— Чему быть, того не миновать, — воскликнул из своего угла Енох, видимо решив восполнить отсутствие Джеффри. — Женись-ка на ней, мастер Дьюи, и дело с концом.
— Не говори глупостей, Енох, — строго сказала Фэнси.
Енох смиренно умолк.
— Если суждено жениться, то женишься, а если суждено остаться холостым, останешься холостым, — заметил Дик.
При этих словах Джеффри, который уже вернулся за стол, сжал губы в тонкую линию и устремил взор за окошко, вдоль просеки, в конце которой виднелась дорога, поднимавшаяся на Иелбери-Хилл.
— Не всегда так получается, — медленно проговорил он наконец, словно бы читая эти слова на доске, прибитой к столбу на дороге.
Фэнси заинтересованно подняла на отца глаза, а Дик спросил:
— Не всегда?
— Взять хоть мою жену. Ей судьба определила никогда и ни за кого не выходить замуж. А она решила, что выйдет, — и пожалуйста, вышла, даже два раза. Чего там судьба! Куда судьбе тягаться с пожилой женщиной — судьба против нее девчонка.
Над головой у них послышались шаги, затем кто-то стал спускаться по лестнице. Дверь отворилась, и вторая миссис Дэй вошла в комнату и направилась к столу, устремив на него пристальный взгляд и, казалось, не замечая сидящих за ним людей. Короче говоря, если бы стол был людьми, а люди — столом, ее поведение было бы в высшей степени естественным.
У нее было ничем не примечательное лицо, неопределенного цвета волосы с сильной проседью и прямая фигура, почти безо всякого намека на бедра; широкая белая тесьма передника, повязанного поверх темного шерстяного платья, говорила о большой чистоплотности.
— Теперь небось пойдут говорить, — начала она, — что у Джейн Дэй не скатерти, а одна рвань.
Тут Дик заметил, что скатерть была изрядно потерта, и, поразмыслив секунду, заключил, что под неведомыми личностями, которые «пойдут говорить», хозяйка, видимо, имела в виду его самого. Между тем миссис Дэй уже вышла и поднялась к себе наверх, откуда вскоре вернулась со стопкой камчатных скатертей, аккуратно сложенных и спрессованных от долгого лежания до твердости дерева. Она швырнула всю стопку на кресло, затем взяла одну скатерть, встряхнула ее и принялась стелить на стол, по одной переставляя тарелки и кружки со старой скатерти на новую.
— Небось еще скажут, что у нее в доме приличного ножа с вилкой нет.
— Что вы, мне и в голову не придет говорить такое, — возразил Дик.
Но миссис Дэй уже опять исчезла в соседней комнате. Фэнси сидела как на иголках.
— Правда, странная женщина? — сказал Джеффри, спокойно продолжая есть. — Но ее уж поздно переделывать. Куда там! В нее это так въелось, что она умрет, если из нее дурь выбить. Да, очень странная женщина: посмотрел бы ты, чего только у нее не напасено наверху.
На этот раз миссис Дэй принесла коробку, где лежали блестящие стальные ножи с роговыми ручками, посеребренные вилки и большой нож с вилкой для мяса — все честь честью. Она швырнула каждому нож и вилку, предварительно стерев с них слой смазки, воткнула большой кож в кусок мяса на блюде, а те ножи и вилки, которыми ели раньше, собрала и унесла.
Джеффри невозмутимо отрезал себе кусок мяса новым ножом и спросил Дика, не положить ли ему еще кусочек.
Накрывая на стол к обеду, Фэнси приготовила и чайный сервиз, — у деревенских жителей было принято, в целях экономии времени, сразу обедать и пить чай.
— Таких лодырей, сплетников, шалопаев и сорвиголов, как у нас в приходе, свет не видывал, — продолжала миссис Дэй, не глядя ни на кого из присутствующих и проворно собирая со стола чашки коричневого дельфтского фаянса[6]. — Небось ведь и о моем чайном сервизе будут болтать!
Она ушла, забрав чашки, блюдца и чайник для заварки, и вернулась с сервизом белого фарфора. Кроме того, она принесла что-то завернутое в коричневую бумагу. Развернув эту бумагу, под которой оказался еще слой папиросной бумаги, миссис Дэй извлекла сверкающий серебряный чайничек.
— Дай я тебе помогу, — примирительно сказала Фэнси, вставая с места. Я просто не догадалась поставить хорошую посуду. Это все оттого, что я подолгу не бываю дома (тут она глянула на Дика) и иногда ужасно все путаю.
Ее улыбка и кроткие речи быстро сгладили неловкость.
Через несколько минут, убедившись, что больше ничто не бросает тени на честь хозяйки дома, миссис Дэй заняла свое место во главе стола и принялась с большим достоинством разливать чай. Дик, к своему немалому удивлению, обнаружил, что, покончив со своими чудачествами, она превратилась в весьма здравомыслящую женщину, с чрезвычайной серьезностью относящуюся к своим огорчениям.
VII
Непреднамеренные намеки Джеффри относительно мистера Шайнера возымели-таки свое действие, и по дороге домой Дик, вместо того чтобы болтать без умолку, вел весьма сдержанную беседу. А после одного его замечания, высказанного с чрезмерной горячностью и слишком прямо, Фэнси тоже умолкла. Они ехали, изредка обмениваясь короткими фразами в два-три слова, касающимися лишь самых обыденных вещей.
