Редко приходилось Вейкко слышать такие теплые, дружеские слова. У него приятно защемило сердце.
Их задушевную беседу прервал Теппана. Увидев Вейкко, он обрадовался:
— Пришел, значит. А то я уж подумал, что это ты не заглядываешь? Кто ни заедет из начальства к нам в деревню, всякий зайдет ко мне поговорить о делах, посоветоваться. Давай и мы потолкуем. Нина, поставь-ка гостю бутылочку, которую привезла.
Лицо у старика вытянулось, когда он увидел на столе уже пустую бутылку. Хорошо, что в стакане Нины осталось еще немного.
Ларинен посидел еще недолго, чтобы не обидеть хозяина скорым уходом. Теппана воспользовался и этой короткой минуткой. У него были важные новости:
— Николай Петрович хотел тут назначить меня колхозным пастухом. Так прямо и сказал: забирай, мол, коров и гони в лес. А-вой-вой, до чего легко у нас нонче такие сурьезные дела решают! Ведь в нашем колхозе коров да телок, почитай, до сотни голов. Каждая, глядишь, свыше двух тысяч стоит. Вот и выходит, что мне нужно взять на себя поболе как на двести тысяч рублей общественного добра и гнать в лес. Ты подумай-ка! А вот в путных учреждениях не так делается. Уж там кому поручается в руки этакая куча государственного добра, то и целый штат на то выделяется: тут тебе и директор, и бухгалтер, и кладовщик, и помощники, и писаря всякие.
Я и сказал Николаю Петровичу: мол, назначь меня главным директором над всеми пастухами. Директором я согласен. Дай мне только работников, уж руководить я сумею. А он ишь чего захотел, чтобы я один со всем стадом управлялся! Теперь на то нечего смотреть, что раньше на всю деревню один пастух был. Тогда было совсем другое время, власть частного капитала…
Ларинен только улыбнулся, когда Нина подмигнула ему, с трудом сдерживая смех.
По дороге домой Вейкко думал о незавидной судьбе Нины. Во время финской войны она влюбилась в одного офицера. Вскоре он уехал, и она больше ничего не знала о нем. Потом влюбилась в главного агронома МТС. Но когда тот перешел работать председателем в один из дальних колхозов района, ее любовь на этом и закончилась. Вейкко никогда раньше не замечал у Нины никаких серьезных, больших стремлений, а сегодня ему показалось, что у нее были свои самостоятельные мысли и любовь к людям.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Утром Ларинен пошел к председателю. Его немного удивило, что тот с легкостью согласился отложить пахоту на Хиллопелто.
— Раз ты так считаешь, давай отложим, — сказал он. — Перед районным руководством ты несешь такую же ответственность за посевную, как и я.
— Да дело не в ответственности! — начал было горячиться Ларинен.
Но председатель сразу перевел разговор на другое.
— Только что получил указание: увеличить количество парников. У нас до сих пор было тридцать рам, а теперь нужно иметь не меньше пятидесяти.
— Это правильно.
— Придется, видимо, снять часть людей с других работ и перевести на парники.
— Надо попросить Иивану Кауронена. Он хороший плотник, мастер на все руки.
— Такого, как он, не вдруг упросишь.
— Хорошо, я поговорю с ним, да и сам пойду на парники.
— Дело твое. Только удобно ли, что ты будешь тут топором размахивать? Что на это в райкоме скажут? Тебя же направили сюда посевной руководить, а не парники строить.
В ответ Ларинен только махнул рукой. Председатель укоризненно взглянул на него.
После короткого молчания Вейкко заговорил о деле, над которым долго размышлял ночью.
— Как ты считаешь, не заслушать ли нам доклад Ольги Ларионовой о перспективах роста нашего колхоза? Только о возможных перспективах, — подчеркнул он, — чтобы каждый колхозник мог высказать свои соображения.
Кюнтиев пристально посмотрел на него, ничего не ответив.
— Когда бы это лучше устроить? — спросил Ларинен. Председатель все молчал. Ларинен продолжил свою мысль: — Такой доклад представлял бы интерес не только для нашего колхоза…
— Как она тебе сестрой приходится, по отцу или по матери? — вдруг спросил Кюнтиев.
— Какое это имеет отношение к делу?
— Вот что. Я прямо скажу. Удобно ли тебе так усердно выдвигать свою родственницу напоказ чуть ли не в районном масштабе?
— Слушай!.. — Ларинен с трудом сдержался. — В интересах дела я имею право выдвигать кого угодно, хоть самого себя, если только от меня будет польза! Понимаешь ли ты это?!
Председатель, спрятав улыбку в уголках губ, подчеркнуто спокойно ответил:
— Нам трудно собрать людей даже на обсуждение более важных вопросов. Самое главное сейчас — сев. Попробуй-ка собери людей…
— Значит, ты не умеешь с ними разговаривать. Я все же предлагаю условиться о дне доклада.
— Ладно, ладно, после. — Председатель взглянул на часы и заторопился куда-то.
Вейкко пошел искать Иивану Кауронена, но старика не было дома. Жена сказала, что он ушел на Дальний луг. Ларинен решил сходить пока на парники.
По дороге он думал, что если уж придется строить новые парники, то надо спешно заготовлять и дополнительные торфяные горшочки. Это он организовал бы без помощи председателя.
