Накормив больных, она сделала переливание крови Шабалину. Лида, готовясь к этому, торопливо говорила, как бы утешая свою мать:
— Нет, мамочка, ты не думай, мне ничуть не страшно. Ничуть…
Старик Шабалин был совсем плох и безучастно относился ко всему. Он лежал неподвижно, с закрытыми глазами, по временам бормоча:
— Сыночка бы мне увидеть… Гришу…
Но вот переливание крови было закончено — Шабалину ввели полстакана крови. Старик продолжал лежать не двигаясь. Он, кажется, заснул.
Мать уложила Лиду на нары и заботливо укрыла ее своим пальто. Легла рядом с ней, обняв ее.
На дворе поднялся ветер. Он жалобно гудел в трубе и стучал в стену куском разбитого ставня.
Лида не могла уснуть. Она вдруг спросила мать:
— Мамочка, как ты думаешь — папа наш жив?
— Он с заводом на Урал уехал. Успокойся, девочка…
— Но ведь он хотел на фронт пойти. Помнишь, как он говорил? Наверно, он на войне сейчас.
— Не знаю, девочка, ничего не знаю… Спи…
Неожиданно в окнах барака блеснул свет. Вот он засверкал ярче и ярче. Вероятно, где-то пожар. Больные зашевелились на нарах. Тамара, выбежав из барака, вернулась растерянная. Тихо сказала:
— Полицейский барак горит. — И, склонившись к Лиде, добавила: — Неужели это Митюшка сделал?
Больные, ковыляя, подошли к окнам. Но из окон «лазарета» не было видно барака. Виднелось лишь яркое зарево, и доносились крики, вопли и треск горящего сухого дерева.
Шабалин поднялся с нар. Неуверенно шагая, он подошел к окну и забормотал:
— Вот… началось возмездие… Теперь недолго ждать… Теперь уже скоро придут наши…
В окнах барака стало темнеть. Зарево исчезло. Черный дым поднимался к небу. Пожар, видимо, утих.
Больные снова улеглись на нары. Тамара, еще крепче прижав к себе Лиду, молчала. Лида сказала матери:
— Но ведь, может быть, это и не Митя поджег? А если Митя, то никто, может быть, и не узнает, что это сделал он. Тогда они ничего с ним не сделают…
— Не знаю, ничего не знаю…
— А почему ты плачешь?
На темных нарах неспокойно ворочался Шабалин. Во сне или наяву он шептал:
— Все получится как следует быть…
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Капитан Ларинен получил назначение в дивизию, которая сейчас находилась в Восточной Пруссии.
Дорогой Вейкко с любопытством поглядывал по сторонам.
За рекой показался какой-то незнакомый город.
— А где же граница? — спросил Вейкко.
Шофер, улыбаясь, сказал:
— Граница будет в Берлине.
Ларинен усмехнулся:
— Да нет, я имею в виду бывшую границу с Восточной Пруссией.
— Да вот бывшая граница. — Шофер показал рукой на реку, которая осталась уже позади.
На берегу желтела доска, прибитая к столбу. На доске было написано по-русски: Германия.
Подъехали к городу. Какие странные дома. Узкие высокие окна. Крутые крыши с острыми куполами. Узкие улочки. Как все это не похоже на Карелию и на Россию.
В городе не было ни одного уцелевшего окна. На месте сорванных вывесок колыхались кумачовые плакаты: «Здесь начинается логово фашистского зверя», «Если враг не сдается, его уничтожают».
Шофер, обернувшись к Ларинену, спросил его:
— Ну, нравится вам, товарищ капитан?
— То, что мы вошли в Пруссию, мне нравится, — ответил Ларинен.
— Да уж городок, — избави нас от лукавого! — засмеялся шофер. — Сейчас проскочим его, а там повеселей будет — поля, сады… Ох и соскучился же я по своим рязанским полям! Одно хорошо — конец войны уже виден…
Ларинену наскучило ехать. Наскучили эти небольшие поля и сады. Нетерпеливо поглядывая в окно, он наконец спросил:
— Ну, где же штаб дивизии?
— Подъезжаем, — ответил шофер, показывая на небольшой кирпичный домик за оградой.
Из ворот вышел высокий офицер, старший лейтенант. «Какая знакомая фигура. Неужели это Матвеев? Да, это, несомненно, он!»
— Матвеев! — крикнул Вейкко.
Офицер обернулся и, узнав Ларинена, бросился к нему. Посыпались вопросы:
— Ну, как ты? Что? Откуда?
— Да вот получил новое назначение, — ответил Ларинен. — В эту дивизию. Ведь я теперь по политчасти.
— Уже не к нам ли назначают тебя — в саперный батальон? Вот было бы здорово!
— Вероятно, к вам, — улыбаясь, ответил Вейкко. — Сказали мне, что в саперную часть.
— Ну, значит, к нам! Я подожду тебя, вместе поедем…
Через полчаса Ларинен и Матвеев уже ехали в машине в саперный батальон, куда Вейкко назначен был заместителем командира по политчасти, на место переведенного в полк капитана.
Матвеев не переставал удивляться.
— Черт возьми! — шумно восклицал он. — Видно, не так уж велик мир, если мы с тобой встретились.
Друзья стали вспоминать своих фронтовых товарищей. Вейкко рассказал о сержанте Куколкине, об его погибшем сыне и дочери Дусе.
Потом Вейкко спросил:
— Ну, а кого ты видел из наших старых друзей?
Матвеев, подумав, ответил:
— Из старых карельских товарищей видел я только одного Андрюшу Монастырева.
Матвеев вспомнил вдруг свою встречу с Тамарой Николаевной в горящем Сердогольске. Он взволнованно посмотрел на Вейкко, собираясь рассказать ему об этом. Но Вейкко спросил:
— Ну, а что Андрей Монастырев? Где он?
— Он опять был ранен. А потом, как мне говорили товарищи, пропал без вести.
— Жалко его…
Матвеев тихо сказал:
— Вейкко, а ты знаешь, кого я встретил, когда был на курсах младших лейтенантов в Сердогольске?
— Ты разве был в Сердогольске? — спокойно спросил Ларинен.
— Да, — Ответил Матвеев. — И там, понимаешь, совершенно случайно встретил твою знакомую Тамару Николаевну, о которой ты мне рассказывал…
— Я разве рассказывал тебе о ней?
— А помнишь, в Карелии… перед боем? Ты начал тогда говорить о ней…
— Так, значит, ты ее встретил в Сердогольске?
— Я познакомился с ней совершенно случайно, — повторил Матвеев. — Однако я должен тебе сказать, Вейкко, встреча эта была тяжелой…
Ларинен медленно поднял голову и посмотрел на Матвеева. Тот продолжал торопливо рассказывать:
— Город в огне… А она со своей дочкой Лидой…
Вейкко перебил Матвеева:
— А муж ее, Валентин Петрович?
— Так, значит, ты ничего не знаешь? — воскликнул Матвеев.
— Я думал, они на Урале, — ответил Ларинен. — Что с ней? Говори.
И Николай рассказал Вейкко о своей встрече с Тамарой Николаевной и Лидой.
— Ты понимаешь, я никак не смог помочь ей. Танки прорвались к городу с юга. Мы, курсанты, еле вышли из окружения…
Вейкко поник головой. Молчал, не задавая никаких вопросов. Желая хоть чем-нибудь утешить товарища, Матвеев сказал:
— Но, может быть, ей и удалось уйти. Ведь я видел ее вечером, а город был захвачен часа в два ночи…
Ларинен угрюмо молчал. Примолк и Матвеев, искоса поглядывая на Вейкко.
Так молча они доехали до штаба батальона.
Ларинен не успел отдохнуть с дороги, как Зайков срочно вызвал его и Матвеева к себе. Оказывается, батальон получил приказ тотчас приступить к постройке новых оборонительных укреплений.
Вооружившись лопатами, топорами и пилами, саперный батальон двинулся в путь.
Укрепления надо было соорудить на опушке леса. Но когда саперы под обстрелом вражеской артиллерии добрались до оврага, выяснилось, что лесок этот занят противником, вернее, какое-то подразделение прорвалось туда.
Майор Зайков стал изучать карту. Офицеры тоже склонились над картой.
Вейкко Ларинен сказал майору:
— Можно выбить этих немцев из леса, если их не так много.
Майор, усмехнувшись, ответил:
— Это вам не Карельский фронт, где все «можно».
И, ничего больше не прибавив, пошел искать телефон, чтоб связаться со штабом дивизии.
Ларинен нахмурился.
— Он хороший человек, поверь мне, — сказал Матвеев. — Немного желчный, иногда кричит, иронизирует, но для него батальон — это его дом, семья. Ты убедишься когда-нибудь.
Слова Матвеева не рассеяли того холодка, который закрался в сердце Ларинена по отношению к майору Зайкову.
Вскоре Зайков вернулся. Подойдя к офицерам, он сказал:
— Велено отставить постройку оборонительных сооружений до вечера. Иной раз и вечер мудренее утра.
Матвеев шепнул Ларинену:
— Ну, значит, будет крепкое дело. Это уж поверь мне.
Вечером батальон получил срочный приказ — оборудовать на правом фланге запасный дзот и послать одну роту на разведку боем, причем было указано, что танки поддержат эту роту.
Майор Зайков поручил Матвееву руководить разведкой, а на оборудование дзота назначил старшим Бондарева.
Однако перед самой отправкой саперов на эту работу выяснилось, что сержант Бондарев куда-то исчез из батальона.
— Как так исчез? — переспросил Ларинен, когда ему доложили, что Бондарева нигде нет.
— Исчез куда-то, оставил вместо себя заместителя.
— Придется послать донесение в штаб дивизии, — строго сказал Ларинен Матвееву. — Это не шутка — исчез!
— Зайков запретит тебе писать в штаб дивизии, — ответил Матвеев.
— То есть как это запретит? — удивился Ларинен. — Где твой Зайков?
— В землянке у себя.
Матвеев впервые видел Ларинена в таком состоянии. Ничего более не сказав, Вейкко торопливо направился к Зайкову. Но по дороге Ларинен немного утих и уже спокойно подумал: «Если не договорюсь сейчас с майором, значит, не сработаюсь с ним. Тогда никакой пользы от моего пребывания в батальоне не будет».
Войдя в землянку, Ларинен спокойно, но хмуро доложил:
— Товарищ майор, в батальоне не оказалось сержанта Бондарева. Он куда-то ушел.
— Дальше что? — сухо спросил Зайков.
— Сержант Бондарев исчез перед самым выходом саперов на оборудование дзота.
— Дальше? — снова спросил Зайков.
— Считаю необходимым составить донесение в дивизию по этому поводу.
— А вы знаете, кто такой Бондарев? — почти с угрозой спросил Зайков.
— Он прежде всего сержант. Стало быть, командир, который должен подавать пример другим бойцам…