— Понимаю, понимаю. — И все же он попросил Володю помочь:
— Слушай-ка, сынок, переведи ей, чтобы она напрасно не беспокоилась, что, мол, «нитшево»…
Надя отправилась во вторую бригаду, которая работала на внутренней отделке здания. По дороге она опять вспомнила о московских стройках. Там было все по-другому. Там строили и сдавали дома в эксплуатацию целыми кварталами. Стройка напоминала громадный завод, где все сосредоточено в одном месте и каждый делает свое дело. В то время как на верхних этажах укладывали стенные блоки, на нижних заканчивали отделку. А когда отделывали верхние этажи, внизу уже справляли новоселье.
После окончания института Надя могла бы остаться в Москве на стройке Юго-западного района, как и большинство ее товарищей по курсу. Но она попросилась в Петрозаводск… по «семейным обстоятельствам».
Начав самостоятельную работу, она скоро убедилась, что многого еще не знает.
Она была прорабом, в обязанности которого входило подсказывать, каким глубоким в зависимости от грунта должен быть котлован для фундамента, как по готовым чертежам класть стены и где прокладывать водопровод.
Здесь все получалось по-другому. Здесь одни и те же люди сегодня могли быть на отделочных работах, завтра на рытье котлована, а послезавтра на кладке стен. Всем нужно было уметь все делать, и ни у кого не было ни времени, ни возможности вникнуть глубже в какой-то один вид работы, одну специальность. Одно стройуправление руководило работой многих строек, расположенных в разных частях города.
К тому же жизнь преподала ей суровый урок. Она жестоко ошиблась в человеке, которого считала самым близким. Надя внушала себе, что у нее нет в жизни больше ничего, кроме работы и маленького Вовика, который сейчас с лопаткой и ведерком играет на песке во дворе детских яслей. «Присматривают ли там за ним? — подумала она. — Он же тянет в рот все, что попадет».
Холм за городом с каждым днем менял свои краски. Сосновый лесок казался темнее прежнего на фоне ярко зеленеющей травы и распустившихся берез. Серая, почти отвесная скала подчеркивала суровый колорит местности. Зимой люди редко замечали одинокую березку на ее вершине. И теперь казалось, будто деревце вскарабкалось туда недавно, в эти весенние дни, чтобы показать городу свой новый зеленый наряд и убедить всех, что природа специально для него создала эту скалу, на вершине которой так хороша играть с весенним ветром.
Шоссе вело через небольшой луг. В парке Дома культуры, заглушая друг друга, маленькие птички щебетали о том, как коротка, но хороша здесь весна. Молодая травка, по-весеннему сырая земля и только что распустившиеся клейкие листочки березы распространяли вокруг сильный, пьянящий запах. И среди этой пробуждающейся к жизни весенней природы шла молодая женщина и твердила себе, что никогда не будет думать ни о чем, кроме своей работы и маленького Вовика…
Надя поднялась на второй этаж по недостроенной лестнице. Комнаты были уже оштукатурены, но сейчас в стенах прорубали отверстия для водопроводных и паровых труб.
В одной квартире разбирали плиту, которая оказалась слишком низкой. Печник сердито взглянул на Надю и едва ответил на ее приветствие. Он был не в духе. За разборку новой плиты заплатят мало, если вообще заплатят. Да и за новую кладку много не получишь, коли за эту работу уже однажды заплачено. Надя наметила нужную высоту плиты. В ответ печник проворчал: непонятно, мол, как придется перекладывать плиту, когда сменится еще один прораб.
Вскоре она уже сидела в конторе, знакомясь с документацией стройки. Чем больше она изучала ее, тем сильнее ей хотелось встряхнуть за ворот людей, чьи подписи стояли под бумагами. На одни и те же работы выписывалось по два и даже по три наряда. Наряды были не поддельные, просто одну работу делали несколько раз. В будущем кто-нибудь увидит и ее подписи на таких же нарядах и счетах. Ведь плита была уже готова и стены оштукатурены, а она приказала переделывать заново.
Ее удивлял Ларинен. По чертежам Надя быстро обнаружила, что он не очень-то силен в технике. И она начала сомневаться, есть ли у него вообще специальная подготовка. «А каждую бумажку лезет подписывать, будто он не прораб, а начальник стройуправления».
О Ларинене она наслышалась много. Одни отзывались о нем хорошо, другие со злобой, некоторые презрительно. По поводу его огорода отпускались обидные колкости. Правда, бригадир Ниеминен всегда резко обрывал остряков.
Надя не придавала особого значения тому, что говорят о человеке. Для нее было важно, как он относится к работе. И сейчас перед ней лежала кипа бумаг, которые говорили отнюдь не в пользу Вейкко. Она знала, что от него ушла жена. От хороших мужей жены не уходят.
В ближайшие дни Ларинен должен был вернуться из колхоза, и тогда они непременно столкнутся. В вопросах строительства Надя решила быть до конца принципиальной. Так дальше не может продолжаться. Ей только нужно правильно и убедительно обосновать свои выводы. Она была уверена, что сможет это сделать, хотя для разоблачения потребуется много времени, труда и нервов.
В институте она училась почти на круглые пятерки, но давалось ей это нелегко. Ее выручали упорство и трудолюбие. На лекциях она старалась записывать все подробно, и по вечерам, когда многие ее подруги проводили время далеко от книг и конспектов, внимательно разбирала свои записи.
Есть люди, которым в жизни все дается легко. Хотя бы Роберт. Он умел схватывать все прямо на лету, улавливать чужие мысли с полуслова. Именно таким он и вошел в ее жизнь — всезнающий, готовый самоуверенно рассуждать обо всем на свете. Роберт учился тогда на последнем курсе, она — на первом. Надю восхищали его способности, его гордая, независимая манера держаться, его уверенность в правильности своих поступков.
Роберт долгое время не замечал ее. Да и где было ему, всегда окруженному восторженным вниманием друзей, заметить тихую, скромную девушку с застенчивым взглядом утомленных ночным чтением глаз?
Но однажды на институтском вечере Надя вдруг ощутила на себе его взгляд. Она растерялась, почувствовав, как щеки ее заливает густой румянец. Не подавая виду, что он заметил ее состояние, Роберт продолжал громко разговаривать с приятелем:
— Устаешь от таких людей, которые постоянно держатся на виду. Они утомляют своей звенящей пустотой, подобно пустой бочке. И чаще всего заслоняют от нас хорошего человека, который обычно скромно держится в сторонке, молча…
Он снова взглянул на Надю, словно ища у нее подтверждения своим словам. В знак молчаливого согласия Надя потупила глаза.
А потом Роберт как бы случайно оказался с ней рядом и пригласил ее танцевать. Весь остаток вечера они провели вместе. Расставаясь, они договорились о новой встрече.
Надя знала, что многие девчата завидовали ей, другие дружески предупреждали: «Смотри не влюбись, а то голову потеряешь!» Но она не обращала ни на кого внимания, она была счастлива. Он казался ей самым умным, самым внимательным. А какой он был задушевный, ласковый!..
Потребовалось много времени, пока Надя начала понимать, что он беспечно играл своими знаниями, которые хватал на лету, без труда и бессонных ночей. Его внимательность была наигранной, без души. У него было много друзей, но ни для кого из них он никогда ничем не жертвовал, а дружбу и любовь принимал как должное, как нечто само собой разумеющееся.
Все это Надя поняла много позже. Но даже поняв, прощала ему все. Когда она приехала в Петрозаводск к его родителям, то первое, что бросилось ей в глаза, — портреты Роберта повсюду. Вот трехлетний Робик, пухленький мальчуган в просторном кресле. Этот большой портрет в золоченой раме висел в спальне над кроватью родителей. На комоде — он пятилетний малыш, катающийся на трехколесном велосипеде. В рабочем кабинете отца на стене Роберт-юноша с книгой в руках, задумчивый взгляд устремлен куда-то вдаль. На этом портрете он выглядел настолько неестественным, что Надя не могла не улыбнуться.
— Позируешь, Роберт.
Мать обиделась за сына. Поджав губы, она сухо заметила:
— Почему же? Это — когда он учился.
С дороги молодым приготовили ванну, но тем не менее мать подала сыну в спальню таз с теплой водой, чтобы вымыть перед сном ноги. Надя очень удивилась, а он воспринял это как должное.
Свекровь взглянула на Надю, поставила таз и, выпрямившись, пожаловалась:
— Поясница стала побаливать к вечеру. Годы…
Надя поняла намек, но эта сценка ее так забавляла, что она только улыбалась. Нет, решила она про себя, она не будет подавать в спальню таз с теплой водой для здорового парня.
Когда собрались гости, ее представили только как супругу Роберта, не назвав даже имени. Роберт был всем. В семье Надя чувствовала себя приложением к мужу. Никому, казалось, даже не приходило в голову, что она имела такое же образование, как и он, такую же профессию и, самое главное, чувство собственного достоинства.
Вскоре Роберт стал пропадать вечерами. Родители вздыхали, поглядывая на часы, а когда он, наконец, появлялся, радовались и суетились, стараясь угодить сынку.
Когда же Надя узнала об измене — в маленьком городе ничто не держится долго в тайне, — она приняла эту весть спокойно, так как внутренне, в душе, уже давно была готова к этому. Она принялась неторопливо укутывать ребенка и собирать вещи.
Отец вызвал ее в кабинет, как, видимо, привык на работе вызывать своих подчиненных. Он медленно заговорил, взвешивая каждое слово:
— Роберт, конечно, поступил нехорошо. Очень нехорошо… Но ты же взрослый человек и должна понимать, что супружеская измена в молодости не такое уж редкое явление. А с годами люди остепеняются.
И нашел же он слова для такого случая! Вся жизнь этой семьи вдруг представилась Наде в новом свете. Все здесь было чужим, казенным: и слова, и мебель, и чистота, и сервировка, и даже манера держаться за столом.
Она поежилась, как будто вдруг на нее повеяло холодом.
Хозяин дома тем временем продолжал: