Ларинен вспомнил, как Володя вместе с товарищами пришел на стройку. На встрече с ними Вейкко говорил о большой чести, которая выпала на долю этих юношей, вставших в ряды советских строителей. Вечерами он частенько заходил к ребятам в общежитие, играл с ними в шахматы, делился фронтовыми воспоминаниями, а ребята, в свою очередь, рассказывали ему о своих заботах. Получив первую получку, Володя пришел к Вейкко с бумажкой, на которой было подсчитано, сколько денег он вышлет матери, сколько отложит на сберегательную книжку, чтобы накопить на костюм, и сколько оставит на расходы. Они вместе проверили расчеты, и оказалось, что паренек оставил слишком мало денег на питание, и тогда пришлось уменьшить долю, отложенную на костюм. С тех пор он сильно возмужал.
Недовольные частыми перебросками с одной работы на другую, строители ворчали. Володя также считал своим долгом высказаться:
— Надежда Павловна рассказывала, что в Москве на стройках каждый рабочий всегда занимается одним, и тем же делом. Так можно хорошо овладеть профессией. А мы здесь ничему не научимся. Мы вроде разнорабочих.
— Разнорабочие тоже люди! — строго заметил бригадир. — Я сам тридцать лет проходил в этом трудовом звании.
— А по-вашему, у нас здесь все правильно и хорошо делается? — не унимался Володя.
Ниеминен ответил философски:
— Так уж, видать, осуждена эта грешная мать-земля, что никогда она не будет устроена. У старика-бога проектная контора была с самого начала б ненадежных руках, вот нам и приходится поправлять его недочеты. Да и первые жители на земле, Адам и Ева, не ахти-то старались работать, поленились ведь за мотыгу да за топор взяться, с любви начали… Оттого все кувырком и пошло. Вот так-то… Что ж, ребята, не бросить ли нам к шутам эту яму и пойти на отделку? А что инженер скажет?
Ничего не сказав, «инженер» встал. За ним поднялись и остальные.
На отделке здания работало всего человек десять. Поэтому приход бригады Ниеминена был как нельзя более кстати.
Когда велась кладка стен, на строительстве не оказалось железных балок для лестничных пролетов. Пришлось временно поставить деревянные, и сейчас их нужно было заменить, прорубив в готовых стенах углубления. Теперь тяжелые железные балки приходилось поднимать наверх вручную. Пользоваться краном не было возможности, дом был уже под крышей, а устанавливать специальные подъемные блоки на окнах не имело смысла.
Направляясь за балками, Ниеминен громко сказал, чтобы и Ларинен услышал его слова:
— Не мы первые так строим. Глупцы из Хельмеля[3] тоже выстроили дом, а окон не прорубили. А чтоб не было темно, стали мешками в избу свет таскать, А много ли свету в мешках-то наносишь? Пришлось рубить окна, так они тогда взяли и все стены вырубили… как есть подчистую.
Отметив на стенах места углублений, Ларинен пошел помогать рабочим. Впереди была еще одна запоздалая работа: нужно было установить на лестничных площадках цементные плиты, вместо которых временно были уложены доски.
Так и строился этот дом, благо стены быстро росли и план выполнялся. За перевыполнение плана стройуправление даже получило переходящее Красное знамя.
Правда, в свое время Ларинен требовал, чтобы кладка стен была приостановлена, пока не будут получены все необходимые стройматериалы. Он требовал этого так настойчиво, что пришлось создать специальную комиссию. Комиссия подтвердила правильность доводов старшего прораба, но была бессильна помочь чем-либо. Строительство шло повсюду, и везде не хватало одних и тех же материалов, и никто, конечно, не имел права закрыть стройку и распустить людей. Строителям частенько приходилось делать что попало. По статье расходов план выполнялся и даже перевыполнялся. Ларинену оставалось примириться с положением дел. Средства были реализованы фактически с его же разрешения, ведь он подписывал почти все наряды. Каждый раз, когда дело доходило до подписания документов, начальник добродушно говорил Ларинену:
— Вы руководили, вам и бумаги подписывать.
И он подписывал. Работа была выполнена, и за нее нужно было платить. Сам Няттинен подписывал лишь счета, которые оформлялись непосредственно через банк.
Вейкко часто бывал в командировках — то уполномоченным райкома партии на лесозаготовках, то на строительстве новых рабочих поселков, то в колхозе. По возвращении ему не раз приходилось подписывать ведомости за проделанные в его отсутствие работы.
А сейчас он вместе с молодыми строителями таскал железные балки и устанавливал их на место.
В кабинете начальника управления было тихо. Лесоев просматривал бумаги и делал пометки в блокноте. Надежда Павловна производила нужные для него расчеты. Няттинен сидел в ожидании, не понадобятся ли инструктору еще какие-нибудь сведения.
Няттинен с нескрываемой завистью смотрел, как быстро и уверенно Надежда Павловна обращалась с логарифмической линейкой — с предметом, которым он вообще не умел пользоваться. А ему скоро пятьдесят. В зачесанных назад волосах у него уже была заметна серебристая проседь.
«Так и проходит жизнь, — с болью думал он. — Молодым — дорога… Да каким молодым! А времена-то какие настают!»
Когда-то давно, еще до финской войны, он учился в Петрозаводске в партийной школе. Тогда не хватало специалистов, и Няттинен с уверенностью брался за любое дело, которое ему поручали. Он работал в газете, на партийной работе, в совхозе, на бумажном комбинате, на строительстве, был директором МТС. Он искренне считал, что призван быть руководящим работником, и для этого достаточно умения мобилизовать и организовать массы, доверять людям и проверять их.
Начиная работу в стройуправлении, Няттинен и Ларинен были в одинаковом положении: ни тот, ни другой не имел соответствующей подготовки. Но вскоре Ларинен закончил курсы прорабов строительства. И хотя курсы были краткосрочными, Вейкко научился самостоятельно разбираться в технической литературе. С тех пор он много и упорно учился. А Няттинен не учился, читал мало. Зато в его распоряжении был производственный отдел, бухгалтерия, прорабы и бригадиры. Если грозил срыв плана, подчиненные своевременно предупреждали его и тут же находили выход из положения.
В последнее время Няттинен стал все чаще задумываться о своем будущем. Оно тревожило его. Отделами народного образования уже давно руководили люди с педагогической подготовкой, в райздравотделы назначали только врачей, а на должности начальников лесопунктов стали приезжать выпускники лесотехнической академии. На пленумах, собраниях районного партийного актива, когда речь заходила о той или иной отрасли производства, люди все больше говорили о работе с такими техническими подробностями и употребляли такие термины, что порой Няттинену было трудно уследить за ходом их мыслей. Его, считавшегося когда-то хорошим оратором, теперь стали слушать равнодушно и начали требовать соблюдения регламента. Первое время Няттинен и Ларинен были хорошими друзьями. Но по мере того как Вейкко глубже вникал в строительное дело, между ними все чаще возникали разногласия. Он стал лучше начальника разбираться в причинах отставания и начал выступать с резкой критикой. Няттинен не понимал тогда, да, видимо, не понимает еще и сейчас, чего добивался старший прораб. Он видел одно: в любом деле Ларинен искал недостатки. Его присутствие в управлении всегда грозило неожиданными неприятностями.
И теперь наконец появилась возможность избавиться от него.
Дела в управлении шли действительно неважно, это Няттинен и сам сознавал. Средства расходовались, планы выполнялись и перевыполнялись, но готовых домов сдавали мало. Нужны были веские доказательства, чтобы оправдать такое положение дел. И доказательства нашлись! Во всем виноват старший прораб, неумело руководивший работами и расходовавший государственные средства. Няттинен хорошо знал, что и ему не поздоровится. Ничего не поделаешь, придется признать, что все это так и есть и что он слишком много доверял Ларинену.
А потом… Няттинен надеялся, что Надежда Павловна вполне заменит Ларинена. Несмотря на свою молодость, она толковый специалист, хорошо знает свое дело и работает с увлечением. Когда ее назначат старшим прорабом, в благодарность за это она не станет шуметь по каждому поводу, как Ларинен. А впрочем, не сразу их раскусишь…
Инструктор с сосредоточенным видом просматривал документы и делал для себя заметки из нарядов, подписанных Лариненом. Няттинен хорошо знал Лесоева и не завидовал тому человеку, чье дело попадало ему в руки. Начальнику стало даже жаль Вейкко, и он сказал:
— Нужно все же учесть, что он много работает. К тому же у него старые заслуги со времен войны.
Няттинен ожидал, что Лесоев скажет, как обычно, дескать прежние заслуги не снимают с человека вины и не снижают его ответственности перед партией за последующие проступки. Однако сейчас он даже не счел нужным ответить. Это было и так ясно.
Надежда Павловна встала и протянула Лесоеву расчеты:
— Тут все, что вы просили. — Она поднялась и направилась к дверям.
— Не уходите, нам еще может понадобиться ваша помощь, — остановил ее инструктор.
— Когда понадоблюсь, позовите.
Она вышла из кабинета. Лесоев удивленно посмотрел ей вслед. Няттинен с недоумением пожал плечами.
Выяснив еще несколько деталей, инструктор собрался уходить. Тогда Няттинен решил дать дополнительные пояснения, которых он не хотел излагать при молодом прорабе. Было уже время обеденного перерыва, когда Лесоев вышел из кабинета. В приемной сидела только Нина Степановна. Она уже успела пообедать и теперь печатала какую-то сверхурочную работу.
Нина поневоле слышала от начала до конца весь разговор, происходивший у начальника. А ведь она всегда жалела и даже уважала Вейкко. Как она могла так сильно ошибиться в человеке! И не впервые… А хорошие, настоящие люди проходят где-то рядом, мимо нее. Взять того же Лесоева — живет никем не замеченный, один на белом свете, а какими делами заправляет!