— Вот что, капитан, — прервал его Зайков. — Раньше я сам относился к нему скептически, но потом понял, что это за человек. Уверяю вас, если он исчез, — значит, это необходимо для выполнения порученного ему дела.
— Мне странно слышать это, — начал Ларинен. — Ведь он получил приказ и, значит…
— Вы мне Бондарева не трогайте! — крикнул Зайков.
— Но ведь если он…
— Ни слова больше, капитан! Точка! — резку оборвал Ларинена майор.
— Я послан сюда политотделом, — произнес Ларинен. — Я так же, как и вы, отвечаю за батальон. И если вы допускаете со стороны вашего сержанта нарушение Дисциплины и, быть может, дезертирство, то я с этим мириться не буду!
И, круто повернувшись, Ларинен вышел из землянки.
Мелькнула мысль: «Поеду в штаб дивизии, скажу, что… А что сказать?.. Фу, черт, никогда не попадал в такое положение…»
Мимо землянки шли танки, на которых Ларинен увидел солдат второй роты, назначенной на разведку боем. Ларинен побежал за танком и, ухватившись за стальную решетку вентилятора, забрался на танк.
Майор Зайков что-то кричал ему вслед, но Ларинен из-за грохота не услышал его слов.
Вейкко взглянул на соседний танк, на котором расположилось отделение Карху во главе с самим сержантом. Грузный Карху восседал на танке, словно он ехал на возу с бревнами. Автомат он держал в руке, как возчик кнут.
Ларинен улыбнулся и крикнул сержанту:
— Эй, Карху! До Берлина собрался?
Но Карху не услышал Ларинена. Десятки танков мчались вперед, грохоча и набирая скорость.
Вейкко Ларинен наклонился к одному из красноармейцев и прокричал ему на ухо:
— Где Матвеев?
Красноармеец крикнул:
— Да вот он позади нас!
Теперь и Матвеев заметил Вейкко и весело помахал ему фуражкой. Но тут же он сдвинул фуражку на затылок и открыл огонь из автомата.
Вражеская противотанковая пушка дважды ударила из-за кустов. Танк Матвеева подмял ее под себя, слегка подпрыгнув. Орудийный расчет кинулся в стороны. Немцы бежали, прикрывая почему-то головы руками. Некоторые падали в грязь, поднимались, бежали и снова падали.
Впереди показалась помещичья усадьба. Немецкий гарнизон, засевший в доме, не сразу открыл огонь. Соскочив с танков, бойцы стали подбираться к усадьбе. Матвеев приказал Карху:
— Обходи дом с другой стороны!
Карху, взяв с собой группу бойцов, пошел в обход.
Ларинен крикнул остальным:
— За мной! Гранаты!.. — и кинулся с бойцами к парадному входу.
Нижним этажом бойцы овладели быстро, но, когда хотели подняться на второй этаж, наткнулись на яростное сопротивление.
Немцы стреляли с верхней площадки лестницы и из окон второго этажа.
— Назад! — крикнул Ларинен. — К стене прижмись!
Взяв двух бойцов, он бросился с ними в сад и через окно первого этажа проник в комнаты, расположенные позади черной лестницы. Взглянув на верхнюю площадку лестницы, Ларинен увидел сержанта Бондарева.
Вейкко почему-то не удивило, что он увидел здесь Бондарева, но его поразила спокойная смелость сержанта. С гранатой в руке тот двигался по комнате, неслышно ступая. Лицо его светилось огнем безумной отваги и, пожалуй, азарта, как показалось Ларинену.
Кто-то крикнул, потом раздался взрыв гранаты Бондарева… Верхний этаж был очищен.
Нахмурившись, Ларинен подозвал Бондарева. На поясе у Бондарева висел трофейный револьвер и финский нож. За поясом — две ручные гранаты. А сам сержант был так аккуратно подтянут и так франтовато одет, что его легко можно было принять за отпускника, едущего на побывку домой.
Ларинен сухо спросил сержанта:
— Ну, а что вы сами думаете о вашем сегодняшнем поступке, товарищ сержант? Ведь если все в армии станут делать то, что им нравится, — разве мы сможем побеждать?
Бондарев, покусывая губы, ответил:
— Товарищ капитан, я имел разрешение командира батальона.
— Разрешение комбата?
— Так точно, его разрешение — поступить так, как потребует боевая обстановка.
Пожав плечами, Вейкко прекратил разговор.
На другой день Матвеев, вернувшись из землянки Зайкова, сказал Ларинену:
— Неплохо ты вчера дрался… Кстати, тебя просит Зайков к себе… Только ты, Вейкко, спокойнее с ним говори, не горячись. Возьми себя в руки.
Ларинен решительным жестом одернул складки своей гимнастерки и пошел к командиру батальона. Угрюмо доложил ему:
— Прибыл по вашему приказанию.
Зайков сидел за столом и, казалось, не слышал слов капитана. Обернувшись к связному, он сказал ему:
— Давай сюда — что у тебя там есть?
Ларинен повторил негромко, сквозь зубы:
— Прибыл по приказанию.
Зайков поглядел на капитана с улыбкой и произнес грубовато:
— А что же ты не садишься, коли пришел? Садись…
Достав флягу с водкой, Зайков наполнил две кружки:
— Как там на Карельском фронте? Водку пили?
Видя, что Ларинен продолжает хмуриться, Зайков добавил:
— Ну пей же, черт!
