– Это не мы, – поспешил Алешка с чуть заметной усмешкой. – Мы иконы рисовать не умеем.
– Возможно, – угрожающе произнес участковый. – Но вы умеете многое другое. – Он увесисто помолчал. – Я жду ответа. Дима, начинай!
Дядя Андрей сейчас очень напоминал следователя из кино. «Нам все известно! Признавайтесь!» А зачем тогда признаваться, раз вам все известно? Но мне, кстати, ничего не известно. Тем более что Алешка бросил мне вполне понятный условный взгляд: «Я забыл!»
– Я жду! – сурово напомнил участковый.
И я тупо высказался:
– Я забыл.
– Что забыл?
– Все.
Участковый кивнул, будто другого ответа от меня и не ждал.
– Алексей! Ты тоже все забыл?
– А вот и нет, – обрадовал его Алешка.
– Ну-ну! – Дядя Андрей опять чуть не достал головой абажур от нетерпения.
– Я как раз все помню.
– Ну что, что ты помнишь?
– Я хорошо помню, что дал слово папе не вмешиваться в дело с иконой. И я это слово изо всех сил держу.
Отец Леонид как-то странно хрюкнул в кулак. Участковый сердито фыркнул.
– Дядя Андрей, – Алешка поднял руку, как на уроке в школе, – можно спросить?
– Ну?
– Вот кто-нибудь украл что-нибудь очень ценное и спрятал. Так? И вы его подозреваете. Так? Вы его арестуете или нет?
– Конечно, нет! – поучительно высказался дядя Андрей. – Какой же смысл? Я не смогу доказать его вину, а он, конечно, не признается.
– И ценную вещь вам не отдаст. Так?
– Так!
– И что бы вы сделали?
– Терпеливо собирал бы доказательства. И постарался бы получить информацию о том, где он спрятал эту ценную вещь или кому ее продал. – И дядя Андрей важно и гордо оглядел нас, новичков и дилетантов.
– У меня нет больше вопросов, – небрежно и даже как-то высокомерно сказал Алешка и картинно откинулся на спинку стула.
Умыл, называется!
Правда, умыл не очень здорово. Не эффектно. Потому что забыл, что сидит не на стуле, а на табуретке.
Я попытался поймать его за шиворот, но не успел. И некоторое время над краем стола торчали две задранные ноги в кроссовках.
– Все? – спросил дядя Андрей, когда Алешка снова оказался за столом, на табуретке. – Здорово у тебя получилось. Я же говорил, что вы многое умеете.
– У меня тоже вопрос, – постарался я поскорее замять эту пикантную ситуацию. – Дядя Андрей, а вот этот Шакал Халитов, он когда-нибудь в тюрьме сидел?
– Два года назад освободился.
– А где он сидел?
– В Омской области.
– У меня нет больше вопросов. – Потому что все совпало. Молодец Алешка! Это ведь он заранее подсказал мне этот вопрос.
– У меня тоже нет больше вопросов, – сказал дядя Андрей и встал.
Он передвинул планшетку, расстегнул ее, достал икону и положил на стол. Ту копию, которая была с отломанным уголком.
– Собственно говоря, вы ничем не рискуете. Выполняйте их требования. А там посмотрим. Но на всякий случай мы подготовим группу захвата.
– А вы, дядя Андрей, собирайте доказательства, – сказал Алешка, потихонечку отодвигая ногой в сторону его стул.
– Не беспокойся – соберу. – Он защелкнул планшетку, сдвинул ее набок. – Я вас от дела отстраняю. И избираю для вас меру пресечения – домашний арест.
И он гордо сел. Мимо стула.
Глава XIIОперация «Полночь»
Утром отец Леонид зашел за Посошком, тот забрал инструменты, и они пошли в храм. И мы с Алешкой, конечно, тоже. И Паршутин, конечно, увязался за нами.
Абсолютно трезвый Посошок исправил поломки в иконостасе, вставил на место икону, закрепил, отступил на шаг:
– Отцеда вот морилочкой пройдусь, а доцеда, по краям, позолоту положу – полный лад будет.
Савелич, затеплив перед образом свечу, проворчал:
– Освятить бы надо заново.
– Сделаем, – сказал отец Леонид. – Немного позже. К празднику ближе. – И перекрестился, вздыхая.
А Паршутин, который маялся позади, сказал вполголоса:
– Ну вот, теперь порядок. Пойти, что ли, народ порадовать.
Алешка подмигнул незаметно мне, я подмигнул незаметно ему и вышел из храма вслед за Паршутиным.
Тот пошел сначала к магазину – народ порадовать. Которого в магазине по утреннему времени еще не было. Отвязал лошадь, завалился бочком в телегу и дернул вожжи. Лошадка послушно повернулась и пошагала, махая хвостом и потряхивая челкой, к мосту.
Я быстренько догнал их и спросил:
– Вы в поселок? Подвезете?
– Не, нам в другую сторону, – помотал головой Паршутин. – Совсем не по пути. В поле едем. Заправляться. Пастись, то есть.
– Ах, как жаль, – сказал я. И свернул к клубу, зашел за косую облупившуюся колонну и стал смотреть им вслед.
Не зря Алешка мне подмигнул. Паршутин повел себя странно. Но закономерно и объяснимо.
Оглядываясь, он направил лошадь к старым фермам, якобы в поле, где он собирался пастись. Но за первым же заброшенным зданием еще раз обернулся и свернул на боковую дорожку к дачному поселку. И вскоре вместе с лошадью и телегой скрылся за его домами и заборами.
