О том, можно ли реформировать кладбища книгохранилищ
Тема реформирования библиотек становится такой же модной, как переделка фабрик под арт-центры. Однако есть одно обстоятельство…
Я недавно попал в эпицентр небольшого скандала, о котором бы промолчал, когда бы скандал не случился публично, в одном жутко модном месте, и не касался одной жутко культовой (можно так написать, а? полагаю, что можно: жутью культа не испортишь…) фигуры.
Место это было Новой Голландией – одним из самых странных, романтических и малоизвестных петербургских мест, острове с прудом посредине в окружении высоких мрачных кирпичных корпусов, где когда-то сушили корабельный лес, а потом непонятно что делала советская армия. А фигурой был Борис Куприянов, владелец замечательных московских книжных магазинов «Фаланстер» и «Циолковский» и с недавних пор замдиректора московского библиотечного центра, – в общем, тот парень, которому московская власть дала власть переделывать все эти жутенькие районные библиотеки со стендами «Поэты о родном крае» и «тюлью» на окнах.
Новая Голландия закроется осенью на пятилетнюю реконструкцию, проводимую концерном «Миллхаус» и фондом «Айрис», за которыми видны рука и кошелек Романа Абрамовича, а также сердце и ум его возлюбленной Даши Жуковой, – а пока у Новой Голландии нечто вроде бабьего лета. Тьма проектов под открытым небом: йога, лекторий…
И один из таких проектов – «Открытая библиотека»: им занимается Николай Солодников, мой добрый знакомый. «Открытая» – в буквальном смысле: стоят книжные полки, хочешь – забирай книгу, а хочешь, ставь свою.
Солодников хочет, чтобы такие полки были в парках и на остановках, он знает, что так делают в обычной Голландии – огромный успех! – а нам книги еще более необходимы, потому что регулярно читают книги всего 5 % россиян.
И вот Солодников устроил в Новой Голландии день «Открытой библиотеки», там были издатели-читатели-Сокуров-Пиотровский, а дискуссию о судьбе библиотек открыл вице-губернатор Кичеджи. Которого тоже, попробуй, уговори посидеть на пленэре бок о бок с людьми типа меня, который про него гадости пишет.
Выступали многие – например, Ольга Устинова из библиотеки для слепых или Сергей Басов из питерской Публички. Но ждали, понятно, Куприянова. Типа, вот приехал барин. Тем более что Куприянов, с бородой, серьгой, в освежающе черном, и смотрелся барином, как всегда смотрится барином успешный москвич на фоне петербуржца. И то: если (по данным Куприянова) средняя зарплата столичного библиотекаря 32000 рублей, то (по данным Солодникова) зарплата главного библиотекаря питерской Публички – 7000.
Вот почему Куприянов, любимец интеллектуалов, невольно воспринимался в Новой Голландии Емелей, дающим мастер-класс по ловле щук, то есть заведомо иронически. Хотя он говорил весьма разумные вещи.
Что когда в Москве районным библиотекам предложили снять занавески с окон (дабы люди, наконец, увидели, что это библиотека с книгами!), то столкнулись с сопротивлением, в котором главным аргументом был: «Если занавески снять, эксгибиционисты замучают!»
Что библиотекари ориентируются не на моду, и даже не на массовый вкус, а на собственные представления о прекрасном: например, почти все выписывают не «Афишу», GQ, Esquire или даже Cosmopolitan – а журнал «Мой друг», который издается в вариантах «Мой друг кошка» и «Мой друг собака», и в библиотеках, где есть кошки, выписывают первый, а где кошек нет – там второй.
Что во всех библиотеках в обязательном порядке проводится «день читайки», хотя представить сегодня ребенка, благосклонно относящегося к званию «читайки», невозможно.
Что говоря о нехватке денег, библиотеки умудряются выцыганить немалые бюджеты на мероприятия типа «Лермонтов и Белоруссия», хотя, о боги, какое имел отношение наш сумеречный гений к Белоруссии?! (А вот какое: полтора месяца прослужил в Гродненском полку – неважно, что под Петербургом! «Думаю, они из посольства Белоруссии денег тоже отжали», – недобро процедил Куприянов).
Поначалу, впрочем, все шло хорошо – слушали, смеялись. Но когда Куприянов начал говорить о деньгах, я вздрогнул, предчувствуя грозу. А когда он заговорил о том, что в Москве закупками книг занимались пять сотен человек в 48 отделах комплектаций, а их заменили восемью в одном отделе и стали экономить от 15 % до 35 % бюджета только благодаря переходу на оптовые цены, я втянул голову в плечи. И точно! Одна замечательная девушка в очках, притворявшаяся слушательницей, оказалась библиотекаршей. И она сказала, что библиотечная реформа, да. Но им в этом году деньги дали позже на полгода, да. И что Куприянов реформирует, да. А деньги, может, где прокручиваются, нет?
И Куприянов взорвался. Он сказал, что его обвинили в воровстве, и он требует извинений. А девушка продолжала про свое. И Куприянов, взвившись подстреленным оленем, бросился прочь.
«Борис, ты не прав!» – только и успел крикнуть я.
