К вечеру горизонт стал тускнеть, а к утру все было покрыто сплошной пеленой тумана. Как будто молоко висело в воздухе. Яхта была скрыта от всех. Это радовало Макса.
На палубе можно было ходить только ощупью. Если терялись перила или канат, казалось, что ты оторвался от реального мира, что никогда не встретишься снова с людьми.
Капитан был в подавленном настроении — терялось время — это было не по нем. Он не выходил из каюты Макса.
В каюту постучался Аконт. Без предисловий он заявил, обращаясь одновременно к Максу и к капитану:
— Я могу вам очистить от тумана полкилометра в длину и метр в ширину.
Макс и капитан переглянулись. Это звучало настолько необычно, что оба в один голос переспросили. Аконт подтвердил. На вопрос, что ему надо для осуществления этой меры, он лаконически ответил:
— Ничего. Все взято с берега.
Аконт вышел, оставив их в почтительном недоумении.
Это был исключительно удачный выход из положения.
В каюте, превращенной в лабораторию, Аконт заканчивал последние приготовления. Сейчас должен быть пущен в ход аппарат, и «Искатель» двинется в путь. Машинально он открыл тетрадь, пробежал все вычисления.
Стрелки манометра показывали максимальное давление в баллонах с газами.
— Генрих, а ты сможешь пробраться с зеркалами на палубу — ведь ни зги не видать?
Генрих, молодой матрос, был помощником Аконта в его работах. Он был до самозабвения предан всем опытам Аконта. Все свободное время он проводил среди приборов. Какое счастье трогать их руками, чувствовать их дыхание, видеть, как чудесно они оживают!
Генриха, несмотря на его молодость, житейские препятствия мало смущали. По блеску глаз видно было, что порученное дело он выполнит.
Внезапно лицо просияло: какая-то мысль прорезала мозг.
— А что, если пустим аппарат сразу, как выйдем из каюты, тогда и на палубе станет светло?
На лице Аконта изобразился ужас. Он весь как-то сжался и застыл. Генрих почувствовал, что задел что-то очень больное, какую-то невысказанную тайну. Через несколько секунд Аконт овладел собою, отмахнулся, точно перед глазами кто-то стоял, и уже спокойным тоном сказал:
— Генрих, дай слово, что ты никогда не тронешь в лаборатории ни одного винтика без меня и без моего ведома. Даешь?
— Есть!
— А теперь осторожно бери вот эти зеркала и неси их на палубу. Прикрепи к той тумбе, на которой вчера мы сидели. Когда будет готово, скажешь.
Генрих с необычайной осторожностью взял зеркала и направился к двери. Он надавил ее плечом, дверь приоткрылась и с силой захлопнулась. Он инстинктивно, защищая зеркала от удара, откинулся назад, оступился и упал. Аконт остолбенел. Генрих лежал неподвижно. Перед собой на вытянутых руках он держал зеркала. Первая мысль — о зеркалах. Аконт скользнул по ним взглядом — целы, перескочил через Генриха и налег на дверь — она легко и бесшумно открылась. За дверью никого не было.
— Генрих, все обошлось благополучно. Будь осторожен!
Аконт взял из его рук зеркала, пощупал выводные трубки — все на месте; затем помог ему подняться и вместе с ним вышел в коридор.
Туман был так силен, что все выходы на палубу были закрыты.
Аконт поднял крышку от выходного люка и вывел Генриха на палубу. Все было в молочной пелене.
В лаборатории трещал звонок телефона.
Аконт осторожно опустил крышку люка и поспешил к телефону.
— Алло, ты, Аконт? Говорит Макс. Как прибор?
— Генрих понес его устанавливать. Макс, распорядись, чтобы не было ни живой души ни на палубе, ни в коридоре. Пусть все остаются в каютах.
— Будет сделано.
Медленно повесил Аконт телефонную трубку, провел энергично рукой по лбу, как бы стараясь стереть с него что-то неизгладимое, и взял в руки соединительные трубки.
Он продел их сквозь отверстия в стенке каюты и вывел в коридор. Затем пропустил в коридор трубки, бывшие на палубе и соединенные с зеркалами, которые Генрих понес устанавливать.
Теперь надо было тщательно свинтить концы. Несколькими оборотами серебряной муфты он скрепил трубки.
Какое-то неуловимое чувство говорило о присутствии постороннего человека — и это чувство нервировало Аконта. Он тщательно осмотрелся — никого нет.
— Нервы… — и с этими словами подошел к баллонам с газом. Он взял газовые трубки, которые надо было проверить до самого зеркала.
Аконт вышел на палубу и крикнул Генриха. Слева четкий голос ответил:
— Есть!
Так, перекликаясь, он дошел до него. Генрих кончал установку прибора.
Они отошли от зеркал, пробрались вдоль трубок к люку, и Генрих занял место, указанное ему Аконтом. Вдоль газовых трубок тянулись электрические провода. Пройдя в лабораторию, Аконт присоединил концы проводов к полюсам аккумулятора.
Все в порядке.
Он взял телефонную трубку.
— Алло, дайте Макса! Говорит Аконт. Приступаю.
Повесил трубку и подошел к баллонам. Открыв вентиль, он пропустил газ через счетный аппарат, установив скорость и объем выхода газа. Левой рукой он включил рубильник, а правой… правая застыла в воздухе.
