— Понял! — снова обидчиво ответил Илья, так ничего и не поняв. Но больше не стал подкарауливать Петра.
Вскоре графиня Софья Владимировна Строганова сдержала свое слово. Петру дано было разрешение уехать в Ильинское, в распоряжение управляющего, который намеревался направить его на Билимбаевский завод.
…После года пребывания в Петербурге Петр возвращался домой. Софрон понукал пару коней, и телега тащилась по скверной весенней дороге с глубокими колеями, рытвинами и лужами, преграждающими путь. И когда Софрон сворачивал в лес, в объезд, кони с трудом волочили повозку по прошлогодней траве, меж деревьев и пней.
В тот первый путь воспоминания об Ильинском заполнили мысли Петра. Теперь же он жил Петербургом. Один год! Сколько принес он волнений! Петр чувствовал себя не просто повзрослевшим. Он многое понял. Он увидел господ, которых знал главным образом по рассказам и книгам. Он присматривался к их жизни. Жизнь графа Строганова он узнал достаточно близко и лично и по рассказам слуг.
В памяти Петра неожиданно встал восхищавший его дом Строгановых на углу Невского и набережной Мойки. Этот дом был построен еще в 1752–1754 годах бароном Сергеем Григорьевичем Строгановым. Строителем его был знаменитый Растрелли. Петр был в этом доме, восторженно рассматривал картинную галерею. Ездил на Выборгскую сторону, к Черной речке, на летнюю дачу Строгановых.
Много же было Строгановых в Москве и Петербурге! Не зря в отдалении от высшего света их родословной занимались братья Волеговы. Но многое и без них знал теперь Петр. Он знал, например, что в 1781 году по высочайшему соизволению граф Александр Сергеевич Строганов ездил в Пермь для открытия губернии, которое и совершено было 18 октября 1781 года.
Граф ездил в свои Пермские имения, а с ним малолетний сын его Павел Александрович, будущий хозяин этих имений.
Для сына своего Павла и его потомства в мужском поколении граф установил родовое командорство ордена св. Иоанна Иерусалимского с залогом из Пермского своего имения 572 душ мужского пола, с обязательством ежегодно платить в казну ордена по 10 процентов с верного годового дохода.
А 11 января 1800 года император Павел, великий магистр сего ордена, пожаловал графа Александра Сергеевича почетным командором этого ордена. 23 января этого же года граф был назначен президентом Академии художеств, директором Публичной библиотеки и главным начальником экспедиции мраморной ломки и приискания цветных камней в Пермской губернии. Кроме того, он был сенатором.
Граф Александр Сергеевич при сооружении Казанского собора находился в Петербурге как первоприсутствующий в особо учрежденной комиссии. Строителем же собора был его воспитанник из крепостных людей Андрей Никифорович Воронихин.
Сын графа Александра Сергеевича, Павел Александрович, по воле отца четыре года путешествовал за границей, с ним ездили учитель француз Ром и Андрей Воронихин, тот самый, который потом воздвиг Казанский собор.
Граф Павел Александрович, муж графини Софьи Владимировны, был близок ко двору. Он некоторое время жил в Петергофском дворце. Сверх всех наград от императора он имел оригинальный подарок — яхту с двенадцатью матросами и одним унтер-офицером, которые во время нахождения на яхте считались на действительной службе. Яхта стояла на воде перед загородным домом, на даче, на Выборгской стороне. Петр видел эту яхту.
Петр видел и графиню Софью Владимировну, которую иначе не называли, как «высокообразованной», «замечательной русской женщиной». В самом деле, она была наделена редкими качествами. После смерти мужа двадцать восемь лет самостоятельно распоряжалась Пермским имением, ввела немало новшеств с целью улучшения жизни крепостных.
Петра поразила внешность Софьи Владимировны. Была она уже немолодой, очень властной, решительной в манерах и, видимо, страстно хотела сохранить ушедшее обаяние молодости, которое, очевидно, было когда-то по-настоящему сильным, и поэтому чрезмерно красилась. Петр, как художник, сразу же подметил, что, если бы румяна на лице ее были бледнее, они соответствовали бы возрасту, а следовательно, молодили бы ее. Видимо, в молодости была она красивой, стройной, женственной. И теперь ее лицо было приятным. Глаза смотрели внимательно. Улыбка привлекала доброжелательностью, и глубоко западавшие морщины на лбу свидетельствовали о том, что женщина эта мыслит, думает и над каждым словом своим, и над всем, что видит. Петр почувствовал даже уважение к графине. А она, по-видимому, заметила это и хорошо улыбнулась ему на прощание.
Кроме графини Софьи Владимировны, Петр неоднократно видел ее дочь, Наталью Павловну, ту самую графиню, которая в 1818 году вышла замуж за своего двоюродного брата Сергея Строганова и имя которой пожизненно сохранилось в «вольной» Петра, полученной уже от нее. Белокурая, моложавая графиня, вся какая-то неестественная, почти не умеющая говорить по-русски, с заметным французским акцентом и нарочитой картавостью, вызвала в Петре чувство раздражения.
