человек из экипажа этой шхуны. В составе экипажа “Розы” я не заметил ни одного японца. Командиром "Крейсерка” было приказано лейтенанту Нахимову следовать ему в кильватер. Когда от нашей шхуны отвалила шлюпка с мичманом Филипповым, было приблизительно часов 8-мь вечера. Вскоре после того, как шлюпка эта пристала к “Крейсерку”, он снялся и пошел в море; следом за ним, идя ему в кильватер, пошла и наша шхуна. Когда от нашей шхуны отвалила шлюпка с мичманом Филипповым, было приблизительно часов 8-мь вечера. Вскоре после того, как шлюпка эта пристала к “Крейсерку”, он снялся и пошел в море; следом за ним, идя ему в кильватер, пошла и наша шхуна. Каким курсом мы шли, я не знаю, так как на вахте стоял сам командир, лейтенант Налимов, а на руле — матрос Савин. Ветер в это время был, насколько я упоминаю, S. W. Шли мы в довольно крутой бейдевинд. Часов в 11-ть ночи виден был огонь с “Крейсерка”, а затем огонь скрылся. Когда я об этом доложил командиру, то он сказал: “как-нибудь проходим до утра". Ночью мы несколько раз меняли курс, шли разными галсами и несколько раз лежали в дрейфе. Ветер был свежий и паруса были зарифованы вглухую. Ночь эта была с 15-го на 16-е октября. Командир все время сам стоял на компасе, который очень плохо показывал; вероятно, американцы его испортили, на руле стоял Савин, бакового совсем не было, так как не было распоряжения командира его поставить. В три часа ночи шхуна с полного хода села на подводный камень и сразу дала течь по килю; в это время ветер сильно засвежел. Шума от бурунов, до того, как шхуна села, не было слышно за свежим ветром и шумом от зыби, пены от бурунов за темнотой тоже не было видно. Как только шхуна села, пробовали сниматься и ставили все паруса, но шхуна не сошла с камня, так как сидела на нем от носа до половины корпуса. Ее сильно било о камень, корму разбивало волнами и заливало водой. Когда убедились, что шхуну нельзя снять, то начали спускать шлюпки.
Первую шлюпку, как только спустили, сейчас же залило волнами. Затем спустили вторую шлюпку и в нее сейчас же бросились американцы и один наш матрос Кряжев. В это время я увидел, что матрос Трапезников стоял и ничего не делал; я его спросил: “отчего ты не работаешь?”, он ответил: “меня американец зарезал, ударил ножом в горло”. Я сам не видал, за что и как американец его ударил, и сейчас же доложил командиру, на что он ответил: “все равно всем помирать”. Шлюпка, на которую сели американцы и матрос Кряжев, оттолкнулась от шхуны и мы видели, что она благополучно вышла из берегов. Командир не захотел сесть в эту шлюпку, хотя и успел бы это сделать, а остался на судне, причем говорил, что он не оставит судна, с ним осталось и нас четверо, т.е. я и три матроса, из них один — Трапезников, раненый в горло американцами. До света мы все просидели на шхуне, корму которой совсем разбило, держась за борта. Когда начало светать, мы увидели берег на N., не более, как на версту от шхуны, а на О., милях в 4-х, виден был мыс Терпения. Нос шхуны лежал на О., а сама шхуна сидела на камне вдоль берега, поэтому я полагаю, что мы, по всей вероятности, ночью обошли кругом о[стров]а Тюленьего и зашли в залив Терпения. Судя по положению судна, наш курс был на О. Когда стало светло, мы хотели спустить на воду последнюю шлюпку, оставшуюся на шхуне, но не могли этого сделать и шлюпку эту смыло вскоре и перевернуло вверх килем. Когда шлюпка была унесена, то командир велел связать 2 гика и спустить за борт; мы сделали из гиков плот, спустили ею за борт и привязали концом к вантам, другой конец спустили за борт, на этом плоту я увязал свои сапоги. Командир первый взялся за конец и начал спускаться на плот; в это время подошедшей волной накрыло нас и сбило с ног на палубу, а командир выпустил из рук конец и упал за борт и тут же его отнесло зыбью от шхуны. После этою один только раз показалась из воды голова командира и он утонул. Мы не могли подать ему никакой помощи, ни даже бросить конец, спасательных буев на шхуне не было, все было смыто водой. Когда утонул командир, мы не захотели спуститься на плот и рассудили ожидать, пока совсем разобьет шхуну, думая спастись на каком-нибудь крупном обломке палубы или борта. Ветер все более свежел и около полудня 16-го октября мачты упали, шхуну, разбив окончательно, снесло с камня на глубину, где и затопило. Когда шхуну потопило, часть разбитой палубы, отделившись от корпуса, плавала на поверхности; я, раненый Трапезников и Зеленкин держались на ней, а Савин ухватился за обломок борта и тоже держался на нем; долгое время он был виден на волнах, но спасся ли — не знаю, по всей вероятности утонул. Держась на обломке палубы, мы видели, что приходил “Крейсерок” по направлению к Тюленьему острову и начали подавать знаки, но с “Крейсерка” нас не заметили, вероятно потому, что наш плот не виден был в волнах. Трапезников вскоре умер и мы его привязали к плоту. Под вечер нас несло на гряду и смыло волной всех с нашего плота; я ощутил под ногами камень и опять взобрался на плот, слышал я тут же крик Зеленкина: “дай конец!”, но не мог ему помочь и он утонул; на этой же гряде, как я полагаю, погиб и Савин. Когда совсем стемнело, меня прибило к берегу, ветер начал стихать и я вышел на берег и лег в траву, тут я немного отдохнул и пошел берегом к мысу Терпения, это было ночью 16-го октября. По берегу в разных местах мне попадались обломки разбитой шхуны и шлюпок. Вскоре я увидел огонь и начал кричать, но не мог докричаться и сел в траву, где просидел до рассвета. Когда совсем рассвело, утром 11-го октября накрыл туман и пошел дождик, так что ничего не было видно на море. Весь день 17-го октября я проходил по берегу и вышел на мыс Терпения, на восточном берегу этого мыса мне попалась необитаемая юрта, в этой юрте я ночевал. На утро 18-го октября я оставил юрту и пошел по берегу к Сиске, шел весь день и ночь. Утром 19-го октября лене встретились два орочена[73]охотника, они покормили меня и повезли в Сиску. Во время пути пять дней мы стояли и не могли ехать по случаю поднявшейся пурги и прибыли в Сиску 26-го октября. Отсюда надзиратель Воронов отправил меня в Корсаков.
Все показал по сущей правде и более к показанному добавить ничего не имею, в чем и подписуюсь. Квартирмейстер Сибирского флотского экипажа Василий Николаев Корсунцев. Показания отбирал начальник Корсаковского округа Белый; при допросе присутствовал смотритель Корсаковской тюрьмы Шелькинг».
После того, как квартирмейстер Корсунцев был отправлен в Корсаковский пост, надзиратель поселка Тарайка Максим Воронов решил осмотреть место гибели «Розы». Вместе с ним пошли старший унтер-офицер Иван Иванов и два ссыльнокаторжных — Анфин Федотов и Григорий Руденко. Они обнаружили остатки шхуны, разбитой на «мелкие части». Также было обнаружено три вельбота, из которых один был «совершенно не поврежден штормом, второй несколько разбит, третий совершенно разбит, так что видимы нами были только части разбитого вельбота и равно выброшены принадлежности разбитой шхуны: паруса, веревки, порожние бочки и один бочонок маленький с коровьим маслом [был] разбит, масло клевали птицы». В рапорте надзирателя также было указано, о том, что «найден нами был труп с разбитой шхуны “Розы” ...труп лежал неподалеку от берега, без головы и рук, груди. Тело было сбито на спину штормом. Различить было трудно, русский или же американец, труп похоронен нами на берегу Терпения мыса, где и поставлен крест». На трупе были длинные американские сапоги, в которых, по свидетельству Корсунцева, ходил лейтенант Налимов. Поэтому, скорее всего, земле было предано именно его тело.
Первые корреспонденции в газетах (причем не только в местной газете «Владивосток», освещавшей поиски шхуны с начала декабря, но и выходивших в Кронштадте и Санкт-Петербурге «Кронштадтском вестнике» и «Новом времени»), посвященные «Крейсерку», стали появляться в 20-х числах января 1890 г. Трагическая и загадочная история взволновала общественное мнение России. 21 января морской министр Чихачев послал во Владивосток телеграмму, в которой недоуменно вопрошал о том, почему информация в газетах публикуется раньше, чем она доходит до Главного морского штаба. Беспокоился о судьбе шхуны и Император Александр III. Как мы уже упоминали, большинство газетных публикаций пересказывали показания Корсунцева. Также в них высказывались различные версии того, что именно могло произойти со шхуной. Причем иногда публиковались и слухи, которые впоследствии не подтверждались. Так, в одной из заметок говорилось о том, что «9-го декабря разнесся по Нагасаки слух, что через него четыре дня назад проехал в Гон-Конг командир шхуны “Роза”, что его встретили здесь двое знакомых ему». Естественно, что это было не так...
Итак, судьба части офицеров и команды «Крейсерка» выяснилась, но по-прежнему не было ясно, куда делась сама шхуна 10 декабря была получена от русского посла из Токио телеграмма, сообщавшая, что, по донесению японских властей, 10 (22) ноября недалеко от мыса Соя морем был выкинут труп иностранца, одной из отличительных примет которого была татуировка «Ф.И. Иванов» на руке, а также о том, что на берегу обнаружено разрушенное иностранное судно с флагом, похожим на Андреевский. Достаточно быстро было принято решение отправить на поиски группу, состоявшую из мичмана В.Н. Бухарина, доктора А.А. Бунге и матроса Ощепкова с крейсера «Адмирал Нахимов», который стоял в это время в Нагасаки. Они выехали 14 декабря. Обнаруженная японцами шхуна действительно была «Крейсерком»... История поисков «Крейсерка» подробным образом изложена в мемуарах Бухарина, которые опубликованы в настоящей книге.
Представляются абсолютно верными и объективными выводы Бухарина о том, что «Крейсерок» погиб в результате обледенения, и его недоверие к «пиратской» версии (то есть мятежа арестованных американцев): «Предполагать преступление со стороны американцев, не говоря уже о их значительном меньшинстве, было бы, мне кажется, неосновательно. С этими контрабандистами обращаются хорошо и, препроводив их к консулам, отпускают на все четыре стороны, конфисковав только судно». Более того, к аналогичным выводам пришли и люди, хорошо знавшие местные воды еще до того, как судьба «Крейсерка» выяснилась окончательно. Газета «Владивосток» писала еще в декабре 1889 г: «“Крейсерку” за этот сезон угрожало только одно: обмерзание, что и подтверждает г. Зундвик, шкипер шхуны “Полярная Звезда”, недавно вернувшийся с севера, что он был на краю гибели и вообще в отчаянном положении вследствие обмерзания снастей, шкивов и парусов, а также намерзанием льда на палубе, которые, кроме неудобств маневрирования судном, превращали его в сплошную льдину и только изменившиеся к лучшему обстоятельства помогли ему избежать участи тендера “Струя”