Мысль моя по окончании велосезона сводится к тому, что велосипед в России никаким альтернативным городским транспортом не станет, несмотря на радостные разговоры на питерских, например, велофорумах. Ах-ах-ах: в начале года Смольный заказал концепцию развития велосипедного транспорта! Вот теперь заживем!..
Не заживем. Несмотря на то, что практически во всех известных мне европейских столицах – от Парижа и Вены до Берлина и Амстердама – велосипед стал вторым, а кое-где и главным средством городского передвижения.
Потому что переход на велосипед требует поражения в правах автовладельцев. Их интересы ущемляются, притесняются и просто игнорируются. «Машина в городе плюс велосипед под настроение» не проходит: проходит лишь «велосипед плюс общественный транспорт в городе, а машина по выходным за городом». Для велосипедов нужно создавать отдельное пространство за счет автомобильного – а Питере, например, ширина улиц такова, что их придется отдавать целиком. И если я лично – за, то моя не умеющая кататься на велосипеде жена (не говоря уже про 83-летнюю тещу) будут сильно против. И не они одни: посмотрите, что творится на велодорожках в московском Парке Горького или у Муринского ручья в Питере, заполненных гуляками. Плевать все хотели, что велодорожки лишь для велосипедов.
Вторая причина пессимизма в том, что для превращения велодвижения в велотранспорт необходим переход на этот транспорт чиновников. Мэр Лондона передвигается на велосипеде, мэр Парижа передвигается на велосипеде, – Собянина и Полтавченко приезжающими на работу на великах невозможно представить. Они – жители не городов, а загородов, обитатели золотых клеток. Все чиновничество, а за ним вся страна ориентируются на них. Велосипед для них – так, баловство для парка (если, конечно, не возражает охрана).
Третья причина моего неверия в русский велосипед – в том, что для превращения его в средство передвижения надо изменить самих русских. Сегодня для нас велосипед – это дополнительные понты, возвышающие новейших прогрессистов над ушедшего дня понтярщиками, увязшими в пробках. Вот мы новые, версии 2.0 – продвинутые, европейские. Но байк для таких понтярщиков – тот же джип: не случайно при равнинном ландшафте у нас приобретают горные байки, и желательно двухподвесы (точно, джип 4x4!), со «злой» (ужасно непрактичной) резиной, с дорогущим обвесом.
В Европе городской велосипед – именно городской: корзина спереди, багажник сзади, ободранная рама, и хорошо, если три скорости есть. А у нас велик будет тем, чем он является сегодня – средством разгрузки и развлечения, оставаясь средством передвижения для немногих идиотов, вроде меня. И то, идиотов относительных, потому что я не езжу на велике на работу: не знаю, как его через турникет протащить и боюсь, что в лосинах-тайтсах на редколлегию не пустят, а душевой с раздевалкой – как у меня было на работе в Лондоне – в России в офисах нет.
Ну, а люди половчее будут делать на велосипедных понтах деньги. И я не только про продавцов – подтягивается и бюрократия. Я ж упоминал, что Смольный давал задание на концепцию велодвижения? Она была заказана Московскому НИИ автомобильного транспорта, выложена на сайте комитета по транспортно-транзитной политике, но не стоит даже туалетной бумаги, на которой напечатана – а на другой печатать смысла нет. Довольно сказать, что эта дивная концепция исходит из того, что сейчас в 5-миллионном Питере 2,2 миллиона велосипедов, а в 2015 году будет 2,5 миллиона, причем каждый из этих 2,5 миллионов велосипедов будет наезжать за сезон по 1200 километров. Дальше про этот полет из пушки на Луну можно не читать. Я бы за вдвое меньшие деньги впятеро быстрее сочинил бы что-нибудь вдесятеро более правдоподобное.
А если заказчики и исполнители моим мнением возмущены, то пусть попробуют набрать своими коллективами за сезон хотя бы по 200 велокилометров на брата, – и тогда я публично съем велопокрышку, сдабривая маслом для велоцепей. Но если не наездят – то пусть наберутся смелости признать, что просто попилили бюджет.
На велотранспорте это все никак не скажется.
Сезон закрыт, все свободны; это наша Родина, сынок.
2012
43. Между сетью и тьмой//О крахе идеи, будто интернет-Россия прогрессивнее ТВ-России
В моем кругу была популярна идея, что новые технологии – и прежде всего, интернет – есть ключ к просвещенности, с которой Россия воспрянет ото сна. Но, боюсь, ключ сну не помеха.
Давайте поясню.
В моем кругу было популярно (и сейчас популярна) утверждение, что российское социальное устройство поддерживается темными, плохо– и малообразованными людьми, обладателями небольшого ума. А если и не дураками, то теми, кто живет там, где из всех средств информации – три канала пропагандистского ТВ.
Эта концепция рассматривает интернет как золотой ключик доступа к разнообразным источникам информации. В соответствии с нею любой разумный человек (и даже дурак) сравнив, например, пропагандистские бяки в исполнении Аркадия Мамонтова на НТВ с программами телеканала «Дождь», а также с дискуссиями в твиттере и ЖЖ, поумнеет и отделит зерна от плевел, агнцев от козлищ, овес от овсюга.