Чем ближе подъезжал Петр к родным местам, тем чаще вспоминал он все, что было услышано от людей и прочитано из книг о Строгановых. На клочке бумаги он берег выписанное им место из пожалованной грамоты царя Иоанна Васильевича Грозного от 4 апреля 1558 года. «Именитым людям Строгановым на земли в Перми Великой по реке Каме: ниже Великой Перми (Чердыни) за восемьдесят верст, по Каме реке на сто сорок шесть верст» — это в пределах всей Пермской губернии.
Именитые люди Строгановы, пожалованные с 1558 года обширными землями по реке Каме и Чусовой с притоками, были независимы в своих вотчинах и, как феодальные бароны, не подлежали ничьему суду, кроме личного суда царского.
Именитые люди Строгановы были очень деятельными колонизаторами пермских земель и, владея пожалованными им землями, содействовали правительству московскому в завоевании Сибири.
Не случайно же крестным отцом барона Николая Григорьевича Строганова (1700 год) был Петр Великий. Отец же младенца Григорий Дмитриевич Строганов пожертвовал Петру Первому два военных фрегата, построенных и вооруженных на собственные средства. А за это великий крестный 2 мая 1702 года «на зубок» крестнику пожаловал в вечное владение ему и потомству в Перми Великой реки Обву, Инову, Косьву с жившими по ним пермяками, 14 003 души.
Деятельными, богатыми и почтенными были и теперь графы Строгановы. Это Петр увидал сам.
Узнал в какой-то мере Петр и жизнь сестер Гончаровых, но здесь все было непонятно. Можно было бы порасспросить всезнающих слуг, но Петр не хотел не только расспрашивать, но и слушать, когда те сами начинали говорить о Гончаровых. Здесь была замешана его душевная тайна, чувство, трагически прекрасное в своей безнадежности и молчаливости. Ему казалось, что за Наталью Николаевну он с радостью отдал бы жизнь.
Он узнал в Петербурге еще одного барина. И Гончаровы и все Строгановы в великосветском обществе были ничто по сравнению с князем N. Он обладал великой властью. И несчетным богатством. И вот с ним судьба столкнула Петра, да так удивительно, что князь вынужден был просить дворового человека Строгановых о великом одолжении — спасти от недуга его сына. Но князь был умен. Он быстро все поставил на свое место, и Петр, несмотря на отказ от платы за лечение, попал все же в зависимость к князю.
В одно из своих посещений Петр гулял с Аличкой в небольшом парке, прилегающем к княжескому двору, играл с ним в мяч, выслушивал его новости, которые произошли за ту неделю, что они не встречались. И главное, старался укрепить в нем веру в лекарство. Ведь, возможно, скоро Петр уедет из Петербурга, и только трава будет лечить Аличку от тяжкой болезни.
Мальчик пил отвары уже второй месяц. Первые две недели ему стало хуже. Приступы мучили его ежедневно, и князь в гневе срочно вызвал Петра.
Сдерживая желание избить Петра, он процедил сквозь зубы:
— Мальчику стало хуже. Не забудь, что ты отвечаешь за ребенка.
— Ваше сиятельство! — ответил Петр, превозмогая желание сказать: «Ну не давайте же ему больше мое лекарство, ежели не верите в него, не зовите меня! Прекратим лечение. И мне будет покойно». — Ваше сиятельство, травы лечат медленно, годами. Ухудшения поначалу бывают, но это не страшно. Травой я лечу вашего сына безобидной. Худо от нее никому не бывало.
Но только Аличка убедил князя. Он сказал:
— Мне хочется пить эту травку. Она меня вылечит. Я знаю. Петр очень хочет вылечить меня.
И князь решил ждать. Прошло две недели, и приступы стали реже, а вскоре и вовсе приостановились.
В предпоследнюю встречу князь сказал Петру:
— Значит, уезжаешь? А что, если я поговорю с графиней? Ты пришелся по душе моему сыну, и мне хочется, чтобы ты был при нем всегда.
«Он хочет причислить меня к своим дворовым людям», — с горечью подумал Петр. Почему же, почему не пришла другая мысль в голову человеку, по гроб жизни обязанному Петру, мысль сделать его вольным и уж тогда предложить служить у себя?
Нет, эта мысль даже не мелькнула в голове князя!
— Что, не хочешь? — с издевкой спросил князь.
— Ваше сиятельство! Не лишайте меня единственной радости, — опуская глаза, сказал Петр, — в Ильинском у меня родные, там прошло мое детство…
— Ну, если не хочешь, я не принуждаю, — поспешно согласился князь. — Поезжай.
Прощание с князем и его сыном тоже не раз вспоминал Петр. Оно оказалось сложнее, чем можно было ожидать. Мальчик привязался к Петру, да и он к мальчику тоже, и потому пришлось скрыть от ребенка, что их встреча последняя.
— Ты знаешь, Петр, — сказал Аличка, как всегда, не по-детски серьезно, — мне кажется, что ты меня уже совсем вылечил. У меня больше не будет этой болезни. Никогда не будет. Ты радуешься, Петр?
— Я очень рад, ваше сиятельство. И я знаю наверное, что болезнь ваша бесследно пройдет.
— Ты скоро придешь ко мне снова? — вдруг забеспокоился ребенок, точно предчувствуя разлуку.
— Скоро. Но и без меня вы должны верить, что будете совершенно здоровы. И все равно пить траву.