А ведь были же времена, еще в первые годы их совместной работы, когда они с Лариненом выступали в подобных случаях заодно: и ошибки признавали и защищались против несправедливых упреков. Теперь Няттинену казалось, что тогда все было так просто, светло и хорошо. А потом все пошло кувырком. Трудно даже вспомнить, с чего это началось. С каких-то мелочей, которые потом уже перестали быть мелочами. И теперь близится развязка. Кто-то должен ответить за создавшееся положение. Оба — и Ларинен и Няттинен — предвидели, к чему ведет такой стиль работы, и оба действовали по-своему. Няттинен отбивался от критики и уклонялся от визирования документов. Ларинен критиковал и подписывал документы. «Эх, молодо-зелено, Вейкко Яковлевич!» — с грустью подумал Няттинен, с грустью потому, что в душе у него еще теплилась привязанность к своему трудолюбивому, отзывчивому помощнику.
Когда Ларинен вошел в кабинет начальника, тот повернул к нему крупное, почти прямоугольное лицо и долго молча смотрел, будто не узнавал его. Потом он засунул докладную записку в папку и сдержанно ответил на приветствие.
— Долго же ты пробыл в колхозе, — проговорил он наконец и предложил сесть.
— Затянулась посевная, пришлось задержаться. А что здесь нового?
— Да, ну что же! — сказал Няттинен, не отвечая на вопрос. — Командировка, ничего не поделаешь. Приходи завтра с утра. Тут есть новости, поговорим. — Няттинен взял папку и начал перелистывать бумаги.
— Новый прораб, кажется, толковая девушка. — Ларинен не торопился уходить.
Тогда начальник закрыл папку и веско, словно обвиняя Ларинена, произнес:
— Толковая девушка? Нет, это слишком мало сказано о Надежде Павловне. Она прин-ци-пи-альный человек. У нее государственный подход к делу. Таких людей надо уважать и всячески помогать им… Тебе нужно отдохнуть с дороги. И у меня сейчас срочные дела. Ты, наверно, еще не знаешь, что на ближайшем бюро райкома будут слушать наш отчет о работе стройуправления?
Ларинен не знал этого, но и не удивился. Райком и раньше не раз обсуждал работу строителей. Такому отчету всегда предшествовала большая работа по сбору всяких сведений, бюро принимало хорошие решения, но многое оставалось невыполненным. Ларинен решил сказать об этом на бюро. Кто, как не райком партии, должен помогать организациям в выполнении своих же решений?
Вейкко не смог долго высидеть дома. Стены полутемной комнаты, казалось, давили на него со всех сторон.
Был седьмой час. В это время Ирина обычно приходила с работы. Он попытался думать о чем-нибудь другом, но это плохо удавалось. Да и мать к тому же тяжело вздыхала у окна. Видно было, что ей хочется что-то сказать.
— Ну, что у тебя? — спросил Вейкко.
— А что у меня? То же, что у всех. У людей нонче одна и есть забота: только о тебе и говорят. Вон уже и Теппаниха прибегала свою дочку расхваливать. Уж я-то знаю, что у нее на уме. Скажи-ка, Вейкко, матери: правда ли, будто ты в деревне ходил по вечерам к Нине?
— Кто тебе сказал?
— Люди говорят.
— Ох, уж мне эти люди! Им-то какое дело, к кому я хожу! — рассердился Вейкко и схватил кепку.
На улице он пожалел, что нагрубил матери.
Побродив по городу, он решил зайти к Ниеминену. Ему нравился этот старый строитель, с ним было всегда приятно поговорить.
Ларинену хорошо запомнилась их первая встреча, хотя с того времени прошло уже более двух лет. Старый, сутулый мужчина вошел в стройуправление с рюкзаком в руках и спросил, стоя в дверях:
— Есть тут Ниеминен?
— У нас нет такого, — ответил Вейкко.
— Ну, так вот он пришел, — сказал тот и опустил рюкзак на пол. — Меня к вам бригадиром направили…
Подумав, что Ниеминен еще не успел прийти с работы, Вейкко решил заглянуть в закусочную, куда Ниеминен по пути домой заходил иногда выпить кружку пива. Его там не оказалось. Навстречу Вейкко поднялся высокий, крепкий мужчина в черном костюме и яловичных сапогах.
— Вот где довелось встретиться! — воскликнул он, тряся руку Вейкко огромными ручищами. — А я думал, ты еще в колхозе.
Вейкко тоже обрадовался встрече. Перед ним стоял друг детства — сын дяди Ииваны Николай, лет на пять старше Вейкко. Они были как родные братья.
— Чего ты здесь сидишь? Почему не зашел? — спросил Вейкко.
— Думал, ты в колхозе. А ночевать к вам собирался. Приехал сегодня из Виртаниеми. Есть кое-какие дела. Ну, рассказывай.
Они уселись за столик и, улыбаясь, разглядывали друг друга, оба обветренные, крепкие, здоровые. О чем тут рассказывать!
Подошла официантка.
— Принесите нам по сто граммов ради встречи, — попросил Ларинен.
— Нет, по сто маловато, — возразил Николай. — Ведь сколько не виделись, а? Ну, как живешь? Моих там видел? Как туатто и муамо?
— Стареют они, Николай, — серьезно ответил Вейкко.
Николай задумался, потом признался:
— Хотел я забрать их к себе в Виртаниеми — не идут. Меня к дому потянуло, в Кайтаниеми. Говорят, там недалеко будет строительство. Попасть бы туда!
— Скучают старики по сыновьям, — добавил Ларинен. — Дядя Иивана и на меня сердит: зачем покинул родную деревню.
— М-да!.. — многозначительно произнес Николай. — А помнишь, как мы с тобой на глухарей ходили? Хорошо! Есть у меня и теперь ружьишко, но куда там пойдешь, в Виртаниеми? Ничего там в лесу не водится.
За разговором незаметно прошло часа полтора. Они вспоминали прошлое, Кайтаниеми, говорили об охоте, об общих знакомых. Николаю еще нужно было сходить по делам, и он ушел, пообещав заночевать у Лариненов. Тем временем Вейкко решил зайти к Ниеминену.
Ниеминен жил в маленьком деревянном домике у самой реки. Двор был обнесен аккуратной изгородью. Ларинену всегда нравился порядок на огороде Ниеминена. Вот и сейчас он увидел ровные грядки морковки, свеклы, салата, а по краям грядок росла редиска. Чуть пониже, на берегу реки, было картофельное поле. На солнечном склоне между домом и полем пестрели красивые цветочные клумбы. Жена Ниеминена заботливо выращивала астры, фиалки, незабудки, георгины.
В прошлом году Ниеминен дал Ларинену семена многих сортов, и Ларинен, в свою очередь, давал ему советы, что в какое время лучше высаживать. Ниеминен всегда шутливо величал его на работе инженером, дома — агрономом.
— Смотри-ка, агроном прибыл! — обрадовался Ниеминен. — Ну давай, заходи, заходи. Не бойся, у нас во дворе нет злой собаки.
Старик был перепачкан землей. Он перекатывал камень от клумбы, чтоб освободить место для цветов. Камень был большой и круглый как мяч. Ниеминен старался приподнять его ломом, который каждый раз соскальзывал. Наконец ему надоела эта возня, он отбросил лом, растянулся на земле, навалился плечом и, крепко упершись ногами, начал выталкивать камень. Даже в такой неловкой позе он не мог молчать.
— Н-но, тяни, черт, коль заместо лошади впряглась, — сказал муж жене, когда пришла ее очередь плуг тянуть.
Ларинен поспешил на помощь, и совместными усилиями они откатили камень в яму у изгороди.
— Ну, агроном, выпьем кофейку? — предложил Ниеминен.
Бригадир был увлечен работой, и Вейкко не хотелось ему мешать. Он пообещал зайти позже и вдруг вспомнил, что забыл узнать днем у Нади, как она устроилась. Он спросил об этом у Ниеминена.
— Она живет здесь по соседству, третий дом справа, вон та крашеная дверь. Видишь? Я несколько раз заходил к ней дров поколоть. Топор ведь не для девичьих рук.
Надя была дома, а Вовик уже спал, когда Ларинен постучался к ним. Удивленно взглянув на Вейкко, Надя пригласила его в комнату.
— Зашел посмотреть, как вы устроились, — смущенно проговорил он, как бы оправдываясь за свой приход.
Он машинально вытащил папиросу, но тут же засунул ее обратно в карман. Надя молча ждала, что скажет Ларинен, а он все больше терялся под ее вопросительным, немигающим взглядом.
— У вас тут не очень-то просторно, — сказал Вейкко, чтобы прервать тягостное молчание.
— Для нас хватает.
Он чувствовал, что должен или говорить, или сейчас же уйти.
— Сегодня днем вы правильно говорили… Действительно, мы строим как-то неорганизованно… — Ларинен и сам понимал, что говорит совсем не то, что нужно.
— Все строительные процессы нужно тесно связать друг с другом, чтобы они составляли единый, непрерываемый комплекс, — поддержала разговор Надя.
— Верно. Вот это верно! — Ларинен оживился. — Именно так надо строить. Кстати, об этом у нас был разговор с одним инженером из Петрозаводска. Роберт Карлович… Только не припомню сейчас фамилии. Он спрашивал о вас.
Ларинен не заметил, как Надя побледнела.
— Он очень беспокоился, как вы тут устроились, — продолжал Вейкко. — Даже просил меня помочь вам…
Значит, этот человек, от которого сбежала жена, пришел к ней по совету Роберта. И пришел навеселе! Надя сразу почувствовала, что от Ларинена пахло водкой.
— У вас ко мне какое-нибудь дело? — спокойно спросила Надя.
Ларинен окончательно растерялся:
— Кажется, все… Мне только хотелось сказать… Хорошо, что вы получили комнату… Я, пожалуй, пойду.
Ларинен вышел на улицу и медленно побрел по берегу реки вдоль стандартных домов. Это были дома рабочих стройуправления. И Вейкко не удивился, встретив здесь Нину Степановну.
— Ты уже отдохнул с дороги? — спросила она. — Пошли к нам. Я теперь опять одна-одинешенька. Сирота. Мама уехала к отцу в Кайтаниеми.
Пусть сплетничают. Вейкко уже готов был пойти, — никого не касается, куда он ходит, — но тут вспомнил, что к нему должен прийти Николай, и отправился домой.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Было воскресенье. Роберт пришел к Ирине рано утром. Он пожаловался на головную боль, и Ирина уложила его спать. Сама она села у окна и стала смотреть на улицу. Был жаркий день. Люди с корзинками и свертками в руках спешили за город. Она не раз слышала, что на берегах маленькой речки Лососинки есть живописные места. Многие петрозаводчане проводили там выходной день. А они с Робертом еще ни разу никуда не выезжали. В такой день Ирине хотелось погулять по набережной, подышать прохладой озера, побродить по лесу, а не сидеть в этой каморке, которая уже начинала угнетать ее, но о прогулках оставалось только мечтать. Роберт никуда ее не брал, видимо, все еще стеснялся появляться с ней на людях.