Вейкко не мог не улыбнуться. Он осторожно взял свою кружку и молча залпом осушил ее. Закусили.
Усмехнувшись, Зайков снова наполнил кружки.
Оба молчали, искоса поглядывали друг на друга. Наконец Зайков сказал капитану:
— С нашими ребятами можно воевать, а?
— Да, воевать можно, — ответил Ларинен. — Но вот Бондарев беспокоит меня… Вы избаловали его.
— Ты прав, немного избаловал. Но ведь он у меня храбрый, как черт. А я, признаюсь тебе, неравнодушен к этому. Прощаю ему многое. И даже, если хочешь знать, это я ему разрешил проявлять полную самостоятельность. Верю ему, как самому себе!
— Боец он отважный, но ведь нельзя же, понимаешь, позволять ему, чтоб он…
— Тут мало сказать — отважный, — перебил Зайков Ларинена. — Вот вчера поручили ему строить дзот. Казалось бы, работа безопасная, спокойная, без риска для жизни. Он перепоручил строительство другим и пошел в самое пекло.
— Бондарев, конечно, прав, если ты дал такое разрешение, но ведь нельзя же позволять ему уходить куда вздумается!
— Он не уйдет, куда вздумается, — возразил Зайков. — Он пойдет туда, куда требует обстановка… Впрочем, сам чувствую, немного я с ним либеральничаю. Я его подтяну. Увидишь…
— Если хочешь, я поговорю с ним…
— Нет, нет, я сам поговорю с ним, — снова перебил Зайков. — Он самолюбивый человек, и я не хочу обижать его… Ну, давай, еще по глоточку за наших отважных бойцов!
В землянку вошел батальонный писарь. Он принес командиру составленные в ротах представления бойцов к наградам.
Писарь обмакнул перо в чернила и подал ручку майору, чтобы тот подписал листы.
Зайков сказал писарю:
— Теперь у меня есть заместитель по политчасти. И все эти вопросы мы будем решать совместно.
Зайков и Ларинен стали просматривать листы.
Свежий ветер крепко бьет в окна старого барского дома. На дворе бушует снежная метель. Мимо дома, разбрызгивая колесами землю, смешанную со снегом, проходят тяжелые грузовики. Сердитый рев их моторов сливается с шумом бушующего ветра.
Сегодня не слышно гула артиллерии. Быть может, снежный буран заглушает вой пушек.
Ларинен выпил стакан чаю и взял с этажерки какую-то детскую тетрадь. Оказалось, что это ученическая тетрадь для рисования, видимо сына хозяина этой усадьбы. Вейкко стал перелистывать тетрадь. На каждой странице неумелой детской рукой аккуратно были нарисованы солдаты, танки, самолеты, взрывы бомб и пожары.
Кто-то за стеной завел патефон. Положив тетрадь на этажерку, Вейкко вышел из дому, постоял на крылечке. На дворе барской усадьбы сохранились многочисленные постройки. Сохранился и сад перед тяжелым угрюмым домом.
Ларинен вышел в сад и принялся кружить по дорожкам.
За садом по шоссе тянулись бесконечные колонны беженцев. Тысячи женщин и детей торопливо шагали по грязной дороге.
На крыльцо вышел майор Зайков. Увидев Ларинена, он подошел к нему и, показав глазами на барский дом, спросил:
— Любуешься архитектурой?
— Архитектура у них тяжелая, — ответил Вейкко. — Такой дом мне напоминает старинную крепость.
— Ты не ошибся, — усмехнулся Зайков. — Это именно крепость. Я бы сказал — это военное укрепление, которое помещик построил для войны.
— И ведь кругом у них такие дома. Любая усадьба — это крепость со специальной башней, откуда хорошо просматривается вся местность!
— А подвалы! — воскликнул Зайков. — Гляди — двухметровые каменные стены и крошечные окошечки, вроде амбразур.
— И окошечки эти на восток глядят, — удивился Вейкко. — Да, такие дома они нарочно построили для войны.
— Нет сомнения! Ты взгляни на карту. Везде линия фронта идет по господским дворам. Ведь как у них расположены усадьбы? Любые три усадьбы образуют точный треугольник, как форты перед крепостью.
— Да, у них все для войны приспособлено, — сказал Вейкко. — Дома, литература и даже воспитание детей.
— Вся Восточная Пруссия — это крепость, построенная военными специалистами, — заметил Зайков.
Ларинен ответил задумчиво:
— И эту крепость рушим мы, люди мирного труда, ты — техник, я — журналист, Матвеев — геолог, Карху — лесоруб, Бондарев — студент…
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
В большом подвальном помещении происходило собрание коммунистов саперного батальона.
Майор Зайков, сделав сообщение о предстоящей боевой задаче, предоставил слово капитану Ларинену.
Вейкко сказал собравшимся:
— Теперь начинается самый трудный и решающий момент боев в Восточной Пруссии. До берега Балтийского моря осталось всего пятнадцать километров. Надо полагать, что немцы нелегко отдадут нам эти километры. Позади море, им отступать некуда. Они будут упорно драться за каждый метр. Но мы не остановимся, пока не достигнем моря. Нам надо понять одно — чем быстрей мы дойдем до берега, тем скорее будет побеждена фашистская Германия.
Эта ситуация всем была ясна и понятна. Поэтому Ларинен не стал много говорить. Собрание вскоре кончилось, и саперный батальон приступил к делу.