Все получилось иначе, чем Ирина представляла. Шли недели, а ее положение продолжало оставаться таким же неопределенным. Новым было разве только то, что она работала машинисткой в одном учреждении.
Роберт часто и много пил. Но Ирина ни в чем не упрекала его. Она знала, что дома у него неприятности из-за нее. И это было так обидно, что хотелось плакать.
Роберт проснулся и закурил.
— Так дальше продолжаться не может! — заговорил он. — Почему мы живем врозь? Я скажу отцу! С меня довольно! Я взрослый человек, имею право жить, как хочу и с кем хочу…
— Так ты еще ничего не говорил? — удивилась Ирина.
— Как не говорил, что ты? Но он и слушать не хочет. Заладил, что я должен помириться с ней, с той… Он не понимает, что это мое личное дело. Согласен, родителей надо уважать. Отец меня вырастил, кормил, одевал, обучал. Но ведь это была его обязанность. Как же иначе? Ведь годы идут. Надо наконец определиться. Пора! Сама видишь, я стал больше выпивать. А это до хорошего не доведет. Так продолжаться не может.
Ирина не раз слышала от Роберта это, но впервые его слова звучали так искренне. Она понимала, что ему тоже нелегко, и решила не торопить его. Он должен во всем разобраться.
— Пойдем погуляем, — предложила она. — Сегодня такая хорошая погода.
— Не хочется. Лучше не попадаться на глаза всяким сплетникам. Я, пожалуй, еще посплю немного.
Удивительно, как легко засыпают некоторые люди. Ирина позавидовала Роберту. А она провела в этой комнате не одну бессонную ночь. Она бережно укрыла его своим пальто.
Пиджак Роберта висел на спинке стула. Он был несколько помят. Почему бы ей не отгладить его? Она включила утюг, расстелила пиджак на столе и вынула содержимое карманов. Среди бумаг она заметила письмо с московским штемпелем. Оно было от Вали. Ирина хорошо знала ее почерк. Ей захотелось прочесть письмо. Что в этом плохого? Валя — их общая знакомая.
Письмо было коротким:
«Роберт, ты негодяй!
Жаль, что не знала этого раньше. Узнала лишь сегодня из Надиного письма.
Как бы тяжело Наде ни было сейчас, она правильно сделала, что ушла от такого подлеца. Она гордая и не требует ничего для ребенка. А ты, конечно, «забыл» ее адрес. Не жди, чтобы я еще раз напоминала тебе о твоих самых элементарных обязанностях по отношению к ребенку. Если мне придется еще раз напомнить об этом, тебе будет плохо. Запомни это!
Сообщаю Надин адрес, чтобы не «забывал»…»
Ирина тяжело опустилась на стул. Она поняла, что это та самая Надя, которая живет сейчас в ее родном городе и работает в стройуправлении! Да, да!.. Ирина вспомнила девушку с длинными косами… «У моего ребенка нет отца», — сказала она тогда в райздравотделе.
«Вот она какая, Надя!» — Ирина горько усмехнулась. В первый день ее приезда в Петрозаводск она дала Роберту обещание никогда не расспрашивать его о жене, но тогда она представляла ее как «бывшую», уехавшую навсегда, ненавистную ей незнакомку. А теперь Ирина мысленно видела перед собой молодую женщину с маленьким ребенком на руках в чужом для нее городе. И как это Роберт мог до сих пор ни словом не обмолвиться о ребенке?
Ирина машинально сложила письмо и засунула бумаги обратно в карман. Сейчас она разбудит Роберта и спросит о Наде, о ребенке, и главное — почему он все это скрывал от нее. Она кусала губы, в висках стучало.
Разбудить Роберта она не успела. На лестнице послышались незнакомые тяжелые шаги. В дверь постучали, и в комнату вошел пожилой мужчина. Ирина никогда не видела его, но мгновенно узнала.
Даже не поздоровавшись, мужчина грубо сказал:
— Я пришел за сыном.
Роберт тотчас проснулся и, испуганный, вскочил на ноги.
— Одевайся!
Покраснев, он схватил пиджак и покорно вышел.
Отец задержался на пороге и взглянул на Ирину с таким презрением, что та остолбенела.
Она осталась одна.
Ради Роберта можно было вынести все, но только не этот взгляд… Никто не имеет права смотреть на нее так!
И вдруг из глаз ее хлынули слезы.
Утюг давно перекалился, но Ирина этого не замечала. Склонив голову на стол, она горько плакала. Плечи ее содрогались от рыданий. Она не услышала, как в комнату вошла хозяйка.
— Я видела, что сюда заходили. Пришла посмотреть, что с тобой, — сказала она.
Ирина плакала навзрыд.
— Поплачь, поплачь, легче станет. — Хозяйка выключила утюг и обняла ее за плечи. — Пойдем ко мне, выпьем чаю…
Прошло несколько дней. Ирина ждала Роберта. Ждала, чтобы объясниться, поговорить обо всем. Мысленно она представляла себе, как она спокойно — именно спокойно! — предложит ему сесть, а потом тихо, будто мимоходом, спросит, где же все-таки его прежняя жена. Нет, сперва она спросит, какое впечатление она произвела на отца Роберта, что он сказал о ней.
Все вопросы, казалось, были готовы, но уже от одной мысли о предстоящем разговоре ей становилось не по себе.
Однажды, только что вернувшись с работы, она выглянула в окно и увидела его. Как он ссутулился, как неуверенно шагал… Он вошел в комнату и растерянно отвел глаза.
— Что случилось? — машинально спросила Ирина.
— Лучше не спрашивай! — Роберт устало махнул рукой.
— А все-таки?
— На работе стали придираться, дома тоже. Нигде нет покоя.
Побарабанив пальцем по столу, он с усилием заговорил:
— Ирина, нам нужно серьезно поговорить.
— Хорошо.
Он посмотрел ей прямо в глаза:
— Ирина, я никогда ни у кого не просил прощения. А теперь вот пришел… Ты можешь простить меня?
— Продолжай, — тихо сказала она.
— Я не могу так больше! Каждый считает себя вправе спрашивать, что я делаю, где и с кем я бываю, любой встречный может остановить меня на улице и спросить, с кем я живу, к кому хожу. — Он помолчал. — Я люблю тебя, Ирина. Я думал, что все будет хорошо. Тогда в твоем городе, когда мы выходили из парка, я говорил искренне. Ты помнишь?.. Я ни о чем другом не мечтал. Но между нами слишком большие преграды…
Ирина удивилась, как спокойно она выслушала его. Пролитые в воскресенье слезы как бы опустошили ее. В душе она уже была готова ко всему. Да и Роберт выглядел сегодня таким жалким, что Ирина чувствовала: она должна быть сильнее его.
— С мнением людей приходится считаться, нравится оно нам или нет, — продолжал Роберт, — а я не предполагал, что люди так плохо отнесутся к нам. Я еще не скоро смог бы ввести тебя в наш дом. Отец категорически против. Мы останемся хорошими друзьями…
— Уходи, Роберт, сейчас же уходи!
— Ты обиделась? Конечно, я понимаю тебя, но подумай, что я могу сделать?
— Уйдешь ли ты наконец?
Оставшись одна, Ирина начала торопливо одеваться. Скорее на улицу, к людям! Там нельзя плакать. Она чувствовала, как к горлу подступает горький комок и силы изменяют ей.
Вернулась она поздно вечером.
На полу под дверью лежало письмо из родного городка. Директор Дома культуры сообщал, что у них утверждена должность руководителя хора. Не согласна ли Ирина на эту работу?
С какой радостью она приняла бы раньше такое предложение! А теперь было поздно. После всего, что случилось, она не могла вернуться туда, где Вейкко, она потеряла его навсегда.
«Что я наделала?!» В последнее время этот вопрос возникал у нее все чаще. Она хорошо знала недостатки и слабости Вейкко, и все-таки он был для нее всегда лучшим человеком на свете. Самым близким и родным. И почему она должна была так дорого заплатить, чтобы понять это? Теперь она одна. На всю жизнь одна… Возврата к Вейкко нет. Она сама сожгла за собой все мосты.
Чтобы отбросить колебания, она сразу написала ответ директору Дома культуры, в котором вежливо отказалась от предлагаемой работы.
Через четыре дня неожиданно явился Роберт. Он был навеселе.
— Пришел проведать, как живешь, — весело сказал он, сняв пиджак и вешая его на спинку стула.
— Что тебе надо? — спросила Ирина.
— Ты еще спрашиваешь! Ну, подойди сюда. — Роберт попытался притянуть ее к себе, но она резко отстранилась. — К чему разыгрывать святую невинность?
— Как ты сказал? — Ирина подошла к нему и с размаху ударила по щеке.
Ей стало легко: словно гнетущая тяжесть свалилась с плеч.
— А теперь уходи!
Роберт вскочил и кинулся к двери. Она схватила со стула его пиджак и выбросила вслед.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Первый секретарь райкома партии Гаврила Николаевич Кемов большую часть времени проводил в колхозах, на лесопунктах или на сплавных рейдах. Особенно часто его видели в деревне Йоутсенярви на лесопункте Виртаниеми, расположенных на противоположных берегах красивого озера Йоутсенярви. Хотя дела шли там не хуже, а, пожалуй, даже лучше, чем где-либо в районе, нередко по субботам он предлагал своему шоферу Наумову:
— А что, Никита, не махнуть ли нам в Виртаниеми? В понедельник утром вернемся.
Оба они — секретарь и шофер — с удовольствием бывали на лесопункте, и у обоих на это имелись свои причины.
Кемов был родом из Северной Карелии, но проработал более четырех лет секретарем партийной организации на механизированном лесопункте Виртаниеми. Вначале лесопункт базировался в деревне Йоутсенярви, а затем в новом рабочем поселке Виртаниеми.
Наумов родился и вырос недалеко от Йоутсенярви. Он начал свою работу шофером на лесопункте и потом долгое время был начальником гаража. А когда гараж перерос в большую авторемонтную мастерскую, для руководства потребовался человек со специальной технической подготовкой. Тогда Наумов решил снова сесть за руль. С этой мыслью он поехал к своему другу Кемову, который был уже первым секретарем райкома.
Прежнему шоферу райкома пришелся не по душе установленный Кемовым порядок — всегда быть готовым к поездке. Он подал заявление об уходе. Его заменил Наумов. Никиту вполне устраивала такая работа. Он и сам был беспокойным. Если Кемов несколько дней задерживался в городе, Наумов приходил к нему в кабинет, садился и тяжело вздыхал. Секретарь спрашивал: