Слова дяди Ииваны больно задели Вейкко.
— Я не гонялся за чинами, а работал всегда там, куда посылали.
Но старик не стал его слушать. Забрав чурку, он свернул в сторону и зашагал прямиком домой.
Так Ларинен и не попросил помощи у Ииваны. А может, оно и к лучшему. Пусть Ольга поговорит с ним.
Дома за обедом Вейкко сказал ей:
— С дядей Ииваной трудно о чем-нибудь договориться. Попросила бы ты его, Оля, помочь строить парники. Я тоже пойду.
Ольга обещала зайти к Кауронену сейчас же и добавила:
— Болит сердце у старика. Сколько сил он отдал колхозу! Свою душу вложил. А ведь дела теперь плохо идут…
— Вейкко, тебе письмо. Чуть не забыла, — вспомнила тетя и достала с полки небольшой конверт.
Почерк был Иринин. На конверте стоял петрозаводской штемпель. Вейкко вдруг стало страшно вскрывать письмо: уж очень оно было тоненьким. В конверте оказалась лишь коротенькая записка. Вейкко прочитал ее, ничего не понял, прочитал снова и вдруг почувствовал, как у него застучало в висках. Рука дрожала, когда он засовывал письмо в карман.
Пытаясь скрыть волнение, он хрипло сказал:
— Пойду, пожалуй, на парники. Так ты, Ольга, попроси дядю Иивану прийти туда…
Вейкко не слышал ее ответа. Схватив топор, он чуть ли не бегом бросился вниз по крутой лестнице и зашагал по грязной дороге. Потом он остановился, вытащил из кармана письмо, разорвал его на мелкие клочки и затоптал в грязь.
Все кончено, и никакой Ирины никогда не было… Парники. Делать ли их такими же длинными, как прежние? Захватит ли дядя Иивана метровку? Ворот рубашки нестерпимо жал шею. Надо бы стекла нарезать для новых рам… Вейкко с трудом заставлял себя думать о парниках, а перед глазами все мелькали слова, написанные мелким почерком. «…Я связала свою жизнь с другим. Когда-то я тебе говорила о нем… Шесть лет назад… В Крыму…» Шесть лет назад… Вейкко прожил с Ириной два года. Нет, никаких двух лет не было! Все обман и ложь!.. Придет ли дядя Иивана на парники? У него, наверно, хороший рубанок.
А вот и две березы во дворе сожженного войной Ирининого дома. Хорошо, что они попались ему сейчас на глаза. И какого черта они торчат здесь посреди деревни? Пусть сажают их для красоты где-нибудь там, в Петрозаводске или в Крыму!
У Вейкко кипело внутри.
Все было обманом: и Ирина, и песни, и березки!..
Это место надо распахать под картошку! Никаких березок! Здесь такая хорошая земля, ни одного камешка. А березы нужно спилить и отдать дяде Ииване. Пускай делает топорища или что угодно.
Ларинен ударил топором по дереву.
Березки походили одна на другую, словно близнята-сестрички. Толстоствольные и шероховатые, они ветвились еще густо и нежно, совсем как молодые. Клейкие зеленые листочки только-только распускались.
Береза вздрогнула от удара, и ее тонкие ветки трепетно задрожали, словно от испуга.
Вейкко содрогнулся. Другого удара он нанести не смог.
Тропинка к березкам давно заросла. На мокрой молодой траве остались следы от сапог Ларинена, а на березе — глубокая рана.
Не разбирая дороги, он, сгорбившись, поплелся прочь. Рука крепко сжимала топорище. С каждой минутой он ускорял шаги, как бы боясь, что его догонят и уличат в преступлении. Напрасно, пытаясь взять себя в руки, он Старался думать только о парниках. Их нужно сделать быстрее. В колхозе начнут выращивать помидоры. Со временем их будет так много, что и в Петрозаводск можно посылать. Ирина тоже будет покупать их и…
Он принялся яростно тесать бревна. Вскоре пришел и дядя Иивана. Посмотрев на работу Вейкко, он радостно улыбнулся:
— Не разучился еще топор в руках держать!
Ларинен не ответил. Старик подумал: парень стал нос задирать. Ну, ну! Пусть задирает. Да им и говорить-то особенно не о чем.
Стучали топоры, летели щепки. Работа спорилась. Ведь два умелых плотника взялись за дело, да так взялись, что и перекурить некогда.
На следующий день Вейкко обтесывал бревна и ставил срубы, а дядя Иивана делал рамы. Тут требовались мастерство и точный глаз. Старик работал поблизости, и Вейкко слышал, как его рубанок мягко шаркал по дереву.
По вечерам Ларинен обходил полеводческие бригады, заглядывал на скотный двор, беседовал с председателем, советовался с секретарем парторганизации. Никто не замечал в нем особой перемены. Удивлялись только его энергии.
Дни и вечера проходили в работе. Но ночи… Ночи казались ужасно длинными! Ирина вкрадывалась в его мысли, о чем бы он ни думал. Вейкко старался отогнать ее, но она появлялась снова и снова.
Глаза у Вейкко глубоко ввалились, под ними образовались синие круги. В сутки он выкуривал чуть ли не по две пачки папирос. Дома никто ничего не спрашивал: тетя и Ольга догадывались, в чем дело, но понимали, что словами не поможешь.
К субботе парники были готовы. Уже с утра туда стали носить землю и торфяные горшочки. Нина Степановна высаживала рассаду. Все эти дни она тоже не донимала Вейкко расспросами. Сегодня работу кончили раньше обычного, и она предложила:
— Приходи вечером поболтать. Выпьем чаю, сыграем на гитаре. Не на танцы же нам идти.
— Не знаю, — сухо ответил Вейкко.
Он и вправду не знал, как скоротать этот вечер. Все будут дома, кто со своей семьей, кто среди хороших друзей, а он? Что он будет делать?
Вейкко купил водки и отправился к тетушке, но дома никого не было. Тем лучше! Он налил в стакан, выпил и закусил рыбой. Потом налил еще, а остальное убрал в шкаф.
Куда пойти? И тут он вспомнил о приглашении.
Нина была одна. Как и в прошлый раз, стол был придвинут к кровати.
— А я жду тебя, — сказала она. — Время тянется так медленно. Отец опять ушел на всю ночь с председателем рыбачить. Садись на кровать.
Нина собрала на стол и достала бутылку водки. Вейкко наполнил стаканы. Она села рядом с ним.
— Давай выпьем за то, чтобы не думать о печальном, — предложила Нина.
Закусывали молча. Потом еще немного выпили. Наконец она заговорила:
— Я все знаю. Но не будем говорить об этом. Скажу только, что ты все выдержишь, ты умеешь лечить себя работой. А на это не каждый способен…
Вейкко нуждался сейчас именно в таком участии, молчаливом понимании. Благодарный и охмелевший от водки, он положил руку на плечо Нины и притянул ее к себе.
Она тихо сказала:
— Погоди, я потушу свет…
А потом беспокойно шептала в темноте:
— Что с тобой? Не волнуйся, такое случается. Отдохни немного, успокойся…
Но Вейкко вскочил и бросился к двери. Нина крикнула ему вслед:
— Вейкко! Вейкко! Подожди, что с тобой? Глупый!..
Со стороны клуба доносилась музыка. Ларинен направился туда.
На крыльце стояли заведующий и какой-то приезжий.
— Познакомьтесь, — сказал завклубом. — Товарищ Ларинен — уполномоченный по весеннему севу. Товарищ Никкоев — лектор. Завтра вечером он прочтет нам лекцию.
— О чем? — деловито осведомился Ларинен, хотя и чувствовал, что его изрядно покачивает.
— О планетах. Эта тема сейчас очень интересует людей.
— А нас больше интересует, что происходит на Земле, — сердито буркнул Ларинен и отошел прочь.
Заведующий насмешливо проговорил ему вслед:
— Шли бы отдыхать. Вы, кажется, чем-то взволнованы.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
На бывшем огороде Ларинена громыхал экскаватор. Издали он напоминал странного зверя, который неуклюже поворачивал из стороны в сторону большую голову на тонкой длинной шее.
Крепкие блестящие зубы врезались в твердую землю. Вот стальное чудовище замерло на мгновение, как бы пробуя, что за кусок попался на зубы, потом захватило в огромную пасть большую груду камней и песка, подняло голову, подобно курице, когда та не спеша пьет из лужицы воду, а затем быстро повернулось, выплюнуло песок и камни на высокий земляной вал. И стальная пасть опять склонялась на дно ямы, подыскивая себе новую добычу.
Надя невольно отступила, когда пасть со страшным оскалом приблизилась к ней. Что стоит этому чудовищу проглотить какую-то девчонку с ее косичками? Но стальной зверь не обращал на нее никакого внимания. Он хватал землю и камни, поднимал время от времени голову и выплевывал все, никак не насыщаясь. И понемногу он расправился с твердой землей, которая не поддавалась лому Ларинена.
Котлован для фундамента был готов. Подъемный кран опускал на ровное дно тяжелые бетонные плиты, которые станут опорой будущего дома. Каждая из них весила полторы тонны и была шириной почти два метра. Человек, сконструировавший эти плиты, не был лишен наблюдательности, назвав их «подушками». Повисшая на длинных крепких канатах плита казалась легкой, как подушка. Рабочие легко уложили ее на место и отцепили крючки канатов.
Бригадир Ниеминен, маленький, плечистый мужчина с морщинистым лицом, вынул изо рта трубку и, обращаясь к бетонной глыбе, произнес:
— Вот и хорошо. Лежи теперь тут до конца дней своих. Так уж заведено на белом свете, что мы приходим и уходим, а когда ножки протянем, не делаем больше ничего. Лежат себе наши косточки да смердят. А тебя на то сюда положили, чтобы служила нам на веки веков. Аминь.
Мужчины добродушно посмеялись над речью старого финна. Володя, самый молодой из рабочих, недавно пришедший на стройку из ремесленного училища, перевел для Нади эту выразительную речь на русский язык.
Машины подвозили все новые «подушки». Подъемный кран опускал их одну за другой на дно котлована, в то время как на другом конце его еще работал экскаватор.
Надя объяснила бригадиру Ниеминену, как организовать работу, чтобы не было ни малейшего простоя. Для нее это было очень важно, особенно после того, как ей удалось с большим трудом получить сюда кран. Начальник утверждал, что башенному крану нечего делать, пока экскаватор не выроет полностью котлован. Надя же доказывала, что такие работы не следует разделять, их можно проводить одновременно. И вот теперь предстояло разрешить этот спор на практике.
Ниеминен понимал по-русски, но говорил плохо. Он только поддакивал, слушая Надю: