И они выпорхнули. Как две воробьихи. Но не в окно, а в дверь.
– Алексей, – тут же сказал папа. – Ты проделал большую работу. И не знаю, чего от нее больше – вреда или пользы. Но с этого момента…
– Понял, понял! – Алешка поспешно поднял руки вверх. И добавил совершенно другим, совершенно спокойным голосом: – Я больше ничего делать не буду.
– Точно? Обещаешь? – И сколько в Лешкином голосе было спокойствия, столько же в папином голосе было сомнения. И поэтому он спросил: – А почему?
Алешка посмотрел на него, на участкового, на отца Леонида и небрежно сознался:
– Потому что больше ничего делать не надо. Я все уже сделал. – Он перевел свой хитрющий взгляд на батюшку: – И очень скоро вы получите чудотворный образ в собственные руки. А вы, дядюшка мент, получите в собственные руки тех, кто его украл.
Мне показалось, что за окном от этого заявления даже воробьи замерли. Обалдели, грубо говоря.
Лешка любит эффекты. Он подошел к окну, постоял, глядя задумчиво в сад, потом повернулся к нам: худенький силуэт на фоне летней зелени и солнечных лучей – и вполголоса добил присутствующих:
– Икону принесут сами похитители. И еще прощения будут просить. – Пауза. – Мы свободны?
Он кивнул мне, как полководец адъютанту, и печатным шагом вышел за дверь. Я – за ним. И только услышал за спиной насмешливый папин голос:
– Вот и поговори с ним…
Но в этом голосе была не только насмешка, а еще и скрытая, но явная гордость.
Теми, кто тылы обеспечивает, так не гордятся…
На улице Алешка, как говорится, снял с себя грим. И стал обычным пацаном. Немного озабоченным.
– Дим, я, конечно, им чуточку соврал. Я не все еще сделал. И ты мне поможешь, ладно?
Мне захотелось вытянуться перед ним в струнку и, отдав честь, рявкнуть на всю улицу:
– Рад стараться, ваше благородие!
Ну… я это внутренне сделал. А на лице изобразил предельное внимание.
– Сейчас идем к одному человеку, – сказал Алешка. – И сделаем из врага друга.
– ?
– Из соучастника – соратника, – постарался он объяснить, видя мое недоумение.
– А кто он, этот вражий друг?
– Поля, – коротко ответил Алешка.
– Заполошная? Полинка?
– Художник, с насморком.
Художника мы застали дома. Он топил печь и сжигал в ней свои черновые работы. В комнате было жарко и грустно. Рядом с печью лежали расколотые дощечки. Поля терпеливо подкладывал их в огонь.
– Улики сжигаете? – невинно спросил Алешка.
– Вы все знаете? – тон у художника был печальным и безразличным.
– Мы – дети Шерлока Холмса, – сказал Алешка.
– А точнее?
– Наш папа, полковник милиции. Он служит в Интерполе.
Художник закрыл печную дверцу и встал.
– Я же не знал, – сказал он в свое оправдание. – Марусин заказал мне две копии иконы Божией Матери. И обещал хорошо заплатить. Мои картины плохо продаются…
– Надо писать такие, – назидательно сказал Алешка, – которые продаются хорошо.
– Это не так просто, – вздохнул художник Поля. – Но я, правда, ничего плохого не думал. А когда узнал о краже, сразу же пошел к Марусину.
– И он вас выгнал?
– С помощью Жорика. И пригрозил, что я теперь – соучастник.
– А милиция на что? – продолжал «допрос» Алешка.
– Вот и я так думал. Так ему и сказал. А он мне в ответ: «Ничего не знаю! Вы мне продали три иконы. Две копии, а одна – подлинник, украденный из церкви. Кто ее украл? Кто с нее копии сделал? То-то!» И поставил точку в конце нашего разговора. Мол, Жорик, гони его в шею!
– Вот гад! – вырвалось у Алешки.
Художник Поля усердно закивал:
– Если бы я мог ему отомстить!
– Бог его накажет, – с уверенностью сказал Алешка. – Главное – это икону вернуть.
– А как? Я все сделаю! Что нужно?
Все это время, когда шло превращение соучастника в соратника, я хлопал глазами и рассматривал висящие на всех стенах картины – холсты и картонки. Некоторые мне нравились – там, где все было ясно и понятно. Вот поле под солнцем. Вот дуб с дуплом. Вот задумчивая морда коровы с прилипшей к губе соломинкой.
А некоторые рисунки состояли из одних только разноцветных пятен. Наляпанных одно на другое. Как мы узнали позже, именно эта мазня и покупалась. Странные у нас любители живописи…
– Дим, – вернул меня к действительности Алешкин голос. – А ты как думаешь…
– Я забыл, – машинально ответил я привычной и лаконичной фразой. – Напомни.
– Дядя Поля в ближайшее время пойдет к Марусину и проболтается, совершенно случайно, что наш папа – полковник милиции.
Слова «совершенно случайно» Алешка выделил загадочной интонацией.
– А что потом? – с тревогой спросил я. – Запремся в доме и будем обороняться твоей пращой?
– Совсем наоборот, – сказал Алешка. – Сразу после этого мы пойдем в гости к Марусину. Как два дурака.
«По-моему, как один», – подумал я, но вслух этого не сказал.
Глава XIУкрали матушку!
– Ой, Дим! – как-то подозрительно воскликнул Алешка. – Папа свой мобильник забыл!