Эту концепцию много что питало. Например, технология телевидения, основанная не только на эмоциональном объединенном воздействии картинки, музыки и речи, но и на клиповом характере подачи (неизбежно низводящему великие идеи до простеньких). А также – внимание, это обычно упускают из вида! – на отсутствии обратной связи. Даже в книгопечатанье обратная связь устойчивее, чем на телевидении: написал Фукуяма свой «Конец истории» – получил в ответ десяток книг-опровержений, после чего сам кое-что подкорректировал в «Великом разрыве».
То есть пока власть телевидения монопольна – три канала могут трубить что угодно о западном враге, продавшейся оппозиции и вековых православных устоях. Если у тебя только эти программы ящик принимает, а кругом дерьмо и грязь до горизонта, – то, безусловно, утешительно в это все верить.
Власти информационной тьмы были и другие подтверждения. Среди поддерживающих тьму до сих пор нет, например, ни одного писателя. Ни одного поэта, который пел бы власть столь же искренне и сильно, как когда-то Маяковский. Нет известных ученых. Актеров встретить или попсу встретить можно, это да. Но актер играет сегодня героя, а завтра злодея, и честь для него в перевоплощении, а не в чести. Попса же и вовсе продукт телевидения, без которой она исчезает, как призрак с рассветом… И вообще, все умные – в оппозиции.
Так что надежды просвещенной оппозиции на просветительство интернета были понятны. В 2010 году Алексей Навальный триумфально лидировал на электронных выборах мэра Москвы, устроенных на сайте «Коммерсанта». Он набрал 45,02 % (следующий, Немцов – 11,99 %, а Собянин лишь 2,82 %).
Вот, – предвкушали прогрессисты, – когда интернет действительно овладеет массами, Навальный станет национальным лидером!
Летом 2010 года, по данным ФОМ, суточная аудитория интернета в России составляла 28,6 миллиона человек, месячная – 43,7 миллиона. Спустя два года эти показатели выросли соответственно до 45,1 и 59,4 миллиона. Только с февраля 2012 по сентябрь 2012 года узнаваемость Алексея Навального (беру теперь данные ВЦИОМ) возросла в стране с 29 % до 48 %. Геннадия Гудкова – с 21 % до 60 %. Сергея Удальцова – с 26 % до 42 %.
Однако – внимание! – это был рост отрицательной популярности. В феврале к Навальному относились положительно 24 %, а отрицательно 31 %. В сентябре положительно 22 % (и отрицательно 46 %). У Гудкова эти пары цифр 24/29 и 24/43.
Да, я понимаю, что пропагандистская телевизионная машина постаралась. Но почему россияне, имея доступ к разнообразным источникам через интернет, продолжают пить из мутной (как это видится моему кругу) лужи?
Идея ведь была в том, что правда побеждает кривду, и что одно от другого каждый сможет отличить, дайте только инструмент доступа!
Вот вам инструмент. Вот вам интернет. Уже не только в двух столицах, но и во всех округах (уровень проникновения интернета сегодня колеблется от 48 % в Сибири и Приволжье до 58 % на Северо-Западе). Вопрос: почему правда (как мы ее понимаем) не побеждает кривду?
Я слышал массу ответов. Глава ВЦИОМа Валерий Федоров, например, объясняет отрицательный рейтинг оппозиции усталостью от политики и от митингов.
Но все эти объяснения исходят из базовой идеи: правда должна торжествовать, потому что она правда.
Я очень боюсь, что правда никому ничему и ничем не обязана. Россия не просто остается консервативным, косным, негибким и умеренно бесчеловечным государством с несменяемой властью (Путин с нами, вероятно, теперь до смерти, просто пока не понятно, до его или нашей). Более того, Россия за последние – интернетные! – годы стремительно дуреет. В том смысле, в каком мы двоечника, не знающего ничего на свете, считаем дураком.
Я пару месяцев как веду файл, озаглавленный «хроники пикирующего идиотизма». О боже мой! В Свердловской области гаишники зовут попов освящать дороги. 27 % россиян хотят ввести в Уголовный кодекс телесные наказания. В Белгороде запрещают рок-оперу. Минтранс запрещает продавать любые билеты за пределы региона без предъявления паспорта. В Госдуме хотят запретить выход без паспорта в интернет. В Питере запрещают выставку Марата Гельмана, а питерские депутаты обсуждают запрет топота котов в ночное время и запрещают обсуждать конец света.
По-моему, конец света уже настал.
Из последнего – вот: в Национальном исследовательском ядерном центре МИФИ открывают кафедру теологии. С чем и поздравляю инженеров и физиков. Заведовать ею будет митрополит Иларион, который, как истинный православный, разумеется, верит, что мир был создан Богом за шесть дней.
В общем, я хочу сформулировать очень неприятную для моего круга вещь.
Доступ к источникам информации никак не гарантирует того, что нравится моему кругу: толерантности, терпимости, развития науки (молчу уж про развитие гражданского общества). То есть не гарантирует европеизации страны.