Он опустил голову на колени, сидя перед печуркой, и незаметно уснул.
Проснулся Матвеев от легкого прикосновения руки девушки. Она тихо сказала:
— Меня зовут. А вы ложитесь на кровать. Спокойной ночи!..
Когда он проснулся, сквозь маленькое окно палатки стал пробиваться тусклый утренний свет. Тяжелые капли дождя барабанили по брезенту.
Вошла Ирина. Матвеев стал прощаться:
— Пора ехать, — сказал он. — Идет дождь, но это ничего.
Ирина проводила Матвеева до дороги. Он долго держал ее руку в своей и молчал. И она тоже ничего не говорила.
Подошла попутная машина. Матвеев крепко сжал руку Ирины и спросил ее:
— А что, если я вам буду писать? Вы ответите мне?
— Отвечу, — тихо сказала Ирина, улыбнувшись, и добавила: — У вас будет много других хлопот, забудете…
— Нет, не забуду! Сам не знаю, почему, но я уверен, что мы встретимся!
Матвеев заторопился — машина трогалась. Он помахал рукой из кабины, и машина скрылась за густой сеткой дождя.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Снова наступила весна в Карелии. Все вокруг говорило о ней. Днем капала с крыш вода, таяли ледяные сосульки. Дороги почернели, и небо на закате было чистое и прозрачное.
Кончался второй год войны.
В районе Масельгской стекла в окнах домов звенели, не умолкая, — ночью от гула тяжелых грузовиков, днем от орудийной стрельбы, которая с утра до ночи громыхала, в особенности на Тюрпекских высотах.
Эти Тюрпекские высоты получили свое наименование во время войны. Один старший сержант, по фамилии Тюрпек, с горсточкой бойцов отбивал здесь наступление целой бригады. В течение двух дней он удерживал эти высоты, обстреливая из пулеметов все подступы.
Тюрпекские высоты находились недалеко от разъезда № 14, от которого рукой подать было до Масельгской, где проходила линия фронта.
Сюда не раз приезжал старший лейтенант Ларинен. Он работал теперь в политотделе армии.
Сегодня, приехав на Масельгскую, Ларинен направился в резервную роту, которая расположилась на восточной окраине станции.
Завтра этой роте надлежало занять оборону после двухнедельного отдыха. Ларинен хотел побеседовать с бойцами, рассказать им о положении на фронте, о международных делах.
Младший сержант Кябелев, почтительно встретив Ларинена, доложил ему:
— Командир роты только что отбыл в штаб полка. Пройдемте в мою землянку. Теперь прямо не узнаете ее. Комфорт у меня.
Действительно, землянка изменилась с тех пор, как Вейкко заходил сюда. Ее расширили, стены обили дранкой. И вся она напоминала большую корзинку, в которой было необыкновенно чисто и уютно.
— Это кто же у вас такой мастер? — спросил Ларинен, улыбаясь.
— А у нас что ни солдат, то мастер! — ответил один из бойцов, находившихся в землянке.
Кябелев сказал не без гордости:
— Это у нас Куколкин мастерит. Все наши землянки он переделал и украсил.
— Куколкин? — переспросил Ларинен. — Сержант Петр Васильевич Куколкин?
— Нет, это сынок его, Васька.
— Он здесь? — воскликнул Вейкко. — Я хочу его повидать.
Тотчас пошли за Василием Куколкиным, и вскоре он предстал перед Лариненом. Это был двадцатилетний парень, крепкий, похожий на отца фигурой и говором.
— Так, значит, вы сын сержанта Куколкина? — спросил его Вейкко.
Улыбаясь, молодой боец ответил:
— Вот удивительное дело, товарищ старший лейтенант, — я пробыл на фронте не меньше, чем мой батька. Но меня, если и знают, то как его сына.
Бойцы засмеялись. Кто-то сказал:
— Значит, не дотягиваешь до батьки.
— А чем не дотягиваю, сам не знаю, — снова улыбнулся Василий Куколкин. И, обратившись к сержанту Кябелеву, спросил: — Худо ли я вам землянки украсил?
— Отлично украсил! — похвалил сержант. — И вообще боец ты неплохой. Но батька твой чем-нибудь да возвышается над тобой, если слава о нем идет.
— Он пишет вам? — спросил Вейкко.
Василий Куколкин улыбнулся.
— Батька мой не любитель письма писать. Да и получать их не особенно стремится. Я сам к нему ездил на машине. Ротный отпустил.
— То-то я от него ответа не получил. Писал ему осенью.
— И не ждите, — уверенно сказал Василий. — Батька мой говорит: «Либо воевать, либо чувствительные письма писать».
— Но все-таки ой рад был, когда тебя увидел? — спросил Кябелев.
— Исключительно обрадовался, — ответил Василий. — Даже прослезился мой старик, в особенности когда узнал, что вместе со мной тут Дуся… Однако побранил, что винтовку плохо содержу — заметил ржавчину.
— Сестра здесь? — спросил Ларинен.
— Здесь она, в нашей роте санинструктором.
Младший сержант Кябелев спросил Ларинена:
— Так, значит, товарищ старший лейтенант, прикажете взводных агитаторов собрать в землянку?
— Собери. Сделаю небольшой доклад.
Куколкин вышел из землянки. Тогда Кябелев сказал Ларинену:
— Торопится закончить еще одну землянку. Между прочим, отчаянной храбрости человек.
— Чем же он отличился?
— Вот, например, в нейтральной полосе стоят у нас разбитые вагоны. Так Куколкин идет туда за дровами непременно в тот момент, когда там финны собирают дрова. Нипочем не позволяет им уносить вагонные доски. А сам всякий раз приносит охапку дров. И смеется еще: «Это, говорит, мне финны наломали, свои руки неохота утруждать».
Кябелев и бойцы засмеялись.
Между тем землянка заполнилась бойцами, и Ларинен неторопливо стал рассказывать им о последних событиях на фронтах.
На станции Масельгской днем нельзя было показаться. От переднего края до траншеи противника было в некоторых местах не более ста метров. И даже в часы затишья близость врага ощущалась повсюду. Бойцы разговаривали вполголоса. Шаг у всех был тихий, настороженный. Кругом стояла мертвая тишина, которая нарушалась лишь пулеметным или артиллерийским обстрелом.
Почти все каменные дома Масельгской были разрушены. Всюду торчали трубы и обожженные, ободранные деревья.
Позади переднего края стояли развалины бывшего паровозного депо. Остатки кирпичных стен поднимались вверх неровными острыми углами. В черных проломах лежали груды кирпича и бесформенные, исковерканные железные балки. За ними укрывались пулеметные расчеты и снайперы.
Штабу дивизии потребовался «язык» именно с этого участка фронта. Ларинен, как старый разведчик, сам вызвался участвовать в этой операции.
В назначенный час Ларинен вошел в одну из ротных землянок, где уже собрался небольшой отряд разведчиков.
Коптилка, тускло мерцая, освещала неверным светом бойцов, сидевших на нарах. Среди бойцов Ларинен увидел молодую девушку, почти подростка, в ватных штанах и аккуратной синей фуфайке.
Ларинен догадался, что это Дуся Куколкина. Ему было приятно увидеть дочь своего друга, и вместе с тем сердце его сжалось от мысли, что эта девочка пойдет сейчас на такое опасное дело.
Немного запинаясь, Вейкко спросил:
— А вы что же тут? Зачем?
Младший сержант Кябелев торопливо сказал, прежде чем Дуся ответила:
— А это, товарищ старший лейтенант, наш санинструктор — Дуся Куколкина. Она сама вызвалась пойти в разведку.
Ларинен сказал Дусе:
— Я хорошо знал вашего отца. Мы вместе воевали.
— Мне брат рассказывал, — ответила Дуся.
Ларинен еще раз взглянул на нее. Что-то прелестное и трогательное было в ее почти детском облике. Глаза ярко поблескивали в темноте, и непокорные светлые волосы выбивались из-под шапки.
— Может быть, на этот раз, Дуся, вам лучше здесь остаться, не ходить с нами?
— Почему? — удивилась Дуся.
Вейкко промолчал, а Кябелев возразил:
— Как же можно без санинструктора идти, товарищ старший лейтенант?
Час спустя, вместе с разведчиками, Ларинен полз по болоту.
Таял ночной туман — это были как раз те самые часы, когда противник снимает дополнительные, выставленные на ночь посты.
Казалось, саперы застыли на минном поле — так незаметно ползли они, извлекая противопехотные мины. Разведчики так же медленно следовали за ними.
Вдруг громкий возглас нарушил тишину. Это младший сержант Кябелев, вскочив на ноги, крикнул:
— Вперед, ребята! За Родину, вперед!..
Часовые кинулись бежать без единого выстрела, но пули наших бойцов догнали их. Ручные гранаты глухо, словно под землей, рвались на дне узкой траншеи, выбрасывая вихри песка и камни. Из землянок выскакивали люди с автоматами и ручными гранатами.
Забрав «языков», разведчики поспешили в обратный путь.
Наступало утро, прозрачное и свежее, какое бывает только ранней весной. Сперва вершины деревьев, потом стволы оделись в багрянец. Утренний ветер согнал последние клочья тумана. Бойцы ползли быстро. Рядом с разведчиками, стараясь не отстать и улыбаясь чему-то своему, ползла Дуся.
— Ну как? — спросил ее Ларинен.
— Я худшего ожидала, — весело призналась она. — Вовсе не страшно, товарищ лейтенант. Если надо, хоть сейчас, пойду снова.
— Не всегда так бывает, — проговорил Ларинен. — Далеко не всегда. На этот раз нам повезло…
«Языки» рассказали, что На Масельгском участке фронта готовится наступление финнов с целью прорвать оборону и выйти в тыл нашей армии.
Прежде всего финны принялись за четырехэтажное каменное здание, предполагая, что в нем находится наш наблюдательный пункт. Сперва взлетели трубы, причем с такой силой, что прошло несколько секунд, прежде чем куски кирпича упали на землю. Потом языки пламени и дым вместе с кусками раскаленного кровельного железа поднялись над крышей. Потом провалилась стена между окнами, и вскоре от всего здания остался только угол, выделяющийся уродливо торчащим клином.
Из-под хаоса камней, глины и битого кирпича вылезали перепачканные, оборванные, окровавленные люди. Появившийся оттуда Кябелев вытер рукавом лоб и громко тревожно звал кого-то из-под развалин. А потом, ссутулясь, пошел назад, к окопам.
Рота приняла бой. Ларинен находился здесь по делам политотдела. Но действовать ему пришлось автоматом.