стрелки стояли на месте.
В управлении еще никого не было, кроме машинистки — высокой худой женщины. Она выглядела довольно молодо, но глубокие складки у рта и густая сеть мелких морщинок вокруг глаз, которые она старалась скрыть под пудрой, выдавали возраст. Ее губы, накрашенные яркой помадой, всегда вызывали у Вейкко чувство брезгливости.
С приходом Ларинена она быстро вытащила из машинки бумагу и спрятала ее в папку, которую поспешно засунула в ящик стола. Ларинену стало не по себе. Все хорошо знали, что Нина Степановна, так звали машинистку, приходила на работу часом-двумя раньше и печатала посторонние заказы. Никто не видел в этом ничего плохого, но сама она словно стыдилась этого.
— Доброе утро, Нина Степановна, — сказал Ларинен, как обычно.
— Здравствуйте, Вейкко Яковлевич. Как отдыхалось?
Это повторялось каждое утро, и Ларинен далеко не всегда отвечал на ее вопрос. Нина, Вейкко и Ирина родом из одной деревни, бывшие друзья детства, но так уж повелось, что Нина называла всех по имени и отчеству, а поэтому и ее приходилось звать Ниной Степановной.
— Ирина Матвеевна пела вчера замечательно, не правда ли? — улыбаясь, произнесла Нина Степановна.
В словах машинистки он уловил скрытую насмешку. Густо покраснев, Ларинен отвернулся к вешалке и снял пальто.
— Я не был на концерте, — холодно ответил Вейкко и, как бы оправдываясь, добавил: — Опять возился на огороде. А вы будете нынче сажать?
— Даже не знаю, — Нина Степановна снова улыбнулась. — Об этом у нас мама заботится.
Ларинен достал бумаги, уселся за стол и принялся за работу. Вскоре один за другим стали подходить остальные работники управления. Поздоровавшись, каждый брался за свои дела. Начинался обычный трудовой день.
Ларинена вызвали к начальнику. Там сидела незнакомая девушка в темно-синем платье. Ее густые черные волосы были гладко причесаны и заплетены в две толстые косы, кончики которых она машинально перебирала пальцами. Маленький рот и розовые щеки придавали ее лицу детское выражение. Девушка, словно боясь каких-либо неожиданностей, вопросительно смотрела прямо в глаза Ларинену.
Начальник стройуправления Няттинен, коренастый мужчина лет сорока пяти, с короткими черными жесткими волосами, повернув к Ларинену скуластое, почти прямоугольное лицо, испытующе смотрел на Вейкко, ожидая, какое впечатление на него произведет гостья.
— Познакомьтесь. Товарищ Ларинен, старший прораб стройки и мой заместитель. Он же секретарь партийной организации. А это наш новый прораб, Надежда Павловна Карпова…
Девушка привстала и протянула Ларинену маленькую мягкую руку.
Нового прораба ожидали давно, и теперь, пожимая руку девушки, Вейкко почувствовал досаду: прораб-то приехал, а кто за нее работать будет? Вместе с тем он чувствовал к девушке жалость, желание помочь ей, защитить.
— Вы прямо из института? — участливо спросил он.
— Нет, после института была зиму на практике в Москве, потом недолго в Петрозаводске.
На языке у него вертелся вопрос: «А у нас вы долго пробудете?» Вслух же он сказал:
— Хорошо, что приехали в такое время. Летом у нас красиво.
Няттинен протянул Ларинену какую-то бумагу. Из треста сообщали, что можно приступать к строительству дома по улице Березовой. Еще при проектировании Вейкко был категорически против закладки. Он и теперь не смог промолчать:
— Я остаюсь при своем мнении. Мы закладываем слишком много новых строек и не доводим их до конца.
— Ничего, все доведем, — бодро сказал начальник.
— Чем? — вспылил Ларинен. — Вот если бы у нас была волшебная щука, которая по велению Емели построила за одну ночь золотой дворец, тогда другое дело. Ведь у нас не хватает ни рабочих рук, ни средств, ни стройматериалов.
— Зато к нам приехала Надежда Павловна, — пошутил начальник. — Она строила в Москве и побольше дворцы, чем твой золотой. Не правда ли, Надежда Павловна?
— В Москве я была только на практике, училась… — Девушка виновато улыбнулась.
— А не привезли ли вы к нам с собой средств и рабочей силы? — спросил Вейкко.
Девушка развела руками.
— Вот Надежда Павловна и будет строить, — решил начальник. — Иди, Вейкко Яковлевич, показывай ей свой огород.
Ларинен помрачнел. Новое здание должно закладываться как раз на месте его огорода. Люди могут и впрямь подумать, что он только из-за этого был все время против стройки. Раздосадованный, он молча пошел одеваться.
Тем временем начальник говорил девушке:
— Вам, конечно, нужно бы отдохнуть с дороги, но я даже не знаю, где вам отвести комнату. Не хотелось бы поселять вас в общежитии. Осмотрите пока свое рабочее место, а с жильем мы здесь что-нибудь придумаем.
— Да, я хотела бы иметь отдельную комнату, — сказала Надежда Павловна. — У меня ребенок.
— Ребенок? — изумился начальник. — Это меняет дело. Ну ничего, все будет в порядке.
