Часовой не мог понять прибывших. Подошёл лакей и, разобрав из их французской речи по крайней мере то, что они принадлежат к свите римского императора, позвал одного из высших служащих.
Последний окинул чужеземцев испытующим взглядом. По-видимому, он принял их в лучшем случае за низших придворных служащих и потому приветствовал их, хотя и вежливо, но с известной долей важной сдержанности.
— Я — секретарь графа Кобенцля, — сказал по-французски чужеземец в плаще. — Я со своим спутником выслан вперёд, государь прибудет сюда завтра...
— Отлично, — ответил придворный служащий, — пожалуйте, господа, я сейчас укажу вам ваши комнаты; вам придётся немного потесниться, так как у нас вовсе не много комнат и большинство из них отведено для их величеств и для их важнейших спутников.
Иностранцы оставили карету, их слуга последовал за ними и русский гофмейстер повёл их через двор ко дворцу.
Внутри дворца всё также было освещено. Каждый вечер, пока в нём шли приготовления, всё в нём должно было быть так, как будто императрица и её гость уже были здесь.
— Здесь налево, — сказал гофмейстер, — будет иметь пребывание её величество наша всемилостивейшая императрица Екатерина Алексеевна, а вот там направо — покои вашего августейшего государя.
Он открыл выходившие в аван-зал двери и пригласил обоих прибывших проследовать длинным рядом покоев, роскошно и со вкусом убранных. Возле приёмного зала виднелись маленькая столовая и рабочий кабинет, которые своею поразительною простотой весьма отличались от предыдущих комнат. Простой письменный стол стоял у окна, выходившего в сад; на нём находились не менее простые письменные принадлежности. На стенах виднелись полки для книг и ландкарты. Над письменным столом висел огромный портрет императрицы Марии Терезии, рядом с ним — такой же портрет во весь рост русской самодержицы.
Когда они вошли в эту комнату, иностранец в сером костюме поражённый остановился.
— Смотрите, — воскликнул он, дотрагиваясь до локтя своего спутника, — совсем как в Вене, в Гофбурге.
Русский гофмейстер улыбнулся.
— Следовательно вы, милостивые государи, узнаете кабинет своего императора? — сказал он. — Наша всемилостивейшая императрица приказала добыть из Вены его описание и сделать всё точно согласно ему; даже все книги, которые обыкновенно читает император, имеются здесь, так что его величество может подумать, что он у себя дома.
— Приходится сознаться, — сказал иностранец, — ваша императрица понимает гостеприимство; это внимание, право, значит много более, чем весь блеск и великолепие остальных зал.
Они прошли коридором, затем миновали ещё несколько комнат, относительно которых их проводник рассказал, что они предназначены для императорского посла, графа Кобенцля, который выехал на границу встретить своего государя и прибудет сюда вместе с ним.
— Смотрите, мой друг, — улыбаясь, сказал иностранец в сером костюме, — графу Кобенцлю будет недурно. Боюсь, что нам не придётся так блестяще устроиться... Но что поделаешь? нужно уметь приспособляться.
— Я не завидую графу, — возразил другой австриец, — и, весьма вероятно, не захотел бы поменяться с ним жилищами.
Наконец они достигли галереи, из которой лестница вела в верхний этаж.
Когда они поднялись в мансарду, их русский проводник открыл две маленькие, но приветливо и уютно меблированные комнаты.
— Прошу вас, господа, расположиться вот здесь, — сказал он. — Мне очень жаль, что я не могу предоставить вам лучшее помещение. Когда вы придёте со своими патронами в Петербурге, вам дадут лучшие комнаты; там у нас значительно больше помещение. Прошу извинить меня, если я вас теперь оставлю, так как у нас полные руки дела; завтра, пред прибытием императора, я вас попрошу ещё раз осмотреть со мною его покои и указать мне, всё ли там в порядке. Вы утомились в пути; сию минуту всё, что вам необходимо, будет к вашим услугам.
Он, вежливо поклонившись австрийцам, вышел и тотчас приказал нескольким лакеям прислуживать прибывшим и приготовить им ужин, что и было исполнено с присущей русскому двору удивительною быстротою.
Приезжие едва дотронулись до нескольких поданных им кушаний и затем объявили, что намерены ещё совершить прогулку по городу, чтобы посмотреть на приготовления к приёму императрицы на освещённых улицах.
Один из лакеев предложил им свои услуги.
— Мне пришло в голову, — сказал один из австрийцев, — что я знаком с секретарём графа Станислава Потоцкого; я встречался с ним в Вене, когда он приезжал туда со своим патроном. Скажите, граф здесь?
— Он сегодня приехал, — ответил лакей, понимавший французскую речь и потому и выбранный для услуг чужестранцам. — У графа большая свита с собою; кроме него понаехало ещё много других польских панов, чтобы выказать своё благоговение пред нашей императрицей.
— Великолепное совпадение! — сказал австриец. — Если вы согласитесь проводить нас до квартиры графа, то я воспользуюсь возможностью приветствовать своего Друга.
— Я к вашим услугам, — сказал лакей, — ещё сегодня я носил к графу Потоцкому письмо от обер-камергера графа Строганова, — с важной миною добавил он.
Лакей вывел обоих иностранцев из дворца, причём никто не обратил даже внимания на них, когда они шли через двор, и они направились по улицам города, повсюду представлявшим чрезвычайно оживлённую картину.
Пред всеми домами были повешены фонари, повсюду рабочие увивали двери гирляндами и венками из листьев и цветов и сооружали триумфальные арки на пути императрицы.
Городские жители стояли в дверях домов, приезжие из свиты польских магнатов и поселяне, прибывшие из окрестностей, чтобы посмотреть на пышные торжества, двигались взад и вперёд по улицам, так что по временам лишь с трудом можно было проложить дорогу сквозь густую толпу.
В начале предместья, у приветливого дома, окружённого садом, лакей остановился.
— Здесь живёт граф Потоцкий, — воскликнул он, — и если ваш друг сопровождает его, то вы легко можете найти его. Прикажете подождать, пока вы изволите вернуться?
— Это излишне, — сказал австриец, — идите обратно, мы сами найдём дорогу.
Они оба вошли в сад и обратились там к слуге с вопросом, нельзя ли поговорить с графом Потоцким.
Слуга пожал плечами и сказал:
— Это едва ли будет возможно; у графа гости, маршал ) Сосновский и другие знатные паны; если у вас есть дело до него, приходите завтра утром рано; может быть, вам и удастся улучить минуту, чтобы быть выслушанным до прибытия императрицы.
— Дело не терпит отлагательства и важно для самого графа, — возразил австриец. — Может быть, вам удастся передать записку своему господину?
Он вынул кошелёк из кармана и сунул золотой в руку лакея.
— Постараюсь сделать это, — сказал последний, низко кланяясь, — лейб-егерь графа — мой друг, а* он может выходить из зала и входить туда во время стола.
Чужеземец набросал при свете фонаря несколько строк на листке, вырванном из записной книжки, своеобразно сложил его и передал его слуге, тотчас же поспешно направившемуся в дом.
Оба иностранца стали расхаживать взад и вперёд по аллеям сада, вполголоса разговаривая и заботливо избегая там и сям собравшихся групп.
Спустя некоторое время, лакей возвратился; его сопровождал лейб-егерь в расшитой золотом ливрее. Он почтительно поклонился обоим иностранцам и сказал:
— Их сиятельство просит вас пожаловать!
Он пошёл впереди и провёл их задним ходом дома прямо в кабинет графа.
Тот из посетителей, который писал записку, вошёл первым. Второй последовал за ним и остановился у дверей довольно тускло освещённой комнаты.
Граф Потоцкий с протянутыми руками поспешил навстречу своим посетителям.
— Как я рад, что снова вижу вас, уважаемый друг! — воскликнул он, — я почти готов был предположить, что кто-нибудь позволил себе мистификацию, так как мне повсюду говорили, что граф Кобенцль приедет лишь завтра вместе с императором. Как мне благодарить вас за честь, оказанную мне этим посещением! — Он крепко пожал руку своего гостя, а затем продолжал: — у меня собрались гости; вы позволите мне представить вас им?
Чужестранец отступил в сторону и сказал:
— Благодарю вас, дорогой граф, но никто не должен видеть меня, так как, согласно повелению моего августейшего государя, я обязан хранить строжайшее инкогнито; поэтому я прошу вас не произносить вслух моего имени. Здесь не существует графа Кобенцля, а есть лишь простой секретарь; я прибыл к вам, чтобы оказать вам большую честь: меня сопровождает граф Фалькенштейн и разрешает мне представить вас ему.
Он отступил ещё больше в сторону, а его спутник сделал несколько шагов вперёд и теперь вступил в пространство, освещённое фонарём, спускавшимся с потолка комнаты.
Граф Потоцкий несколько секунд неподвижно смотрел в его лицо, затем склонился почти до земли и воскликнул:
— Возможно ли? Вы сами, ваше величество? Как мог я заслужить такую честь, удостоиться столь милостивого посещения? Ведь условлено, что ваша встреча с императрицей состоится только завтра!
— Тише, тише, дорогой граф! — улыбаясь, ответил император Иосиф, которого граф Потоцкий сразу признал в невидном незнакомце, — не произносите так громко слова «величество»! Здесь есть лишь граф Фалькенштейн, опередивший императора, чтобы немного ориентироваться и посетить своего старого друга, графа Потоцкого.
— Граф Потоцкий вполне сумеет оценить эту честь, — ответил граф с почтительным поклоном, — и просить вас, граф Фалькенштейн, располагать его домом, в котором в настоящую минуту вы являетесь полным хозяином.
— О, нет, дорогой граф, о, нет! — ответил Иосиф, опускаясь в кресло, поданное ему хозяином дома, — я уже расположился здесь со своим посланником в очень удобном и уютном помещении в мансарде Янчинского дворца, где я намерен остаться, пока не прибудет государыня императрица. Меня никто не спросил о том, кто я, поэтому меня легко могут счесть за секретаря, — с улыбкою прибавил он. — Это очень мало подтверждает мнение льстецов, что печать величества блестит у нас на лбу; но это тем приятнее для меня: ведь без короны на голове всё лучше видно и слышно, а видеть и слышать правду является главною нашею задачей в достижении возможности исполнить наш державный долг.