Выйдя из кабинета начальника, Лесоев хотел молча пройти мимо Нины, но она посмотрела на него так пристально, что он невольно остановился.
— Возможно, вас еще что-нибудь интересует? — спросила Нина, смущенно опустив голову. — После работы я буду дома.
— У вас что-нибудь новое?
— Н-не знаю, — неуверенно ответила машинистка. — Может, вы все-таки зайдете вечерком?
Лесоев нетерпеливо взглянул на часы. Нина продолжала:
— Я могла бы кое-что рассказать вам. Да только не знаю, интересует ли вас это. Мне хочется посоветоваться с вами, в общем, если можете…
Он вынул из кармана маленький блокнот и, полистав его, сказал:
— В восемь у меня собрание. Если вас устраивает, я зайду в семь тридцать.
Няттинен сидел, обхватив голову руками. Над столом лениво жужжали мухи, но он не замечал их. Наконец он встал и попросил Нину Степановну вызвать к нему заведующего складом Пянтеева.
— А потом вы можете быть свободны, — добавил он.
Нина Степановна поняла это как приказание и, вызвав Пянтеева, отправилась в магазин. Уж раз она пригласила Лесоева в гости, так надо его чем-то угостить.
Пянтеев вежливо поздоровался и остановился в дверях.
Няттинен выглянул в приемную и, убедившись, что они одни, закрыл дверь и указал Пянтееву на стул. Тот присел у самых дверей, ожидая, что скажет начальник.
Няттинен строго заговорил:
— Последнее время я был очень занят и не имел возможности поинтересоваться вашей работой. Предупреждаю, чтобы на складе все было в порядке. Никаких махинаций! Запомните это, иначе вам несдобровать… — Для убедительности он легонько стукнул кулаком по столу. — В этом отношении я беспощаден. Вам ясно? Я не прощаю ни малейшего обмана! — внушительно добавил он и посмотрел прямо в глаза Пянтееву.
— Да нет, ничего особенного, кроме… Вы же сами…
Няттинен сердито прервал его:
— Хватит! Уж я-то вас знаю. Пока мне ничего не известно. Но если я хоть что-нибудь услышу, тогда береги-и-тесь! А сейчас можете идти.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Рано утром Кемов вернулся с лесопункта Виртаниеми, где побывал вместе с председателем райсовета и директором леспромхоза. Они пришли к окончательному выводу, что лесные запасы в массиве истощились и лесозаготовки необходимо прекратить. Правда, километрах в двадцати от поселка на многих гектарах раскинулся густой лес, но он был еще очень молод. Было бы преступлением пустить в этот молодняк электропильщиков и трелевочные тракторы. К тому же добрая половина молодняка все равно потонула бы во время сплава.
— Ведь лес никуда не денется, — доказывал Кемов. — Государство только выгадает, если молодняк еще подрастет.
Такого же мнения был и председатель райсовета, но директор леспромхоза Петриев смотрел на дело иначе. Ему, старому лесорубу, тоже было жаль молодняк, но он скрывал это. На старом месте, в Виртаниеми, стоял готовый поселок, люди обеспечены жильем, там не надо заботиться о дорогах и нижней бирже. Стоит только немного продлить лесовозные дороги; и на биржу опять потекут кубометры древесины…
Петриева с трудом удалось уговорить. Наконец пришли к решению, что в ближайшее время начнутся подготовительные работы на новом месте, в Кайтасалми. В десяти километрах от старой деревни Кайтаниеми, на другом берегу пролива, должен вырасти новый рабочий поселок.
По этому вопросу тоже пришлось немало поспорить с директором. Он бросался из одной крайности в другую: стал настаивать, чтобы основную рабочую силу сразу же осенью перевели на новое место и одновременно со строительством поселка начали заготовку древесины. «Иначе образуется прорыв в выполнении плана по леспромхозу», — горячо доказывал он.
Кемов и Петриев давно работали вместе и в основных вопросах всегда поддерживали друг друга, а на этот раз постороннему человеку могло бы показаться, что они враждуют между собою. Секретарь резко говорил о том, что Петриеву наплевать на нужды рабочих. Прежде чем начать лесозаготовки, рабочих необходимо обеспечить жильем, а в ответ на это директор обвинял Кемова, что того совершенно не интересует выполнение плана лесозаготовок.
Председатель же райсовета лишь улыбался и мало говорил. Он хорошо знал обоих: поспорят-поспорят и поладят. Разве можно было всерьез подумать, что Кемова не волновала судьба лесозаготовок, а Петриева — нужды рабочих? И он оказался прав. Секретарь райкома и директор леспромхоза пришли в конце концов к единому мнению: строить поселок и одновременно оборудовать лесовозные дороги, а к концу года начать лесозаготовки и расширять их по мере того, как рабочая сила будет переходить из Виртаниеми в новый поселок.
Окончательно эти вопросы решит трест. Но прежде чем поставить их перед трестом, местные организации должны все обстоятельно обдумать, так как их голос будет иметь решающее значение.
Кемову хотелось остаться в Виртаниеми еще на день, но ему предстояли другие дела. Наутро было назначено заседание бюро райкома партии. Приехав в город и забежав домой, он еле успел позавтракать и поспешил в райком.
Прошлой ночью он почти не спал. И сейчас его клонило ко сну. В висках стучало, голова казалась тяжелой, и было трудно переключиться от мыслей о Виртаниеми к делам, которые будут решаться на бюро. Он попросил принести стакан крепкого чая и выпил его большими глотками.
Вскоре начали собираться члены бюро. Вопрос о работе стройуправления был заменен разбором персонального дела Ларинена. До начала заседания Кемов не успел даже поговорить с Лесоевым, но был уверен, что в таких вопросах тот не может ошибиться.
Очень усталым выглядел и председатель райсовета. Это был лысеющий, чуть сутуловатый мужчина в простом пиджаке и синих галифе военного образца. Придвинув стул к окну, он крепко надавил на сиденье рукой, словно испытывая его прочность. Затем открыл окно и вопросительно взглянул на присутствующих: не возражает ли кто-нибудь.
В комнату вошел районный прокурор Васильев, стройный, еще молодой мужчина с пышной шевелюрой.
— Я не опоздал? — спросил он и быстро взглянул на часы. — Задержался по одному делу.
— По делу Кюнтиева? — спросил мимоходом Кемов, зная, что прокуратура разбирается, нет ли у председателя колхоза Кайтаниеми злоупотреблений, поскольку он взял на себя одновременно функции и счетовода и кладовщика.
— Угадали, — ответил Васильев. — С этим делом покончено.
— Ну и как?
— Кюнтиев действительно взял на себя всю материальную ответственность, но никаких злоупотреблений у него нет. Человек он кристально честный, только никому не доверяет.
— Нехорошо! — промолвил Кемов рассеянно, все еще думая о положении в Виртаниеми. — Надо будет его как-нибудь подправить.
Второй секретарь райкома Коллиев прошел к столу и только тогда поздоровался с присутствующими.
— Одно собрание за другим… — пожаловался он, грузно усаживаясь рядом с Кемовым. — До актива осталось два дня. Когда я сумею подготовить доклад?
Няттинен и Ларинен вошли в кабинет одновременно, хотя пришли сюда из разных мест: Вейкко — со строительства, а начальник — из конторы.
Когда все были в сборе, Кемов предупредил:
— Товарищи, вопросов много, прошу выступать покороче.
Все одобрительно закивали. У каждого были свои дела. Возражал только Лесоев. Получив слово по первому вопросу, он подошел к столу и начал:
— Это, конечно, правильно, не нужно напрасно затягивать заседания бюро. Но вопрос, о котором мне поручено доложить, настолько серьезный, что мы не имеем права решать его наспех. Прошу не ограничивать меня регламентом. Я постараюсь не затягивать.
Встав рядом с Кемовым, он аккуратно разложил бумаги. Их было так много, что первому секретарю пришлось подвинуться.
— Я вынужден начать с серьезных упреков в наш адрес, в адрес райкома партии, — заговорил Лесоев, привычным жестом откинув со лба длинные волосы. — Мы следим за жизнью и работой людей в самых отдаленных колхозах и на лесопунктах, но не всегда видим, что происходит у нас под боком… В решениях мы не раз констатировали, что за истекший год стройуправление не сдало в эксплуатацию ни одного дома при полном выполнении финансового плана по статье расходов. Но мы не потрудились разобраться, почему создалось такое положение…
Ларинен одобрительно взглянул на Лесоева. Вот это правильный подход к делу! Но скоро Вейкко услыхал такое, что вздрогнул от неожиданности, ничего не понимая. Лесоев говорил, что виновником неблагополучного положения на стройке является только один старший прораб, он же секретарь парторганизации, Ларинен. Именно по его вине на строительстве допускается незаконное расходование средств, если не прямое хищение. Например, за приготовление известкового раствора переплачено почти вдвое больше, чем это предусмотрено государственными расценками.
— Постойте, постойте, что вы говорите?! — Ларинен никак не мог прийти в себя. — Расценки составлены для оплаты механизированных работ, а мы вынуждены готовить раствор вручную. Как же можно так говорить? Бетономешалка получена совсем недавно, но и по сей день не используется.
— Товарищ Кемов, мне трудно говорить, когда перебивают, — заметил Лесоев.
Кемов нетерпеливо постучал карандашом по столу и обратился к Лесоеву:
— Продолжайте, пожалуйста.
— За поднятие наверх цементных плит и железных балок переплачено втрое… — и Лесоев назвал несколько цифр.
— Мы получаем их слишком поздно, — снова вклинился Ларинен. — И все это вручную… Таскать, поднимать…
Лесоев умоляюще взглянул на Кемова. Тот предупредил:
— Вейкко Яковлевич, вам будет дано слово.
Вейкко беспомощно оглянулся кругом. Одни растерянно переглядывались; другие равнодушно или даже осуждающе смотрели на Ларинена. Лесоев же монотонно приводил все новые цифры — новые тяжкие обвинения против старшего прораба.
— А почему наряды не подписаны начальником? — вдруг спросил прокурор.
— Я всегда доверял Ларинену, — Няттинен кашлянул и поспешно добавил: — Это, конечно, моя оплошность.