Раздался взрыв. Казалось, что вся яхта разлетится вдребезги. Последние минуты!! Вот-вот вода ворвется в каюты и затопит все.
Первым движением было закрутить вентили у баллонов. Эта небольшая работа привела его несколько в себя — и в следующую минуту он был уже на палубе. Генрих, совершенно бледный, стоял у люка. По лицу текли маленькие струйки крови, а на правом рукаве был вырван кусок ткани. Рубашка заметно окрашивалась в красный цвет.
Генрих стоял совершенно неподвижно и пришел в себя только в тот момент, когда Аконт взял его за руку.
— Ты жив?
Вопрос был машинальный, ненужный по существу. Генрих провел рукой по лбу, ощутил теплое и липкое. Глаза выразили недоумение, и первое его слово было:
— Погибло?
— Нет, Генрих, не погибло — тут какая-то ошибка; мы ее сейчас найдем. Ты цел?
Аконт ощупал его. Как будто цел. Под ногами мелкие осколки стекла. Он направился было вдоль шнура к зеркалам, но услышал сзади голос Макса.
— В чем дело, Аконт?
— Не знаю, сейчас посмотрю. Расчет верен, да кроме того…
Но сейчас было не до воспоминаний.
Со всей быстротой, какую позволял туман, он добежал до места, где был аппарат. Ничего не осталось — даже мелких осколков. Тумба была помята, других повреждений туман не позволил рассмотреть.
Бегом вдоль проводов, назад к трубкам; быстро перебирая пальцами, он нащупал оставшиеся в целых концы и от них пошел к лаборатории.
Отвернута соединительная муфта! Утечка газа! Трубки почти разъединены!
На лице была полная растерянность. Ничто не могло ему объяснить происшедшего.
Само? Нет, это невозможно. Тогда — кто же? Команда была подобрана один к одному — все точно по круговой поруке. Он терялся в догадках и не заметил, как почти весь свободный экипаж собрался около него.
Он переводил глаза с Макса на трубки. Макс видел, понимал, что произошла какая-то ошибка, но не знал, в чем дело, и меньше всего склонен был думать о злом умысле.
— Однако, — сказал Макс, — медлить нечего: раз причину нашел, продолжай дальше.
И, обратившись к окружающим, коротко отрезал:
— По местам!
Только когда все ушли, Аконт вспомнил о Генрихе. Его не было среди окружавших. Оставив Макса, он отправился к Генриху в каюту и застал его у умывальника.
— Не погибло! Вот это главное! А мои раны, — ответил он на безмолвный вопрос Аконта, — перевяжем и заживут.
— Аконт, — прибавил он, продолжая мыть лицо, — тут что-то неладно. И дверь… и трубки.
— Быть может, — сказал задумчиво Аконт, — но у меня нет оснований для каких-либо подозрений — это скользкий путь. Итак, завтра снова за работу.
Он прошел к себе.
Подозревать беспредметно было не в натуре Аконта. Он верил лишь в то, что видел и ощупывал. Он мог творить, но вне творчества он доверял только своим органам чувств.
Но где-то далеко, в подсознательной сфере, все же закралось подозрение.
На следующий день туман был еще гуще. О каком-либо движении не могло быть и речи. Бездельничанье в течение суток особенно располагало к разным разговорам о причинах вчерашнего взрыва.
Ровно в девять звонок Макса:
— Алло, Аконт, приступаешь?
— Да.
Трубка повешена.
Поврежденная тумба уже не годилась. Генрих с утра по указанию капитана ощупью искал другую. Когда подходящая была найдена, он обмотал вокруг нее веревку. Веревку потянул за собой к люку.
Шаг за шагом была проделана вчерашняя работа; у соединений был поставлен Генрих. Палуба была в безопасности — туда, после вчерашнего, никто не рискнет выйти. В десять часов 15 минут был включен аппарат. Уверенность Аконта в правильности расчетов и… словом, не дрогнула рука, а глаза впились в счетный аппарат. Легкими движениями он регулировал выход газа.
Тихо, ни звука. Весь экипаж в эту минуту застыл по своим каютам. Горящие глаза впились в стрелки и, когда секундная дошла до момента, назначенного к включению, у всех на секунду остановилось дыхание и сердце; а в следующую, когда стрелка оставила за собой роковую цифру, по яхте пронесся вздох облегчения, который заглушили стены кают.
Макс спокойно сидел у телефонной трубки.
— Алло, говорит Аконт. Включен!
Оставив Генриха следить за сохранностью соединений, он вышел на палубу.
Вдоль трубок, с необычайной осторожностью, боясь на них наступить, он пошел в направлении к аппарату. Чем ближе, — тем сильнее билось сердце. Не произошел контакт?! Газ не воспламенился?! Подобные мысли, как молния, прорезали темноту сознания. Все ушло куда-то далеко. В голове было пусто, стучало в висках.
Еще шаг — и он у аппарата. Вблизи зеркал туман начинал редеть. Капля за каплей, сантиметр за сантиметром таял туман. Аконт ни о чем не думал, он ничего не видел, кроме нарастающей светлой полоски.
Тихо шипел аппарат, без блеска, без пламени, и медленно расступался туман.