День был теплый, и Ларинен пожалел, что надел пальто. Надежда Павловна шла рядом с ним в светлом летнем пальто широкого покроя и с интересом поглядывала по сторонам: куда ее занесло! Полугород, полудеревня, каких много рождается, когда старая деревня превращается в село, а село — в город. На одной и той же улице размещались и маленькие хибарки, и двухэтажные деревянные дома, и четырехэтажные каменные здания. За домами далеко тянулись огороды, уже освободившиеся из-под снега.
— В Москве уже, наверное, зеленеет трава, — первой нарушила молчание Надежда Павловна. — А по Москве-реке давно ходят речные трамваи, — добавила она мечтательно.
— Вас уже в Москву потянуло? — усмехнулся Ларинен. — Вы же говорили, что после Москвы жили в Петрозаводске.
Она ничего не ответила.
Вейкко немного знал Москву, он учился там на курсах строителей. И теперь, шагая с Надеждой Павловной, он вспомнил то время так отчетливо и живо, как будто только вчера вернулся домой. Там, на набережной Москвы-реки, на палубе речного трамвая или на широких бульварах, эта девушка с косами была бы на месте. И у здешних девушек были косы и красивые летние пальто, но все-таки в Надежде Павловне было что-то чисто московское. Здесь, в этом городе, напоминающем деревню, где даже на главной улице были ямы и ухабы, она выглядела сиротливо. «Нет, не уживется она здесь!» — с сожалением подумал Ларинен.
Как бы отгадав его мысли, она сказала:
— Я ведь не москвичка. Я только училась там. А родом из Вологды.
— Во время войны я лежал там в госпитале.
— Тогда я была еще маленькая.
— А сейчас большая? — улыбнулся Вейкко, но сразу понял, что его шутка неуместна. Ведь как-никак она инженер. И он деловито добавил: — Поначалу вам может показаться трудно, Надежда Павловна. Но вы не падайте духом, не стесняйтесь, обращайтесь смело за помощью.
— Будьте добры, называйте меня просто Надей, — попросила она.
— У рабочих принято называть прорабов по имени и отчеству.
— Вы же начальник. И мы сейчас не на строительстве.
— Хорошо, Надя.
Они подошли к незаконченному четырехэтажному каменному зданию. Оно уже было под крышей, но отделочных работ еще не начинали. Не было ни дверей, ни окон, ни лестницы, ни потолков. С этажа на этаж можно было подняться только по дощатым сходням.
По зданию гулял сырой, холодный ветер. Юркие птицы встревоженно летали по комнатам. У них, видимо, были здесь гнезда. Где-то наверху ветер хлопал плохо прибитой доской.
— Разве здесь не работают? — удивилась Надя.
— Уже четвертый месяц, как работы приостановлены, — нахмурился Ларинен.
— Почему?
— Средств не хватило. Вот теперь нам выделили деньги для строительства другого крыла. Хорошо, если его сумеем подвести под крышу. А потом будет так же стоять.
— Но ведь средства отпускаются точно по смете.
— Так-то оно так. Но почти все работы обходятся дороже, чем предусмотрено. А есть и такие сметы, которые делаются за сотни километров отсюда. Одним словом, Надя, скоро сами увидите.
Перед домом была прорыта глубокая траншея для канализационных труб. Взяв Надю под руку, Вейкко помог ей перейти по узкому мостику. Надя не противилась, хотя и привыкла самостоятельно ходить по строительным лесам и мосткам.
Огород Ларинена находился рядом с высокой кирпичной стеной, а чуть поодаль стоял и его домик. Он прикинул на глаз площадку будущей стройки. Домик не помешает строительству, а вот с огородом придется расстаться.
К ним подошла мать Вейкко.
— Это кто же такая? — спросила она у сына по-карельски.
— Да вот пришла наш огород копать, — пошутил он и тут же пояснил: — У нас больше не будет огорода. На этом месте построим дом. Она будет строить.
Наде он сказал:
— Моя мать. Познакомьтесь. Она, правда, плохо знает русский язык.
Старушка вытерла руку о передник и лишь затем подала ее молодой женщине, сокрушенно проговорив:
— А-вой-вой, неужто на свете больше мест нет? На чужих огородах начали дома строить?
— Что она сказала? — спросила Надя.
— Огорода жалко, — улыбнулся он.
Надя искренне огорчилась:
— Очень жаль. Но можно же завести огород в другом месте. Да и картошка ведь в магазине свободно продается? Или нет?
Вейкко едва удержался от смеха. Вот как они рассуждают, эти городские! Мать сердито повернулась и пошла домой, даже не пригласив гостью зайти.
На обратном пути Надя спросила, где находится почта и принимают ли там телеграммы.
— А вы решили, что мы у черта на куличках живем, даже и телеграмму неоткуда послать, — ответил Ларинен и указал рукой в сторону двухэтажного деревянного дома, стоявшего невдалеке. — Вот почта. Пойдемте, я провожу вас.
На телеграфе было светло и усыпляюще тихо. Маленькая черноволосая большеглазая девушка оторвалась от вышивки и с любопытством смотрела на вошедших.
— Добрый день, Светлана! — приветствовал ее Вейкко.
Девушка ответила ему легким кивком головы, не переставая смотреть на его спутницу.
— У вас тут тихо, спокойно, — сказала Надя. Она попросила бланк для телеграммы.