— Нина, Ниночка, — уговаривал он ее, пытаясь усадить рядом с собой. — Ну, успокойся…
Она вырвалась из его объятий и громко, решительно заговорила:
— Я честная женщина, и ко мне надо относиться с уважением. Если ты намерен и впредь скрывать наши отношения, из этого ничего не выйдет. Не выйдет, слышишь?! Весь город уже знает, и пусть знает! Если ты думаешь опозорить меня перед людьми, я сумею постоять за свою честь! Я пойду к Кемову, пойду к кому угодно…
— Нина, Нина, ради бога, не говори так громко… — Лесоев подбежал к окну и выглянул на улицу.
— Громко? Я буду кричать. Буду так кричать, что весь город услышит!..
— Нина, Ниночка!.. — умолял Лесоев. — Давай поговорим спокойно. Мы ведь можем обо всем договориться по-хорошему, честно…
Она постепенно успокоилась.
— Я уже давно ждала, когда ты, наконец, об этом заговоришь…
Лесоев вытер со лба пот и беспомощно опустился на стул.
«Вот тебе и исход!» — подумал он. В это мгновение он был совершенно не похож на себя. Обычно уверенный и твердый в своих действиях, он сидел теперь растерянный. Взмокшие от пота волосы были взъерошены, но ему даже не пришло в голову приводить себя в порядок. Эта женщина диктует ему свою волю в вопросе, который касается не кого-нибудь, а его самого, и он ничего не может поделать. Самое страшное, что у него нет другого выхода. Лесоева передернуло уже от одной мысли, что Нина Степановна может пойти куда-нибудь с жалобой на него.
— А сегодня ты никуда не уйдешь! — твердо заявила она. — После всего этого ты не имеешь права оставить меня одну. Не имеешь права, слышишь?
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Лунная дорожка на волнах Онежского озера… Она сверкает яркими бликами, колыхаясь и обрываясь. И даже когда отходишь в сторону, она всегда прямо перед тобой. Не каждому дано следовать такой вот ясной и прямой тропой, случаются в жизни и горести, и печали, их не переложишь на чужие плечи. Надо уметь быть сильной. Да, надо уметь быть сильной!
Ирина задумчиво смотрела на беспокойный простор осеннего Онего, залитого лунным светом.
— Почему ты молчишь? — услышала она заботливый голос сидевшего рядом с ней молодого человека в роговых очках. — Тебе не холодно?
— Нет, нет, Ваня, мне хорошо…
Старый колесный пароход, размеренно покачиваясь на волнах, усердно шлепал своими лопастями по воде, будто за бортом работала целая группа трудолюбивых, молчаливых прачек со своими колотушками.
Пассажиров было мало, да и те разбрелись по каютам, как только пароход вышел из узкого залива в открытое озеро. На носовой палубе остались только Ирина и Ваня, с которым она познакомилась еще на свадьбе своих соседей по новой квартире. Молодожены, Саша и Галя, совершая по воскресеньям загородные прогулки, обязательно брали с собой Ирину и Ваню. В их компании ей было хорошо. Гораздо тяжелее оставаться дома одной со своими гнетущими мыслями.
— О чем ты задумалась, Ирина? — снова нарушил молчание Ваня.
— Захотелось поплыть по этой лунной дорожке. Смотри, как хорошо! — Ирина показала на безбрежное темное пространство и снова спрятала руку под плащ.
Рядом с луной появилось дымчатое легкое облако. Его нижний край, казалось, вот-вот загорится, а верхний почти сливался с бледно-синим небом.
— Какое оно одинокое, это облако! — проговорила Ирина. — Так бывает и с людьми. Холодно им.
— О чем ты, Ирина? Ты такая скрытная и все-таки…
— Что «все-таки»?
— Хорошая, — смущенно выдавил из себя Ваня.
Ирина засмеялась:
— Почему ты так думаешь?
— Я знаю. Мне кажется, тебе пришлось много пережить. Но ты никогда не жалуешься. А люди, испытавшие горе, но не жалующиеся, обязательно хорошие.
Старый пароходик — малюсенькая точка на безбрежном просторе ночного Онего — храбро шел навстречу большим волнам, которые выкатывались тяжелыми валами из таинственной и холодной темноты. То и дело обрываясь, за левым бортом колыхалась лунная дорожка, а впереди, позади и справа, среди бушующей воды, брызг, тумана и темноты совершенно терялись границы между водой и небом, и от этого казалось, будто пароход не плывет, а летит — летит то медленно, то порывисто, словно пушинка, подхваченная ветром. Пушинка летит туда, куда ее уносят капризные порывы ветра, а эта маленькая точка на темном озере упорно шла прямо, как по невидимой линейке. Где та линия, по которой надо было держать курс, знал лишь один рулевой, сидевший в темной кабине перед тускло освещенным компасом.