На парниках женщины высаживали рассаду. Они ставили в открытые парники прямоугольные торфяные кубики. Нина Степановна и Светлана подносили из теплицы новые горшочки. Они только что осторожно опустили носилки возле рамы. На голове у Нины был серый шерстяной платок, а на ногах большие резиновые сапоги. Вейкко едва узнал ее. Скинув платок на плечи, она дружески улыбнулась.
— А где остальные? — спросил Ларинен.
— У овощехранилища перебирают семенной картофель, — ответила Нина — Там полегче, но зато здесь интересней.
— Почему?
— А вот смотрите. — Нина бережно взяла в руки торфяной кубик. При людях она обращалась к Вейкко опять на «вы». — Видите, какой малюсенький и беспомощный этот росток? Как новорожденный ребенок, не правда ли? Ему нужно особое питание и определенная температура. Так и хочется сравнить эти парники с детским садом.
— Хорошее сравнение, — похвалил Ларинен.
Женщины доброжелательно улыбались. Солнышко по-весеннему пригревало землю. От работы стало жарко, и женщины поснимали теплые ватники и кофты.
Рядом стоял старый заброшенный дом, где мерно поскрипывал станок для изготовления торфоперегнойных горшочков. Теперь дело за новыми парниками. Их надо строить немедленно.
С Дальнего луга, куда направился Ларинен, доносилось ровное гудение мотора. Два паренька-стажера торопливо шагали за плугом, то и дело спотыкаясь о крупные комья вспаханной земли.
На другом краю широкого поля Вейкко увидел Иивану Кауронена с березовой чуркой на плече. Он тоже наблюдал за работой трактора. Вдруг машина дернулась и остановилась. Тракторист выпрыгнул из кабины и вместе со стажерами склонился над плугом. Старик заспешил к ним.
Ларинен измерял палочкой глубину пахоты, сбивая носком сапога землю в тех местах, где пласт был плохо перевернут. Подходя к плугу, он услышал, как дядя Иивана ворчал на тракториста:
— Где у тебя глаза были — на такой камень наехал? Карелия — это тебе не Украина, где знай кати прямо да распевай песенки. Тут, брат, надо глядеть в оба. Что теперь будешь делать? Вон как лемех-то разворотил. Есть ли у тебя хоть гаечный ключ с собой?
Тракторист направился за ключом, а старик принялся бранить стажеров:
— А вы чего бегаете за трактором, как жеребята за кобылой?
— Да он нас даже к кабине не подпускает, чтобы не мешали, — буркнул один из пареньков.
Тракторист спрыгнул на землю. Ни на кого не глядя, он залез под плуг и, позвякивая ключом, стал исправлять лемех. Остальные молча следили за его работой. Наконец он поднялся и вытер рукавом потный лоб.
— Так нельзя пахать, как вон там, — Вейкко махнул рукой в поле. — Там целые куски не вспаханы.
Тракторист взглянул исподлобья на Ларинена:
— Да, в двух местах оставил огрехи, управление подвело. Потом перепашу.
— А почему вы не берете их на трактор? — спросил Ларинен, указывая на пареньков. — Они приехали сюда учиться, а не за плугом бегать.
Тракторист обозлился:
— Да в конце-то концов сколько в этом колхозе всяких проверяющих и руководителей? Наскочил на камень — советчик нашелся. Не вспахал два сантиметра — другой чиновник прибежал. А когда человеку помощь нужна, никого нет. Агроном бежит без оглядки, а председателя и вовсе не найти.
Тут Ларинен вспомнил, где он видел тракториста. Это был тот самый парень, который поджидал Ольгу у красного уголка. Вейкко заметил примирительно:
— Ну ладно, не сердись. У каждого свои заботы, и у всех одно общее дело.
Собираясь уходить, старик Иивана сказал трактористу:
— Зря ты меня чиновником называешь. Я ведь тебе в дедушки гожусь. На старых людей нельзя обижаться.
Иивана вернулся на край поля, взял чурку и зашагал в деревню. Ларинен пошел вместе с ним.
— Что мастерить думаешь, дядя Иивана? — спросил Вейкко, указывая на чурку.
— Что велят, то и сделаю.
Ларинен оглянулся на поле. Один из стажеров залезал в кабину. Трактор загудел и тронулся. Вейкко взял у старика чурку.
— Дядя Иивана, чего ты сердишься на меня?
Некоторое время старик шагал молча, словно задумавшись.
— А что мне сердиться? Живи себе, как знаешь.
— Ты же меня вырастил, учиться послал, на ноги поставил.
— Как учиться послал, так и конец. Теперь ни слуху ни духу. Только и видим тебя здесь, когда командовать приезжаешь: это сделайте так, а то — этак. Командовать-то легко, а кто здесь работать будет? Подумал ли об этом? Наше время уже ушло. А из всех выучившихся одна Ольга в деревне осталась. Хорошая она, толковая, да никто ее не слушается. Мужика бы на ее место…
Ларинен начал понимать, что дядя Иивана удручен вовсе не отстранением от должности председателя. Другое тревожило его.
И все же Вейкко спросил:
— А ты смог бы еще быть председателем?
Старик рассердился:
— Вот, вот! Сразу видно, чему ты там в городе выучился. Только о чинах и думаешь: кто в какой должности работает да кем бы тебе самому быть. Нет, Вейкко, не для этого я тебя учиться посылал.