Я дунул за ним. Собственно, догонять мне его ни к чему, нужно только кое в чем убедиться.
И я убедился.
Возле ворот Марусиного терема уже дремала лошадь, опустив голову до колен. Самого Паршутина не было.
Для «чистоты эксперимента» я зашел на участок блондинки Люсьены и спрятался за теплицей, в которой наливались соком и красотой большие помидоры. Больше наших арбузов.
Прятался я недолго – Паршутин очень быстро выскочил из ворот, опять зачем-то воровато огляделся, плюхнулся в телегу и куда-то помчался.
Я бы еще некоторое время посидел за теплицей, но услышал через открытое окно голос блондинки Люсьены, которая, видимо, говорила по телефону.
Я не всегда прислушиваюсь к чужим разговорам, но этот разговор касался непосредственно меня.
– Люська, Люська, – громко шептала Люсьена. – Звони ментам. Ко мне мужик за помидорами забрался. – И после паузы: – Ты вообще-то как? Головка бо-бо? И у меня трещит. Здорово мы вчера посидели.
Почему она сама не могла позвонить, я так и не понял. Но, чтобы сильно не огорчать ее, пригнувшись, шмыгнул в теплицу, сорвал два помидора и сунул их под футболку. И уже в калитке услышал:
– Люська, отбой воздушной тревоги. Он уже удрал. Приходи на чаек.
Когда я выбежал на улицу, Паршутина и след простыл. Вместе с лошадью. Я сначала побежал вдогонку, а потом сообразил, что лучше забраться на наш наблюдательный пункт, с которого видно далеко и хорошо.
Забравшись на чердак, я плюхнулся перед окном и выглянул наружу. И понял, что не ошибся. Вот они – Паршутин, лошадь, телега. Плетутся деревенской улицей. Не торопятся. Лошадь при каждом шаге кивает головой и встряхивает челкой, Паршутин тоже кивает головой – будто дремлет.
Возле дома священника они останавливаются. Паршутин не спеша слезает с телеги, делает вид, что поправляет упряжь, незаметно оглядывается и опускает что-то в почтовый ящик на калитке.
А потом, словно проснувшись, плюхается в телегу, крутит над головой вожжи, и даже отсюда мне слышно, как он орет:
– Но, старая!
Куда он едет – это не вопрос. Выполнил поручение, поехал докладывать.
И как раз в это время из храма выходят батюшка и верный его атеист Алексий.
И как раз в это время я чувствую, что животу моему мокро и холодно. А на футболке расплылось огромное красное пятно. Называется – покушал помидорки!
В общем, пока я спускался вниз, вытряхивал раздавленные помидоры, мыл живот «Кометом» и менял футболку, Алешка и отец Леонид скрылись в доме.
Но я прибежал вовремя – они только что сели завтракать.
– Письмо получили? – с порога, запыхавшись, спросил я.
Отец Леонид сразу все понял, бросился к почтовому ящику и вернулся с конвертом.
Конверт не был запечатан, в нем был небольшой листок, исписанный тем же квадратным почерком:
«Сегодня в полночь под дубом. Если приведешь ментов – подпалим церковь».
В общем-то, все складывалось нормально, шло по Алешкиному плану. Волновало нас только, как батюшка доживет до полуночи в ожидании матушки.
Алешка, чтобы отвлечь его от тревожных мыслей, затеял с ним дискуссию. И так повел разговор, что отец Леонид увлекся, забылся и горячо стал отстаивать свою правоту. А Лешка его все время подначивал.
Тема дискуссии – выражение «попал как кур во щи».
Алешка невинно сообщил, какой, мол, умный писатель Марусин. Какую борьбу он устроил за правильность русского языка. И как выступил с лекцией в Институте литературы. В этой лекции Марусин доказывал, что ходовое выражение «попал как кур во щи» – неграмотно по сути, оно является просто искажением правильного выражения – «кур в ощип».
– Глупость! – горячился отец Леонид. – Безграмотность. Нет такого слова – «ощип»!
– Ну ощипали курицу – вот и получился у нее ощип, – настаивал Алешка. – И правильно Марусин возмущается: «Где это вы кушали куриные щи?»
Хитрец Алешка, конечно, расчетливо умалчивал, что мама частенько варила щи с курятиной. Кстати, именно в них и утонули как-то папины очки.
– Куриные щи? – Отец Леонид в гневе даже воздел руки. – Да это традиционное на Руси первое блюдо! Вот! – он снял с полки книгу «Рецепты русской кухни» и сунул ее Алешке под нос.
Хорошо еще по башке этой пудовой книгой не хватил. Хотя, если бы спорил с ним сам Марусин, батюшка вряд ли удержался бы от такого удовольствия.
– Вот, русским языком написано: «Куриную мякоть наши предки добавляли для лучшего вкуса не только в щи, но даже в уху».
– Надо же! – фальшиво удивился Алешка. – Ай-ай-ай! А я и не знал. В уху!
– Другое дело, – все никак не мог успокоиться батюшка, – такие щи варили довольно редко. И именно это подчеркивает выражение «кур во щи». То есть попал человек очень неожиданно в очень непредвиденную, редкую ситуацию. Во щи!
Тут он спохватился:
– Ой, отроки, вас же покормить надо…
– Тетя Оля нас покормит, – перебил его Алешка. – Это будет лучше. – И не дал ему опомниться: – А вот, дядь Лень, что такое зга?