И хотя потом Бориса всем миром просили на царство, эффект от рассказа об эффективной библиотечной бизнес-модели был, конечно, смазан.
И я это вот к чему говорю. Когда наша дискуссия завершилась, ко мне подошло несколько девушек в возрасте от 30 до 70. Они были читательницами, посещающими районные библиотеки – те самые, с тюлем на окнах. И девушки говорили, что, верно, выглядят библиотеки по-советски – но бог с ним, они бы стерпели. Но вот библиотекарши, молоденькие девчонки, – они даже не здороваются. Пишут что-то там, зырк – запись в формуляр! – и снова пишут. Ни поговорить, ни посоветоваться. А у читательниц, может, и не модные, но тоже идеи есть, потому что районная библиотека – это единственное место, куда сегодня интеллигентная девушка пенсионного возраста может прийти, чтобы пообщаться с такими же. Они бы и чай принесли, и пирожки, и обсудили, какие мемуары читать, потому что любят мемуары. «Так ведь, – поперхнулся я, – Куприянов про это же только что говорил! Что библиотекарь из выдавальщика книг должен превратиться в куратора проектов!» «Не надо нам кураторов, – мягко, но жестко сказали девушки. – И проектов не надо. Нам надо, чтобы на нас смотрели, здоровались и советовались. Вы вот там это скажите, пожалуйста!»
Вот я и говорю.
2013
64. Квакин и его команда//О том, почему растет пренебрежение к науке
Конец нашей цивилизации не такая уж фантастическая гипотеза. Поскольку умники проигрывают самодовольным невежам в отборе.
В России век назад «прогрессивно мыслящий человек» был агностиком или атеистом, верящим в науку и разум, который раскроет тайны Вселенной (и разума тоже). А как иначе? Если ты занимаешься вопросом «как оно устроено» (а наука занимается этим), то рано или поздно в гипотезе Бога перестаешь нуждаться (что и сказал однажды Наполеону Лаплас). Истовая религиозность была уделом, что называется, реакционной части общества (а мистицизм по образцу Блаватской – «загнивающих классов»).
Наука к нашим дням и правда проделала огромный путь, чтобы понять то, что прежде числилось по ведомству высшей силы. Как произошла Вселенная? Как возникла жизнь? Как появился человек? Как у него появилась мораль? (В чем-то наука даже превзошла ожидания, доказав, что мораль есть не только у человека).
Тех, кого интересуют детали того, «как оно все образовалось», отошлю к популярным книгам английского физика Стивена Хокинга (он специалист по неживому) и нашего биолога Александра Маркова (он – по живому).
Но вот что интересно. В последнее время число людей, жестко настаивающих, что без Бога ничто бы не возникло, что Библия (Коран, Тора) – это откровение Господне, настолько выросло, что стало бросаться в глаз. Намерение открыть кафедру богословия в Московском инженерно-физическом институте отражает эту тенденцию.
Нет, я понимаю, что человек испытывает сомнения, а порой и страх. Именно тут много питательного материала для мистики. Но чтобы вот так все стали испытывать потребность в мистическом? И все чаще ненавидеть тех, кто видит в гипотезе Бога любопытное, но заблуждение?
Я довольно долго считал растущее пренебрежение наукой чисто российским явлением, когда любой окунь ведет себя так, чтобы щука не слопала, а щуки у нас ныне все сплошь воцерквленные. Но нет. Знаменитый английский биолог Ричард Докинз начал последнюю книгу с заявления, что никогда еще на его памяти «малограмотная оппозиция» эволюционной теории происхождения человека «не было так сильна».
Почему так происходит (а меня происходящее начинает пугать)?
Выскажу несколько предположений.
Первое. Дело в том, что сфера, куда проникает наше познание, расширяется со скоростью расширяющейся Вселенной, а это парадоксальным образом порождает темные углы: «растягивается» материал. Маленькое постигнуть и понять проще. Плоская Земля на трех китах и трехлетке понятна. А n-бранные структуры, теория струн и прочие штучки постэйнштейновой физики сложны и для взрослого. Недостаточно башковитым (или обученным) понимать смысл научных достижений трудно. И эти «недостаточные» науку начинают игнорировать: ученые, короче, слышь, сами ни черта не знают.
Пока эта сложность касалась «обычных» физики, химии, математики, общество снисходительно относилось к чудакам в лабораториях. Пусть синтезируют что-нибудь полезное. Но в последние десятилетия чудаки все активнее влезают в сущность человека. Во все прежде закрытые, таинственные, сакральные вещи. Как на нейронно-аксонно-синапсном уровне устроена этика? Мораль? Душа? Мышление?
То есть обыватель, может быть, хочет думать: мораль устроена так, как дитя воспитали родители, и неплохо бы снова всех учить ремнем. Но наука, исследовав огромное количество близнецов, говорит другое. «Эффект генов сильнее, чем эффект воспитания в одной семье», – постулирует второй закон генетики поведения Туркхеймера. «Если вы хотите, чтобы ваши дети были добрыми, лучше не стройте лишних иллюзий о «правильном воспитании», а выбирайте себе доброго брачного партнера – так будет надежнее», – с ядовитой любезностью, но без тени шутки разъясняет биолог Александр Марков.