Потоцкий. — Так как я уже держу нити заговора в руках, то согласны ли вы предоставить мне руководительство и быть готовыми по первому моему зову, а до тех пор носить маску притворства?
— Хорошо! — сказал Колонтай, вставая и подавая руку Потоцкому. — Я ваш, располагайте мною всецело!
Прочие также протянули Потоцкому руки.
— Подойди сюда, Мечислав! — сказал Костюшко, дай и ты нам руку для заключения союза, из которого возродится новая жизнь в нашем отечестве.
Старик приблизился и робко и почтительно присоединил свою руку к остальным.
— Итак, решено! — воскликнул Потоцкий. — Понятовский будет устранён, и нашим королём будет Фридрих Прусский!
На минуту наступила тишина. Все чувствовали себя глубоко взволнованными решением, которое эти четыре человека в уединении леса провозгласили, как торжественный приговор, от удачного исполнения которого зависела судьба всей Европы.
— Наполним ещё раз стаканы, — воскликнул Колонтай, — и выпьем за осуществление своего предприятия.
Старый Мечислав налил вина. Оловянные кубки чокнулись и молча были осушены.
— Выслушайте меня! — сказал Костюшко. — Мы заключили союз для великого дела, теперь я прошу вашей помощи лично для меня. Я прибыл сюда, отчаиваясь за судьбу родины; здесь я снова обрёл надежду, но здесь мне предстоит бороться также и за личное счастье.
— Говорите, Тадеуш! — сказал Колонтай, пожимая ему руку. — Я готов служить вам всеми зависящими от меня средствами и, я уверен, остальные друзья также.
— Я люблю, — сказал Костюшко, слегка покраснев и обращаясь к друзьям, которые слушали с напряжённым вниманием, — люблю Людовику Сосновскую.
— Дочь маршала Сосновского? — воскликнул Колонтай. — Бог — Свидетель, она достойна вашей любви! И я желаю вам счастья, если вы покорите её сердце!
— Я покорил её сердце, самое благородное и преданное на земле, — подтвердил Костюшко, после чего мрачно прибавил: — но её отец отказал мне в её руке в высокомерных и оскорблённых выражениях. Что я такое? Бедный шляхтич, не имеющий ничего, кроме шпаги, в сравнении с ним, маршалом литовским!
— И даже если бы он был сам король, — крикнул старый Мечислав, забывая почтительность пред господами и ударяя кулаком по столу, — клянусь Богом, он и тогда не мог бы в целом свете найти лучшего супруга для своей дочери, чем наш пан Тадеуш.
— И ты оставил безнаказанным такое оскорбление? — воскликнул Колонтай.
— Но разве дочь могла бы сохранить любовь к убийце своего отца? — печально произнёс Костюшко.
— Клянусь Богом, — воскликнул Колонтай, — в таком случае я сам потребую у него удовлетворения.
— Постой, Колонтай! — остановил его Костюшко, — я не ищу мести, но желаю наперекор всему свету добиться счастья и любви. Я слышал, что Сосновский, по желанию императрицы Екатерины, намеревается отдать руку дочери одному из её приближённых; ведь императрица старается привлечь польских вельмож к своему двору, но этого не будет.
— Нет, клянусь небом, этого не будет! — крикнул Колонтай.
— Лучше пусть благородная панна умрёт, — сказал старый Мечислав, — чем допустить, чтобы невеста моего капитана была продана русскому.
— Ну, так вот, — продолжал Костюшко, — Сосновский здесь, вместе со своей дочерью. Здесь должен совершиться постыдный торг. Она наскоро известила меня через верную служанку. Я сообщил ей, что я здесь и что я всё приготовлю для побега и увезу её во Францию, где она найдёт верное убежище и решит, любит ли она меня настолько, чтобы выйти за меня и без благословения отца. Но её отец принуждён будет уступить, когда явится необходимость. Прежде всего я должен спасти Людовику, увезти её в безопасное место, и в этом, друзья мои, вы должны помочь мне! Вам легко будет незаметно увезти Людовику во время одного из больших праздников. Помогите мне заготовить лошадей. Если мы выиграем только два часа времени, прежде чем обнаружится бегство моей невесты, то мы будем спасены.
