Я не в первый раз бываю этому свидетелем — пару раз видела в их исполнении вещи и похуже, но именно сейчас не могу ни вздохнуть, ни пошевелиться. Чешется нос, зудит в груди. У мамы есть папа, у папы — мама. Мы тоже есть, но это другое. У меня тоже был Кирилл. А сейчас его нет.
Остаток дня я провожу в своей постели, глядя в потолок. Телефон снимаю с беззвучного, потому что неожиданно приходит твердое осознание того, что Кирилл мне не позвонит.
Папа возвращается в шесть и закрывается у себя в кабинете, как делает часто. Я останавливаюсь перед его дверью и неожиданно вспоминаю, как часто в нее забегала, когда была маленькой. Думаю, я жутко отвлекала папу от дел, но он никогда меня не выгонял — напротив, брал на руки и позволял лупить пальцами по клавиатуре. Хорошие были времена.
— Пап, я войду?
Папа отрывает взгляд от экрана, кивает и улыбается. Мне будет очень его не хватать.
— Входи, Са-ша. С каких пор ты стала такой деликатной?
Я прикрываю за собой дверь и корчу обиженную гримасу:
— Всегда такой была. Говорят, врожденное чувство такта я унаследовала от тебя.
— Не врут, — ухмыляется папа.
Я застываю. Это ведь не означает, что мы расстаемся надолго. Десять часов лета — не так уж и много, и мы можем каждый день разговаривать по фейстайму.
— Пап, — я делаю шаг к его столу. — Прости, но я не поеду в Майами. Я завтра собираюсь лететь Москву.
Он хмурится, откидывается на спинку кресла.
— Ты о чем это, Са-ша?
— Там остался человек, который очень мне дорог, и без которого сейчас… все не то.
— Са-ша, мы уже это обсуждали. Если у него на твой счет серьезные намерения — пусть приедет познакомиться.
— Пап, у него на мой счет серьезные намерения. Он меня любит, а я… — уф, черт. Никогда бы не думала, что придется говорить это папе. — А я очень люблю его. Ты можешь требовать, чтобы он приехал, что он наверняка это сделает, если я попрошу… как пошел в баню к деду… — а вот о моем трехминутном рекорде все же лучше умолчать. — Но ты просто попробуй мне доверять. Потому что я чувствую, что сейчас все делаю правильно.
Папа раскачивается в кресле, потом резко поднимается и идет к окну. Я знаю, что он расстроен, потому что сейчас стоит ко мне спиной. Я понятия не имею, как всех смогу сделать счастливыми.
— Пап, у нас с ним как у вас с мамой. Просто поверь мне, пожалуйста. Я знаю это наверняка. И я тоже буду очень по тебе скучать… Но ты ведь всегда хотел, чтобы я была по-настоящему счастлива.
Папа продолжает стоять молча, и я чувствую, что сейчас должна ему помочь: подхожу к нему сзади и, обняв, утыкаюсь носом в спину.
— Он тебе понравится, пап. И он тоже хочет втащить деду.
— Покажи мне того, кто не хочет втащить твоему деду, Са-ша, — глухо произносит он и накрывает мою руку своей. — Машина у него какого цвета?
Я улыбаюсь, ибо тут без промахов.
— Все как надо, пап. Черная.
С минуту мы стоим в тишине. Я еще никуда не уехала, а уже по нему скучаю.
— Знаешь ведь, что билеты в бизнес-класс уже распроданы.
— По фиг, пап. Полечу экономом.
Эпилог
Три месяца спустя
Саша
— Тебе необязательно одеваться как на работу. Папа — поклонник стиля кэжуал, так что джинсы и футболка вполне подойдут.
Рука Кирилла замирает на белоснежной манжете, в глазах мелькает замешательство. Оу, а ведь кто-то нервничает.
— А чем плохи рубашка и брюки?
— Ничем, — спешу его успокоить. — Извини, я просто предложила.
Ладно, чего скрывать, я и сама нервничаю. Сегодня должен состояться финальный этап вливания Кирилла в семью: знакомство с мамой и папой. Деда он уже покорил, хотя тот никогда не признает это вслух. Как-то краем уха слышала, как они вдвоем в предбаннике материли министра экономразвития, а это о многом говорит. Да и с моим личным родственным бультерьером они сдружились на почве увлечения автомобилями. На днях Кирилл даже заявил, что присматривает себе Камаро.
Что-то пробормотав под нос, Люци начинает стягивать с себя рубашку. Обожаю. Ворчит, хмурится, но в конце концов делает все, как я говорю. Весь мой с потрохами. Любимый альфа-каблук.
— Как тебе, оказывается, идет красный цвет, — поправляю воротник его поло, когда мы садимся в машину. — Такой пусечка. Хочется тебя потискать.
Кирилл сводит брови к переносице и играет челюстью. Мне нравится его дразнить. Часто я делаю это специально, чтобы дать ему возможность утвердиться в сатанинском статусе и низвергнуть на меня кару. То есть, сексуально наказать.
— Можно, кстати, заехать купить маме цветы. Ну и Нике с Любой заодно.
Лицо Кирилла становится растерянным, и он, поморгав, просит Вадима остановиться возле ближайшего цветочного. Что же поделать, если он мне неопытным достался. Приходится самой подсказывать. К счастью, Люци быстро учится.
Вооружившись тремя букетами, выбранными под моим чутким руководством, мы возвращаемся в машину. Мама с папой прилетели в Москву около часа назад, и на один день планируют остановиться в дедовском доме, куда мы сейчас и направляемся. Я счастлива, что наконец увижу родителей, и одновременно волнуюсь. В маминой поддержке я уверена, а вот за папу переживаю. Очень хочется, чтобы он оценил мой выбор.