Они добрались до места позже, чем Фэнси предполагала, и прислуживающая ей женщина ушла, не дождавшись; само собой разумеется, что Дик не мог оставить девушку одну в пустом доме и счел своим долгом помочь ей заново обосноваться после недельного отсутствия. Он перенес в дом мебель и посуду (а также клетку с канарейкой), распряг лошадь и пустил ее пастись на соседнем лужке, уже зеленевшем молодой травой, потом разжег камин, в котором уже лежали дрова. За делами они почувствовали себя свободнее, и у них немного развязались языки.
— Ну вот, — сказала Фэнси, — а каминные щипцы-то мы забыли.
В свое время, приехав на новое место, Фэнси обнаружила в гостиной своей «почти полностью обставленной» квартиры, о которой писал управляющий школами, стол, три стула, каминную решетку и кусок ковра. Ее тогда выручила добросердечная приятельница, которая дала ей в пользование каминные щипцы и кое-что из посуды, пока Фэнси не привезет из дома все недостающее.
Дик занялся камином, орудуя вместо кочерги кнутовищем; в конце концов он совсем испортил кнут и, возвращаясь домой, вынужден был погонять лошадь прутом.
— Чайник закипел, сейчас я вас напою чаем, — сказала Фэнси и принялась рыться в корзине, которую привезла с собой.
— Спасибо, — ответил Дик, который устал с дороги и не имел ничего против чашки чая, тем более в обществе Фэнси.
— Нет, вы поглядите — всего одна чашка с блюдцем! И о чем только мать думала! Придется как-нибудь обойтись одной — вы не возражаете, мистер Дьюи?
— Ничуть, мисс Дэй, — отозвался любезный молодой человек.
— …если я вам дам только чашку? Или только блюдце?
— Нисколько не возражаю.
— Так что же?
— Если вам нравится блюдце, то я возьму чашку.
— А если мне нравится чашка, то вы возьмете блюдце?
— Совершенно верно, мисс Дэй.
— Благодарю вас, мистер Дьюи, мне, конечно, больше нравится чашка. Постойте, надо же еще найти ложки!
Фэнси опять полезла в корзину; минуты через две или три она подняла голову и спросила:
— Может, вы как-нибудь обойдетесь без ложки?
— Прекрасно обойдусь, — ответил на все согласный Дик.
— Дело в том, что ложки куда-то подевались, — наверно, завалились на самый низ. А, вот одна есть! Дать вам ее, мистер Дьюи, или не надо?
— Не надо. Мне ложку не обязательно.
— Тогда я возьму ее себе. Я без ложки не могу. А вам придется мешать чай ножом. Будьте добры, снимите чайник с огня, а то он весь выкипит.
Дик метнулся к камину и с готовностью снял чайник.
— Ну вот, вы так торопились, что вымазали руку сажей. Чайник берут тряпкой — неужели вас дома этому не научили, мистер Дьюи? Ну, ничего, пойдемте, я тоже вымою руки.
Они пошли в соседнюю комнату, где на табуретке стоял таз.
— У меня только один таз, — сказала она. — Закатывайте рукава, а я тем временем вымою руки.
Она опустила руки в воду и вдруг воскликнула:
— Ах, какая досада, — воды для вас совсем не осталось — разве что вы принесете из колодца, а он ужас какой глубокий. Все, что было в кувшине, я вылила в чайник и в этот таз. Может, вы вымоете руки в той же воде, что и я?
— С удовольствием. А чтобы не тратить время зря, я, с вашего разрешения, не буду ждать, пока вы кончите.
С этими словами он опустил руки в таз, и они стали плескаться в четыре руки. Впервые в жизни прикоснувшись к женским рукам под водой, Дик отметил про себя, что ощущение это довольно приятное.
— Я уж не пойму, где мои руки, а где ваши, они совсем перепутались, сказала Фэнси, поспешно вынимая руки из воды.
— Ну и пусть себе — я, по крайней мере, ничего не имею против, — сказал Дик.
— Батюшки — полотенце-то я не достала! Всегда вспоминаешь о полотенце, когда руки уже мокрые!
— Само собой.
— «Само собой»! Как это скучно, когда с тобой во всем соглашаются! Подите сюда, мистер Дьюи. Вы не сумеете поднять крышку сундука локтем, а потом как-нибудь вытащить из-под белья полотенце? Только ни в коем случае не трогайте ничего мокрой рукой — сверху лежат накрахмаленные вещи.
С помощью ножа и вилки Дик умудрился достать полотенце из-под кисейного платья, не замочив последнего.
— Боюсь я за это платье, — осмелился он сказать неодобрительным тоном, когда они вместе вытирали руки.
— Что? — спросила мисс Дэй и посмотрела в открытый сундук, где лежало платье, о котором шла речь. — А, знаю, что вы хотите сказать, — по-вашему, священник не позволит мне надевать кисейное платье?
— Вот именно.
— Ну что ж, мне прекрасно известно, что в глазах церкви кисея — слишком вызывающий наряд и не подходит для девушек, которые зарабатывают на жизнь своим трудом. Но мы еще посмотрим.
— Надеюсь, вы это говорите не серьезно?
— Вполне серьезно: мы еще посмотрим. — На лице Фэнси появилось решительное выражение, которое очень ей шло и могло не понравиться разве что епископу, священнику или дьякону. — Думает