— Да, да, — воскликнул Мечислав, — панна должна быть спасена, и мой капитан должен быть счастлив, хотя бы это стоило мне жизни.
— Ты, мой старый друг, — сказал Костюшко, — будешь лишь держать лошадей наготове у городских ворот. Но один из вас, мои друзья, должен взять на себя увести Людовику из зала во время танцев и позаботиться о быстрых лошадях. Я прошу вас, помогите мне завоевать лучшее счастье моей жизни.
— Рассчитывай на меня! — воскликнул Заиончек, с жаром обнимая Костюшко.
— Ты хочешь отправиться во Францию и покинуть отечество? — строго спросил Колонтай.
— Я хочу только отвезти свою Людовику в безопасное место, — ответил Костюшко, прижимая в знак уверения руку к сердцу. — Моя любовь должна одушевить меня на борьбу за родину; Людовика стала бы презирать человека, который ради неё бежит от опасности и покидает священное дело.
— Вы правы, — сказал Потоцкий, — любовь укрепляет и воодушевляет, и, кто носит в сердце благородное чувство любви, тот скорее окажется способным победить или, если нужно, умереть за отечество. Рассчитывайте также и на меня!
Он с чувством пожал руку Костюшко, и его лицо озарилось светлым выражением.
— Прости мне, Тадеуш, что я на миг усомнился в тебе, — сказал Колонтай, — я не знаю любви и избегаю её, чтобы не стать слабым.
Некоторое время все они ещё сидели, обсуждая план действий.
Потоцкий взял на себя обязанность переговорить обо всём с Людовикой Сосновской. Условились, что Костюшко останется в лесном домике и старый Мечислав будет ежедневно являться в город, чтобы оповещать его о событиях.
Только позднею ночью паны наконец отправились домой.
Старик вывел их на прямую дорогу и, когда вернулся обратно, нашёл своего гостя крепко спавшим на медвежьей шкуре, постланной на очаге.
Чтобы не обеспокоить его, старик тихо вытащил вторую шкуру для себя. Медленно угасал огонь, и ночной ветер шумел в верхушках деревьев, раскачивая их над тихим, уединённым домом.
VIII
Карета, которую встретил на лесной дороге старый Мечислав, когда поджидал там друзей своего гостя, Тадеуша Костюшко, через полчаса быстрой езды уже достигла Могилёва.
Согласно полученному приказанию, почтальон подъехал к Янчинскому дворцу, где ещё шли спешные приготовления, так как на утро следующего дня сюда должна была прибыть императрица, чтобы затем после обеда принять здесь своего высокого гостя.
Ярко горели фонари на дворе дворца и в ближайших аллеях парка. Повсюду виднелись рабочие, спешившие покончить с приготовлениями; лакеи носились взад и вперёд по двору; экипажи всех родов то подъезжали ко дворцу, то уезжали от него, так что простую почтовую карету едва ли заметили, когда она проехала наружными дворцовыми воротами.
Часовой подошёл к дверце кареты, чтобы опросить прибывших, так как был отдан строгий приказ никого не пропускать во двор без точного засвидетельствования личности.
При свете больших фонарей у ворот в карете были видны двое молодых людей. Один из них, перегнувшийся через дверцу кареты, когда к ней подошёл часовой, был во французском дорожном костюме, поверх которого был накинут на одно плечо бархатный плащ; второй, окидывавший пытливым, любопытным взором кипучую жизнь на переполненном дворе, был в сером костюме полувоенного покроя; его продолговатое, узкое лицо с могучим орлиным носом и большими, проницательными, беспокойно сверкавшими глазами могло бы броситься в глаза, если бы вообще кто-либо обратил внимание на иностранцев, прибывших в таком простом и неказистом экипаже.