— Никак наш мамонт не расстанется с барскими замашками, — ворчит дед с крыльца. — Кучера своего на один день не мог отпустить? Сидит в машине, мух ловит, пока барин трапезничать изволит.
— Как вы своего отпустили? — насмешливо произносит Кирилл, кивая на дедовский гелендваген со спящим в нем Михаилом. — Он там, кстати, живой еще? Не проверяли?
— Поговори мне тут, — дед пожимает ему руку и смотрит на меня. — Ну, что, Саня? Не обижает тебя мамонт? А то папаша твой дюже волнуется, как бы в Москве тебя, сиротку, русские звери со свету не сжили. Не верит, что у Игоря Жданова под контролем все. Забыл, видно, кто жопку твою обосранную десять лет в раковине мыл.
Эта байка про мой грязный зад начинает походить на фетиш.
— Разумеется, никто меня не обижает, — фыркаю я и для достоверности прижимаюсь к Кириллу. — У нас полная идиллия.
— Вот и я ему говорю, что за тебя, лису, не хер волноваться. Вон какого модника с клумбой в руках на смотрины привела.
— Может быть, уже в дом пойдем? — шиплю я. Весь план по приручению мне запарывает.
В гостиной по обыкновению царит гвалт: Макс, Ника и племянники, разумеется, тоже присутствуют на ужине.
— Мам! — взвизгиваю от переполняющих чувств и с разбегу на нее напрыгиваю. — Я скучала.
Мама смеется, гладит мою поясницу, называет меня любимым «Санька». Надышавшись ее запахом, я отлипаю и иду к папе. В носу пронзительно колет. Последние две недели мы переписывались каждый день, и вот наконец, он здесь.
— Пока причин тащить твоего Кирилла во двор не вижу, — смеется папа мне на ухо. — Выглядишь хорошо.
— Ты хотел сказать, что я выгляжу прекрасно, — шепотом подсказываю я. — Я очень счастлива с ним, пап. Имей это в виду, когда решишь пытать Кирилла.
— Пытать? — папа выпускает меня из объятий, и с улыбкой заглядывает мне в глаза. — За кого ты меня принимаешь, Са-ша?
Я шутливо играю бровями.
— К чему скромности? Мы же с тобой одной крови.
— Может, закончите уже свои «сюсю-мусю»? — гаркает дед. — А то мы тут зевать все начинаем.
— Не завидуй, папуля, — с ухмылкой парирует папа и, обшарив взглядом пространство гостиной, сосредотачивается на Кирилле.
Все. Досмотр начался.
Мне всеми фибрами души хочется подойти к нему и помочь, но мой отважный сатана действует сам. Представляется маме и вручает ей букет — без улыбки, правда, но он ей вообще редко разбрасывается. Под сдержанное рычание Макса подходит к Нике и передает букет ей. У меня аж ладони потеют. Мой Люци самостоятельно протаптывает себе путь в нашу семью.
Когда очередь доходит до Любы, раздается недовольное ворчание деда:
— Мамонт, ты так мне жену избалуешь. Тебе на один вечер перед Саниным папашей выебнуться надо, а мне потом месяц подснежники в зубах домой таскать.
Я встречаюсь взглядом с мамой и начинаю улыбаться. Она незаметно вытягивает вверх большой палец и произносит одними губами:
— Красивый.
А еще очень умный и сексуальный. И ему нравится, как я ем.
— Кирилл Серов, — произносит Кирилл, протягивая руку папе.
Я невольно затаиваю дыхание. Вот он, исторический момент, которого я так ждала и боялась.
Папа опускает взгляд вниз, скептически оглядывает ладонь Кирилла, после чего ее пожимает.
— Я Гас Леджер, — произносит на английском. — Обидишь мою дочь — тебе pisdetz.
— Не обижу, — твердо отвечает Кирилл и тоже на английском. Грудь снова раздувается, словно в нее загнали галлон сжатого воздуха. Он ради этой встречи три месяца язык учил.
— Ну раз наш щедрый садовник всех одарил, — гаркает дед. — Пройдемте к столу.
Папа отпускает руку Кирилла и, обняв меня за плечи, быстро целует в макушку.
— Произношение у него так себе.
Я нащупываю руку Кирилла и сплетаю наши пальцы. Не собираюсь давать его в обиду. Даже папе.
— Но он, по крайней мере, может свободно изъясняться, — говорю нараспев. — А кто-то до сих пор знает только русский гимн, десять ругательств и слово «борщ».
Брови папы ползут вверх, и он начинает посмеиваться. Я тоже. Он никогда не мог устоять против моего природного обаяния.
— Ну, семья, — дед оглушительно хлопает и обводит глазами каждого из присутствующих. — Рассказывайте, как докатились до жизни такой.
В воздухе царит молчание. Макс беззвучно смеется, мама прикрывает зевок ладонью, а Кирилл закатывает глаза.
— Пора новую заготовку сочинить, папуля, — усмехается папа. — Двадцать с хером лет одно и то же слушаем.
— У меня для тебя плохие новости, сына. Игорь Жданов подыхать еще долго не собирается, так что готовься терпеть.
— Чего он тогда от меня разнообразия требует, — бормочет Кирилл.
— Ладно, — примирительно объявляет дед, поднимая бокал с вином. — Давайте выпьем за то, что дочь моя наконец перестала рожать и на родину приехала. Глядишь, так и все пере