не все равно не стал, но хотя бы мог представить, как она его печатает.
— Кирилл Алексеевич, звонил Моронин, — занудно произносит Лена в трубку. Молодец она. Но тоже бесит. — Просил перенести встречу на шесть вечера.
Блядь. Я мечтал, что пораньше сегодня домой уеду и смогу спокойно сдохнуть. И ведь на хер его не пошлешь — мой вопрос решает.
В Бристоль мы с помощницей приезжаем минута в минуту. Моронин уже на месте, обложился тарелками с едой. Поесть он любит, но до Саши ему далеко. Это одиннадцатый раз за день.
— В общем, понял я твой вопрос, Кирилл, — он протирает рот салфеткой и встает. — Сделаю, что могу. Потом сочтемся.
Не люблю я этих «потом сочтемся» — пусть лучше прямо скажет, чего и сколько ему нужно. Правда, сейчас додавливать его нет сил. Он уходит, а я остаюсь наедине с куском мяса, который никак не могу в себя запихнуть. Ну и еще с помощницей.
— Кажется, встреча прошла хорошо, — осторожно произносит она. — Документы, которые Валентин Яковлевич просил, я записала.
Почему она просто не может помолчать? Я, что, просил подводить итоги того, как все прошло? Я и сам не дебил.
Я делаю знак официанту и заказываю новый кусок мяса, потому что мне нужно поесть. И осьминогов зачем-то. Это пятнадцатый.
Мясо начинаю ковырять, а осьминогов прошу поставить перед затихшей помощницей. Она пытается возражать, но ловит мой взгляд и послушно берет вилку. Пусть ест. Зря что-ли беспозвоночные сдохли.
— А ты я, смотрю, не скучаешь, Кирилл? — громко и гневно разносится над моим ухом. — Или по вечерам у тебя тоже деловые ужины?
Гребаная закапа. У меня глюки. Семнадцатый.
Шея плохо слушается, и мне требуется больше секунды, чтобы посмотреть на ту, кто так идеально копирует ее голос.
— Я дура, а ты, Серов, fucking bastard! Я думала, ты хотя бы немного по мне поскучаешь… Думала, молчишь, потому что ты баран упрямый… а ты…
Шум в ушах, преследующий меня весь день, становится громче, и походит на барабанный стук. Я не сразу понимаю, что это сердце. Потому что это и впрямь она, Саша. Гневно испепеляет глазами меня и помощницу. На шее у нее самолетная подушка, в руках чемодан размером с туалетную кабинку. Злая, расстроенная и очень красивая. Без лифчика.
— Я в экономе летела… ты знаешь, каково это: сидеть в экономе с моими длинными ногами? У меня на коленях мозоли… и меня кормили сосиской! А ты тут с ней и моими осьминогами…
Лицо Саши кривится, по щекам начинают катиться слезы. Надо встать и ее успокоить, но конечности невовремя мне отказали. Гребаное похмелье убивает меня тахикардией, в груди так тесно, что кажется сейчас сдохну. И никакой это не глюк. Так гневаться из-за сосисок и осьминогов может только она.
— Девушка, но я вынужден попросить вас уйти, — рядом с нашим столом появляется мужик в бабочке и выжидающе смотрит на Сашу. — Вы мешаете посетителям отдыхать.
Хорошо, что он подошел. Потому что сейчас он меня бесит, и это хороший повод, чтобы отодвинуть стул и встать.
— Сам на хуй отсюда иди, — признаю, вошел во вкус. — Сейчас только ты мне мешаешь.
Я вижу его реакции, потому что на него смотрю — глаза прилипли к Саше. Ее лицо покраснело, рот приоткрыт, она беззвучно плачет. Слева под рубашкой нестерпимо тянет — это она склеивает и разбивает мне сердце во второй раз. Глупая леопардиха. Памяти как у комара. Сказал же: весь твой, с потрохами.
Я ее обнимаю, и она конечно, вырывается. Всхлипывает, заливает слюной и слезами мой пиджак, ударяет мне в плечи кулаками. С чемоданом приехала. Насовсем, значит.
— Саш, хватит брыкаться. Это помощница моя.
— У тебя каркуша помощница…
— Была. Она меня бесила.
Толкаться и плакать перестает. Глаза поднимает, шмыгает носом и начинает подозрительно щуриться. Грудь выворачивает наизнанку. Что она вообще существует такая: капризная, смешная, красивая, заплаканная, и что сейчас она рядом. В мир словно вдохнули краски. Я не могу объяснить, из-за чего так в ней нуждаюсь, и почему без нее все хреново. Знаю только, что когда она рядом — мне идеально. И сейчас мне идеально. И похмелье будто прошло.
— Думаешь обо мне по дороге на работу и за обедом?
А еще с ней не нужно ничего говорить. Достаточно просто кивать.
— Весь мой, с потрохами?
Киваю снова. Хочу ее увезти к себе и затрахать.
Ее слезы высыхают на глазах, рот разъезжается в улыбке. Еще она очень отходчивая и не умеет долго обижаться. Сколько бы вещей не привезла она в чемодане, я ее никуда не отпущу.
— Я тоже хочу осьминогов, — произносит требовательно. — Еще суп с лососем, салат с черри и кедровыми орехами и…
У меня начинает вставать, а так как говорить она может долго, я обхватываю ее затылок и целую.
61
За два дня до
Саша
— Я могу покатать тебя на велосипеде, — великодушно произносит Алекс, глядя на меня из-за стола. — А то ты грустная.
— Думаешь, если мы вдвоем разобьем носы, станет веселее? Мой разбитый нос потом еще и мама оторвет.
Братишка хмурится, надувает губы. Он терпеть не может, когда кто-то ставит под сомнение его пятилетнюю брутальность.
— Я катал Тори, нашу соседку, и она не жаловалась.
Еще бы. В ней веса меньше, чем в пакете с чипсами.
— Не обижайся, вампиреныш. Как-нибудь в другой раз покатаемся.
— Тогда перестань быть такой грустной. Обычно ты не такая.
Я вздыхаю.
— Ты преувеличиваешь.
— Вовсе нет. Маша и Никита тоже заметили.
— Вам всем показалось. Ладно, доедай свою кашу, а потом посмотрим с тобой фильм.
Я поднимаюсь со стула и, шлепая босыми ногами, иду в гостиную. Я планировала погостить у родителей всего пару дней, а в итоге живу здесь почти неделю. Снова ем по утрам овсяную кашу, помогаю маме с посудой, провожу много времени у Маши в комнате и гоняю сопливые фильмы, под которые плачу, особенно когда под аплодисменты очевидцев разлученные герои воссоединяются. Кажется, впервые за всю мою жизнь, меня настигла депрессия. Кэти обрывает мне телефон с предложениями прогуляться по магазинам или сходить на открытие нового ресторана, а я понимаю, что не хочу. Неожиданно все то, что раньше казалось таким привлекательным и важным, потеряло смысл. Словно я резко выросла. Хотя судя по тому, как я себя чувствую, скорее состарилась. И даже аппетит пропал. Не совсем, но ощутимо.
Я щелкаю пультом и попадаю прямиком на фрагмент, где герои целуются. Смотрю, как парень активно орудует языком во рту героини, так что ее щека пошло раздувается и жму кнопку «выключить». Слюнявые парочки начинают меня раздражать.
Мой телефон лежит рядом на беззвучном, чтобы случайные сообщения от Кэти, Моники, Тани или надоедливого Брейди, не заставляли сердце екать надеждой на то, что это написал он. Я пыталась злиться на Кирилла, за то, что отказался от меня, когда я умоляла его этого не делать, что, собственно, мне и удавалось в первые дни. Но чем больше времени проходит, тем больше меня заливают опустошение и отчаяние. Что толку на него злится, если мы больше не будем вместе? Он ведь даже никогда об этом не узнает.
Я никак не могу смириться, что это конец. Он ведь сказал, что любит меня. А что если уже не любит? Вдруг так сильно разочаровался от моих слов, что успел меня разлюбить? И что, если это чувство, которое мешает мне радоваться жизни без него, никогда не пройдет, и я останусь до конца своих дней жить у родителей и ходить в заляпанных шоколадной пастой шароварах? Что если это со мной случилось навсегда?
Мы с Алексом смотрим «Форд против Феррари», когда со второго этажа раздается топот. Спускается Маша.
— И куда это ты нарядилась так рано? — критически оглядываю ее внешний вид: цветастый ромпер, сумку-хобо и плетеные сандалии. А неплохо. Моя девочка.
— Мы с Робом едем к его друзьям в Хэмптонс. Маме я уже сказала.
— С ночевой, что ли? — шутливо поднимаю брови.
Маша краснеет, что-то бормочет себе под нос и, махнув рукой, покидает гостиную. Я возвращаю глаза в экран, но суть происходящего уловить не могу. Моя младшая сестра уже вовсю занимается сексом и имеет личную жизнь. Этот Роб вроде нормальный парень, если не считать перебора с татуировками. Я его конечно на всякий раз предупредила, что имею черный пояс по вырыванию мошонок, но думаю, мы друг друга поняли. Так, глядишь, сестренка и замуж выйдет. Из Маши получится идеальная жена — она почти никогда не капризничает и обожает готовить. Не то, что я, кто выдала дедовский тазик пирожков за свой. А Кирилл меня и после этого любил.
— Алекс, а где Никита?
— Наверное, он с Дереком в гараже, машину собирают для соревнований.
Ах, да. Мама говорила, что Никита стал увлекаться гонками. Он казался таким скромнягой на фоне Макса, но в его отсутствие переродился в брутального мачо, телефон которого ломится от женских номеров. Вчера я, например, случайно подсмотрела, что ему сиськи прислали. Случайно. Нечего мобильный на обеденном столе оставлять.
В двенадцать с йоги возвращается мама, и мы втроем перемещаемся на кухню, где она начинает готовить обед.
— Как настроение, Сань? — ловко нарезая морковь, мама смотрит на меня. — Папа предлагает семьей слетать в Майами дней на пять. Как ты на это смотришь?
Смотрю я на это хорошо. Уикэнд с семьей, океан, белый песок. Загар обновить не помешает да и отвлечься. Хорошо, но не до визгов. Обычно я на такие предложения прыгаю от счастья. Может, это акклиматизация на меня так действует?
Папа приезжает на обед спустя два часа. Целует нас в щеки, обнимает маму и садится есть приготовленный ей борщ. Как он ему еще не надоел? Сколько себя помню, мама варит его тоннами.
— Про поездку слышала, Са-ша?
Я выдавливаю слабую улыбку и киваю. Не хочу его расстраивать. Это же он ради меня, свой любимой дочери, старается.
— Классная идея, пап.
Я еле-еле доедаю свою тарелку, и понимаю, что второе блюдо я не осилю. Черт, кажется, пора навестить психолога — сроду такого не было. Поблагодарив маму, вылезаю из-за стола, и ковыляю в гостиную, но на полпути вспоминаю, что забыла на столе телефон и иду обратно. От увиденного невольно застываю в дверях. Мама с папой стоят в обнимку и целуются.