Его одежда была разорвана, а руки связаны верёвкой. Солдаты доложили, что при их приближении он отбросил от себя саблю и два пистолета и пытался скрыться в кустах.
Тотчас же было начато дознание, и Лукавский показал, что находился в пути на свою далёкую родину, в Литву, и лишь из страха при приближении патруля откинул от себя оружие, взятое им с собою в дорогу для самозащиты.
В то время как арестованный на все поставленные ему вопросы давал всё то же показание, вошёл ординарец с новым донесением и вдруг удивлённо взглянул на арестованного.
— Ты знаешь его? — быстро спросил Репнин.
— Да, знаю, — ответил тот, — он находится на службе у графа Феликса Потоцкого и управляет луговым поместьем графа на Висле.
— Вы смешиваете меня с кем-нибудь другим, — воскликнул Лукавский, бросая мрачно угрожающий взгляд на солдата, — я вовсе не знаю графа Потоцкого и требую свободы, так как не совершил ничего противузаконного.
Присутствовавшие испуганно переглянулись.
Но после непродолжительного молчания князь Репнин сказал:
— Тяжесть совершенного здесь преступления требует серьёзных и беспощадных мер. Показание этого солдата ставит имя благородного графа Потоцкого в связь с этим человеком, пойманным при такой подозрительной обстановке. Сам граф исчез; весьма возможно, что заговорщики злоупотребляют его именем, прикрываясь им, чтобы подготовить своё мрачное злодеяние, и что он сам так же, как и король, сделался жертвой их преступного плана. Мы обязаны следовать каждой нити, представляющейся нам, и во что бы то ни стало пролить свет в эту тьму. Поэтому я тотчас же прикажу окружить дворец Потоцкого и обыскать все его помещения. Эту меру мы обязаны предпринять ради безопасности находящегося под покровительством моей августейшей государыни императрицы государства, а также и ради самого графа, чтобы оградить его от возможного недостойного и, несомненно, ни на чём не основанного подозрения.
Никто не посмел возражать, положение было серьёзно и возражения против мероприятия, вызванного самими обстоятельствами, могли повлечь за собою роковые последствия и тяжёлую ответственность.
Князь Репнин стал писать приказ командующему русскими войсками, так как одному лишь ему он мог доверить производство обыска во дворце Потоцкого.
Он ещё был занят составлением приказа, когда вошёл дежурный офицер и доложил, что прибыл шталмейстер графа Потоцкого с письмом от своего господина. Этот доклад возбудил новый взрыв удивления. Шталмейстер был введён к князю и молча передал ему пакет. Князь Репнин вскрыл его. Всем бросилось в глаза, что в нём заключалось ещё другое письмо, которое князь также прочёл. Затем Репнин сразу смутился, изменился в лице и после короткого размышления сказал шталмейстеру:
— Доложите его сиятельству, что я тотчас же буду у него! — Затем он постарался принять возможно непринуждённое выражение лица и неуверенным голосом продолжал, обращаясь к присутствующим: — граф возвратился, я сам поговорю с ним, а пока всё должно быть приостановлено. Арестованного пусть поместят под надёжную охрану... дознание впоследствии будет продолжено мною.
При известии о письме Потоцкого Лукавский заскрежетал зубами и поднял сжатые кулаки, но затем тотчас же овладел собою и снова принял прежнее спокойное, мрачное и безразличное выражение. Без дальних слов и возражений он позволил увести себя в находившуюся рядом комнату, к дверям которой изнутри и снаружи были приставлены часовые.
Князь Репнин приказал подать карету и немедленно поехал во дворец Потоцкого. На всех улицах, где узнавали карету князя, слышался глухой ропот. Вслед ей по временам неслись громкие проклятия. Но князь не обращал на это внимания и в продолжение всего пути не выпускал из рук присланного ему письма, перечитывая его всё снова и снова и время от времени недоумевающе покачивая головой.
Князь был почтительно встречен челядью графа Потоцкого и прошёл в его кабинет. В выражении его лица и осанке уже не было прежней гордости и высокомерия; напротив, он почти с боязливой робостью поклонился Софии де Витт, которую увидел у графа одетою в длинное домашнее платье из тёмно-красного шёлка с дорогой меховой отделкой.
— Я последовал вашему призыву, мадам, — сказал он, — и, согласно повелению государыни императрицы, предоставляю себя в ваше полное распоряжение, причём позволю себе лишь выразить своё удивление тому обстоятельству, что нахожу вас здесь, в доме графа, так как мне сообщили из Петербурга, что вы уехали в Константинополь и что уже давно тщетно ждут вашего возвращения оттуда.
София подала руку князю, галантно поднесённую им к своим губам, и, улыбаясь, сказала:
— Вы видите, дорогой князь, что женщина, которая не может иметь большие притязания на ум, также слегка обладает мощью вездесущности и в состоянии задавать загадки даже таким проницательным дипломатам, как князь Репнин. Если я и была в Константинополе, то во всяком случае сумела ловко появиться здесь в чрезвычайно важный и решительный момент и прийти на помощь вам в защите интересов моего августейшего друга, великой императрицы Екатерины Алексеевны. И я убеждена, что вы будете благодарны мне за это, так как уверена, что в этот момент вы находитесь в немалом затруднении.
— Согласно письму моей всемилостивейшей государыни, — ответил князь, с мастерской ловкостью дипломата скрывая своё недовольство, — было бы глупо, если бы я пытался что-либо утаить от вас. Я знаю, что я не в состоянии ничего сообщить вам, но могу лишь просить вашего совета... ваших приказаний, — поправился он.
— Моего совета, дорогой князь! — быстро перебила его София. — Отдавать приказания может только её императорское величество, наша августейшая повелительница. Итак, я знаю, как вы и сами предположили, в чём в данный момент заключается дело: Станислав Понятовский, возведённый на польский королевский престол великой Екатериной, необъяснимым образом исчез, и вы стоите пред загадкой, от разрешения которой зависят вся ваша дипломатическая слава и будущее Польши, в судьбе которой, как вам известно, особенно заинтересована государыня императрица. И вот мы — мой друг граф Потоцкий и я — пригласили вас сюда, дорогой князь, чтобы разрешить вам эту загадку; затем, как я убеждена, вы тотчас согласитесь с нами в том, что надо предпринять.
— Говорите, ради Бога говорите! — воскликнул князь Репнин.
— Дело просто, — продолжала София; — король Станислав Август увезён заговорщиками в Ченстоховский монастырь. В тот самый момент, когда он прибудет туда — и этот момент недалёк, — по всей стране отправятся гонцы, чтобы повсюду поднять восстание против русских гарнизонов, уже подготовленное. Вы сами понимаете, что это восстание имеет большую надежду на успех, так как русские гарнизоны малы и рассеяны по всей стране. Затем в Ченстохове будет созван сейм и будет приступлено к выборам нового короля. Граф Потоцкий и я — мы знали об этом заговоре, мы дали назреть ему, чтобы в решительный момент выдать его императрице.
— Боже мой, — вне себя воскликнул князь Репнин, — что делать? Опасность велика, она чудовищна... Какую ответственность вы взяли на себя, допустив до этого?
— Ответственность, которую я понесу пред государыней императрицей, — самоуверенно ответила София. — Опасность велика, но она будет разрушена одним ударом.
— Но что же делать? что делать, чтобы помешать мятежному взрыву?
— Как я уже сказала вам, король будет доставлен в Ченстохов; монастырь обладает лишь небольшим гарнизоном из наёмных солдат, который по старому праву могут содержать на свой счёт монахи... Спешите в Ченстохов! У вас имеется под рукою кавалерия?
— Полк казаков, — ответил князь Репнин, — остальные войска, имеющиеся здесь в моём распоряжении, состоят из гренадеров.
— Этого достаточно. Соберите столько повозок, чтобы захватить с собою два батальона гренадер. Осадите монастырь; там не посмеют выказать сопротивление, которое всё равно было бы безуспешно. Как только король будет в вашей власти, будет положен конец и восстанию; никто не рискнёт поднимать в стране восстание, которое было бы и бесцельно, и безнадёжно.
— Вы возвращаете мне жизнь, — воскликнул князь Репнин, — я тотчас поспешу освободить короля и привезти его сюда обратно.
— Последним-то не очень спешите, дорогой князь, — сказала София, удерживая Репнина, — главное заключается в том, чтобы захватить в свои руки Понятовского и удержать его в монастыре... Как только это случится, пошлите курьера к государыне императрице; ведь весьма возможно, — с тонкой усмешкой прибавила она, — что её императорскому величеству угодно будет предпринять решения и дать приказания, которые нам не следует предупреждать.
Князь Репнин удивлённо посмотрел на неё.
— Я дивлюсь вам! — сказал он затем. — Я — старый дипломат, долголетний слуга императрицы и полагал, что понимаю мнения и намерения её императорского величества... но пред вами я прямо преклоняюсь... Вы — моя учительница...
Князь поцеловал руку Софии, мимоходом попрощался с графом Потоцким, молча слушавшим весь этот разговор, и поспешно вышел из кабинета.
Потоцкий опустился на колена пред Софией, гордо выпрямившейся пред ним во всём блеске своей красоты.
— Он дивится тебе, — страстно воскликнул он, — он называет тебя своей учительницей, но я молюсь тебе, моя повелительница, моя королева!
Граф Феликс бурно заключил её в свои объятия. Красавица склонилась к нему, их губы встретились в жарком поцелуе, и, в то время как по улицам Варшавы носились адъютанты, чтобы собрать казаков и усадить гренадеров на быстро заготовленные повозки, в то время как народ со страхом и ропотом смотрел на эти военные приготовления, Потоцкий, утопая в блаженстве в объятиях прекрасной приятельницы императрицы Екатерины, забыл и судьбы Польши, и корону, заманчивый блеск которой он только что видел над своею головою.
XXIII
На гористом берегу Варты возвышался Ченстоховский монастырь, принадлежащий ордену св. Павла Отшельника; этот монастырь был основан ещё королём