– Да нет! Скажешь тоже – под охраной. Просто – приглядите… Чаю ему дайте! – Красильников порылся в кармане бушлата, достал кусок сахару, сунул его Юре в руку и тут же вышел.
…В полдень Лацис вызвал к себе Фролова с докладом. Слушал не перебивая, ни на миг не спуская с докладчика прямого взгляда. Он по привычке стоял у окна, и за его плечами виднелось широкое, разливное украинское небо и луковки собора, так похожие на этом фоне на созревшие золотистые каштаны…
– Сперанский – один из руководителей заговора, – докладывал Фролов. – В прошлом – кадровый офицер. Вот… нашли при обыске… – Он положил на стол несколько фотографий. – Бывший председатель местного союза офицеров. Убежденнейший монархист.
– Что показывает? – Лацис прислонился спиной к подоконнику и весь напрягся в ожидании.
– От показаний отказался! – Фролов грустно усмехнулся.
На столе лежали фотографии. Лацис стал неторопливо их рассматривать… Вот еще совсем молодой и бравый Викентий Павлович в новенькой офицерской форме картинно стоит, опираясь на эфес шашки… А вот групповая фотография, он – в Центре – уже с внушительным лицом и строгим обличьем. На третьей фотографии он же, по-гвардейски вытянувшись, с восторженно-оторопелым выражением лица, стоял возле кресла, в котором сидел полковник. Это был полковник Львов.
Фотографии для чекиста – тоже свидетели. Они давали показания, нужно было только внимательно всмотреться в них. И эти показания были против их хозяина, они говорили красноречиво о нем как о человеке заурядном и самовлюбленном. Такие люди обыкновенно упрямы.
– А вы его пока не трогайте, – небрежно бросив на стол фотографии, посоветовал Лацис. – Пусть денек потомится. Глядишь, разговорчивее станет. Такая порода больше всего боится неизвестности.
– Денек?.. Да за денек они могут такого натворить!..
– Умение ждать – тоже немалая чекистская наука, Петр Тимофеевич, – строго заметил Лацис.
Потом они обсуждали текущие дела. Их в середине дня уже накопилось немало, все они были важные, все требовали безотлагательного решения.
В завершение разговора Лацис рассказал Фролову, что к нему обратился управляющий делами ЦК КП(б) У Станислав Викентьевич Косиор, по совместительству возглавляющий недавно созданное Зафронтовое бюро. Просил помочь наладить надежную связь с Харьковом. До сих пор она осуществляется курьерами от случая к случаю, и зачастую ценная информация приходит с большим опозданием, устаревает.
Слушая Лациса, Фролов все больше хмурился. Он понимал: к хорошо налаженной и пока не имевшей провалов эстафете, по которой передавал свои донесения Кольцов, Косиор рассчитывает подключить и своих людей из харьковского подполья. Дело общее, это ясно. И все же умножалась вероятность провала эстафеты и неизмеримо увеличивался риск для самого Кольцова. Фролов так прямо и сказал об этом Лацису.
– Риск, бесспорно, возрастает, – согласился Лацис. – Однако мы должны выполнить приказ.
– Надо подумать, – потер подбородок Фролов. – Можно сдублировать эстафету. Наладить еще одну – запасную. Она, в общем, уже существует, хотя мы ею еще не пользовались. Через Харьковское депо. Вот ее и нужно попытаться привести в действие. Пока пусть ею пользуется Зафронтовое бюро, а в случае надобности к ней сможет подключиться и Кольцов.
Лацис согласился с доводами Фролова, и они договорились вернуться к этому разговору еще раз в ближайшие же дни.
В приемной Фролова ожидал, сложив руки между коленками, Красильников. Они пошли по длинному коридору ЧК, и шаги их гулко отдавались в огромном помещении.
– Мальчик где?
– В дежурке! Как-то надо и с ним решать. Малец, конечно, многое знает, это точно, но упрямый, вряд ли что скажет… Может, его в Боярку отправим? – предложил Красильников. – Там приемник для малолетних организовали…
– Подумаем! – ответил Фролов.
Семен Алексеевич открыл дверь в дежурку. Поискал глазами Юру, увидел, весело спросил его:
– Ну, что нового в гарнизоне, Юрий?
– Ничего, – буркнул Юра, не принимая нарочито веселого тона Красильникова.
– Ничего – это уже хорошо, – будто не замечая отчужденного тона, вмешался Фролов. – Собирайся, пойдем ко мне в гости.
– Зачем?.. – настороженно спросил Юра.
– Ну пообедаем вместе, если, конечно, не возражаешь, – предложил Фролов. – И подумаем, как тебе дальше жить.
После стольких событий в доме Сперанских Юру охватило какое-то странное, дремотное равнодушие, словно между ним и миром выросла непроницаемая ни для чувств, ни для воспоминаний стена. Вот почему Юра молчал и апатично принял приглашение Фролова. Жил Фролов в гостинице «Франсуа», фасад которой выходил на шумную улицу. Мимо гостиницы с утра до ночи проносились легкомысленные пролетки, катили солидные кареты, а в подъезде вечно толпились какие-то подозрительные, юркие люди. И трудно было понять, что привлекает их сюда, что связывает этих столь непохожих людей – подчеркнуто высокомерных господ, как попало одетых сутенеров, молодящихся бывших дорогих женщин и их надменных, спешащих стать поскорее дорогими молоденьких конкуренток. Все они толпились, перешептываясь и перебраниваясь друг с другом, возле гостиницы. Это был чужой, враждебный Фролову мир.