Алешка стоял возле распахнутого холодильника, откуда он вытаскивал остатки торта. Сунулся внутрь, передвинул банки с консервами и воскликнул еще подозрительнее:
– Ой, Дим! Папа и диктофон свой забыл!
– В холодильнике? – не поверил я.
– А что? – Алешка невинно распахнул глаза. – На него похоже. Помнишь, когда я был маленький, мы три дня его очки искали? Весь дом перевернули, вместе с антресолями. А они в холодильнике нашлись.
Это я помню, нашлись. Но не сразу. А только когда кончились щи в кастрюле. На самом ее дне. Для меня это до сих пор осталось загадкой.
Правда, папа действительно иногда забывал очки в холодильнике. Но на полочке, а не в кастрюлях. И это было объяснимо. Приходит он поздно с работы, все уже спят, а он голодный. Сунет голову в холодильник что-нибудь съедобное достать – очки запотели. Папа их снимет и положит на полочку. И начинает доставать еду и ставить на столик. А потом дверцу захлопнет и садится поскорее ужинать. Ужинать-то, особенно ночью, и без очков можно. А утром носится по всей квартире: «Куда вы мои очки засунули?»
Но вот чтобы забыть очки в кастрюле со щами – мне тогда это показалось очень подозрительным. Не Алешка ли их туда забросил, в воспитательных целях?
Мне и сейчас показалась подозрительной папина рассеянность. Не использовал ли Алешка свой опыт из раннего детства? Но не в воспитательных, а в каких-то других целях.
– Ну, ничего, Дим, – беспечно успокоил меня Алешка. – У папы на работе еще один мобильник есть, обойдется.
– А диктофон? Может, у него там что-нибудь важное записано? Или секретное.
Алешка присвистнул:
– Ничего там секретного нет. И важного тоже – пустая кассета. Я проверил.
Когда это он успел, подумал я. Но спрашивать не стал. Все равно не скажет. Или соврет, поборник истины.
И еще я подумал: если папа и в самом деле «забыл» мобильник и диктофон с помощью Алешки, то зачем это ему нужно? Алешке, я имею в виду, не папе.
Но и об этом я спрашивать Алешку не стал, по той же причине.
А мобильник, словно отогревшись в Алешкиной руке, вдруг ожил и выдал папину любимую мелодию: «Наша служба и опасна, и трудна».
– Здесь Холмс, – ответил Алешка.
Сначала на связь вышла мама.
– Лёшенька, – ласково запела она, – я очень прошу: к субботе приберитесь как следует в доме и придайте моим питомцам праздничный вид.
– Товарный, что ли? – попытался понять Алешка. – Покупателей привезешь?
– Не товарный, а праздничный. И не покупателей, а гостей. Ты все понял? Надеюсь на вас.
– Ладно, – пообещал Алешка. – Мы можем их раскрасить, цветочками. Или красные ленточки привяжем, бантиками. Не беспокойся.
(А здесь он как в воду глядел. В самом ближайшем будущем нам действительно пришлось привязывать к арбузам… ну, не ленточки бантиками, конечно, а… Впрочем, об этом – в свое время.)
Тут трубку перехватил папа.
– Холмсик! – загремел он. – Я, когда приеду, все уши тебе оборву! Ты понял?
– Все-все уши? – хихикнул Алешка. – А у меня их не так много – всего два.
– А мне больше и не надо, – сказал папа. – Одно ухо – за мобильник, другое – за диктофон.
– Надо следить за своими вещами, – маминым голосом посоветовал Алешка. И поскорее отключился.
Но телефон зазвонил снова. Почти сразу.
– Теперь ты, – сказал Алешка, передавая мне мобильник. – Твоим ушам очередь.
А мне чего бояться? Я только за тылы отвечаю.
– Слушаю, – сказал я.
Ответ последовал не сразу. И начался с вопроса:
– Извините, с кем я говорю?
– Это Дима.
– Как Дима? Разве это не Сергея Александровича телефон?
– Вообще – да. А временно он у нас. Кто это?
– Дима, это я, Леонид Петрович. – Странно, что я сразу не узнал голос отца Леонида. Он был какой-то совсем на себя не похожий. Взволнованный. Даже, я бы сказал, испуганный. – Дима, как можно связаться с вашим отцом?
– Что-нибудь случилось?
– Случилось. Большая беда. Вы можете сейчас прийти?
– Конечно, – сказал я. – Идем.
Лешка все это время вопросительно смотрел на меня.
– У батюшки какие-то проблемы, – объяснил я. – Зовет к себе.
– Пошли! – решительно отозвался наш юный Холмс.
Дверь в доме отца Леонида была распахнута настежь. Когда мы вошли, он взволнованно метался по горнице, размахивая полами своей рясы. И заметно нам обрадовался.
– Что случилось, дядь Лень? – спросил Алешка.
Отец Леонид прижал пальцы к вискам.
– Случилось, отроки… Олечка отлучилась рано утром. И все нет ее и нет.
– Не волнуйтесь, – успокоил его Алешка. – Она, наверное, с кем-нибудь где-нибудь заболталась. У нас в семье тоже так бывает. Не волнуйтесь, скоро придет.
– Не придет, – отец Леонид взял что-то в руки и показал нам: – Вот она где!
Это была обычная видеокассета. И где там в ней… его Олечка?
– Несколько минут назад, – стал объяснять отец Леонид, – я подобрал ее на крыльце. Смотрите, – и он вставил кассету в видак.