Завидев Фролова, все эти люди еще сильней заперешептывались, засуетились, запереглядывались. Но только он подошел к гостинице, как все они молча и боязливо расступились.
В номере Фролова за шкафом Юра увидел еще одну широко распахнутую дверь, которая вела в маленькую комнатку, где стояла узкая койка, тщательно заправленная грубым одеялом, стол и два стула у стены, на которые грудами были навалены книги. Юре очень захотелось посмотреть, что читает Фролов, но он тут же посчитал, что неудобно любопытствовать, едва вступив в чужое жилье.
На столе, где уже стоял только что вскипевший чайник, – из его носика выбивалась горячая и добродушная струя, – появилась еда: очищенная тарань, краюха хлеба, две горсти сахара на бумаге.
Горячий чай определенно разморил Фролова. Он расстегнул ворот гимнастерки, отчего его худая шея с остро выпирающим кадыком стала еще тоньше и длиннее. И сам он показался Юре таким домашним и чуть-чуть беспомощным. Уже не чекистом. Юра посмотрел на него, вспомнил что-то, поперхнулся и вдруг выпалил:
– Мы в гимназии одного учителя Сусликом дразнили.
Фролов недоуменно покосился на мальчика и вместе с тем обрадовался тому, что Юра сам с ним заговорил.
– Он что, тоже, как я, чай прихлебывал? – озорно, по-мальчишески спросил Фролов.
– Нет, просто он на вас чем-то похож, – сказал Юра и почувствовал, как покраснело и загорелось его лицо.
Но Фролов вовсе не рассердился – добродушно усмехнулся, покачал головой.
– Сусликом, говоришь?.. Нет, не угадал. У меня в тюрьме другая кличка была, – доверительно сказал он мальчику.
– Вы… вы сидели в тюрьме? – удивился Юра.
– И не один год, и не один раз!
– А что вы… украли? За что вас… в тюрьму? – беспрестанно и боязливо продолжал удивляться Юра.
– Украл?.. – переспросил Фролов, несколько мгновений помедлил, взял в руки принесенную Юрой книжку. – А разве Монте-Кристо, перед тем как его заточили в крепость Иф, что-нибудь украл?.. Понимаешь, штука какая, Юра! В тюрьмах частенько сидели не те, кто воровал, а кого обворовывали…
– Это был совершенно необыкновенный человек! – с жаром воскликнул Юра, обиженный за своего любимого героя.
Фролов усмехнулся:
– Ну, положим, не такой уж он необыкновенный… Чему посвятил он свою жизнь? Каким идеалам служил? Мстить своим врагам – вот цель его жизни!.. А я знаю людей, которые совершали подвиги, сидели в тюрьмах, шли на смерть во имя других целей.
– Каких же? – недоуменно спросил Юра.
– Ну, чтобы наступил новый, светлый мир, без деления на богатых и бедных, без несправедливости, без войн…
– Выходит, зря сидели, зря страдали, – рассудительно сказал Юра. – Без конца идет война. И бедных столько, что умирают с голода. Я сам видел. И беспризорников сколько!
– Дорога к светлому миру очень длинная, Юра! – вздохнул Фролов. – Но тот, кто ступил на нее, обязательно ее осилит!
Они помолчали, каждый по-своему осмысливая услышанное.
– Вот что, Юра, – наконец заговорил Фролов. – Ты, наверное, хотел бы вернуться домой?
Юра представил себе пустую, разоренную обыском квартиру Сперанских. «Домой»! Нет, эти большие комнаты не были его домом. У него теперь вообще не было дома, где бы его ждали и могли обрадоваться ему.
– Мне все равно, – сказал он упавшим голосом. Но вспомнил тетю Ксеню – она была ведь добра и ласкова, почти как мама, и, наверно, сейчас очень беспокоится о нем. Тетя Ксеня, пожалуй, была единственным человеком в этом городе, которого Юра хотел бы видеть, и с проснувшейся надеждой он спросил: – Скажите, а Ксения Аристарховна, моя тетя… Вы ее отпустите?
– Твоя тетя… – Фролов грустно помолчал. – Понимаешь, мне и самому тут еще не все ясно. Могу тебе только обещать, что мы разберемся в самое короткое время. Очень возможно, что твоя тетя скоро вернется. Может, даже сегодня или завтра.
– Хорошо, я пойду домой, – согласился Юра. Ему хотелось остаться сейчас одному, он очень устал, и ему нужно было так много продумать, решить, и чтоб никто, никто не мешал.
– Ну вот и ладно. – Фролов опять помолчал. – Только ты, пожалуйста, будь осторожен и никому не открывай. А завтра к тебе придет Семен Алексеевич, расскажет, что будет с тетей. Завтра наверняка кое-что прояснится. Договорились?..
Юра молча кивнул.
Красильников отвез Юру на Никольскую. Разыскал дворника, при нем отомкнул калитку, распечатал дверь, пожелал Юре всего доброго, еще раз предупредил, чтобы никому-никому не открывал двери, а завтра он обязательно наведается к нему, и – ушел.
…Уснул Юра в тот вечер рано. А когда проснулся, лучи солнца щедро заливали мансарду. Юра подбежал к окну и зажмурился от удовольствия: так на улице было хорошо, солнечно, нарядно! Едва-едва пожелтевшие с краев листья деревьев ярко зеленели на солнце. Зыбкий теплый ветерок раскачивал занавеску, тени образовывали на полу причудливые узоры.