Если бы Онего могло вести звукозапись, оно вобрало бы в себя многозвучные голоса природы и человека — жалобный и натужный скрип во время ледохода весной и тяжелый шум осенней бури, орудийный гром и звуки веселой гармошки, свадебные песни и неутешные рыдания рыбачки, потерявшей кормильца в дни шторма, плеск весел и рокот мотора. Пресная вода озера могла бы быть соленой от крови и слез. Здесь гуляли смерть и жизнь, горе и радость, счастье и несчастье; здесь решались мелкие, будничные судьбы отдельных людей и целых семей; здесь решались судьбы страны и народа. Во время Северной войны по Онежскому озеру шли фрегаты Петра I, их волоком тащили сюда из Белого моря по скалам и болотам. По этим волнам в летние дни 1944 года спешила Онежская флотилия на помощь захваченному Петрозаводску и помогла освободить город от оккупантов. По этим волнам в мирные дни мчатся спортивные байдарки и морские корабли, старые колесные пароходы и комфортабельные теплоходы, тяжелые рыбацкие парусники и быстроходные катера.
А волна катится за волной то спокойно, то бурно, то ласково шурша, то с воем и оглушительным шумом. Так проходят дни, недели и годы — одни тихо и спокойно, другие бурно и шумно. На волнах времени кажется, будто есть люди, рожденные для подвига, и люди самой будничной судьбы. Одни седеют от забот, терзаний и мучительных поисков, в результате которых решаются большие народнохозяйственные задачи, другие выходят из нормальной колеи из-за того, что любимая девушка ласково взглянула на другого.
Волны гонятся за волнами — маленькие за большими, а последи за ними, и ты заметишь, как маленькая волна растет и превращается в высокий водяной вал с пенистым гребнем. А сколько на свете простых, незаметных людей, которые неожиданно для всех совершают такие подвиги, что этому не поверил бы, не окажись сам очевидцем!
Впереди, хотя еще и далеко, из темноты все отчетливее вырисовывалась полоса огней Петрозаводска. Молодежь стала постепенно собираться на палубе. Можно было безошибочно определить по огням пристань, конец сбегающей к озеру улицы Ленина, район домостроительного комбината. Тысячи огней.
И каждый огонек означает семейный очаг, предприятие или учреждение, место маленького или большого подвига. Скоро пароход причалит к пристани, каждый придет на свой огонек или зажжет новый. Ирине было приятно думать, что в этом море огней есть теперь и ее огонек, скромный, как ее труд, но в общем море труда и огней он вместе с другими украшает эти берега.
Она смотрела с палубы на огни этого города и уже спокойно вспоминала о пережитом здесь, о Роберте. Все отошло. Естественно, как упало дерево, подгнившее у корня. Роберт сам помог ей в этом. Ну что ж, пусть лунная дорожка не для нее! Главное — она не сломилась, не перестала верить в людей, в жизнь, в теплоту и искренность человеческих чувств и отношений.
Встречающих было мало. Какая-то старушка вытягивала шею, ища кого-то взглядом. Потом по ее морщинистому лицу пробежала радостная улыбка, и, расталкивая выходящих пассажиров, она стала пробираться к молодой, миловидной девушке.
Ваня бережно взял Ирину под руку, и они зашагали вслед за молодоженами.
Проводив Ирину до дому, Ваня начал прощаться, но Галя запротестовала:
— Ну что ты! Пойдем к нам, поужинаем, попьем чаю.
Ваня вопросительно взглянул на Ирину.
— Конечно, пошли, — пригласила она.
После долгого пути по озеру и осеннего холода в квартире показалось особенно тепло и уютно.
Ирина пошла на кухню помогать Гале. Скоро все сидели за чаем. Приятно утомленные поездкой, разговаривали мало.
— Ты, Ваня, заходи к нам почаще, — сказала неожиданно Галя.
Все расхохотались. Ваня сам расшифровал смысл ее слов:
— То есть теперь мне пора уходить, да? Действительно, скоро два часа.
С Ириной он прощался последний. Сам того не замечая, он дольше обычного держал Ирину за руку и вместо «спокойной ночи» тихо сказал:
— Спасибо, Ирина.
— За что? — спросила Ирина. — А день мы действительно провели чудесно. Ты заходи, Ваня.
Закрыв за ним дверь и вернувшись в комнату, она машинально подошла к зеркалу. От ветра и свежего воздуха лицо ее посвежело, но она этого не заметила, а лишь грустно улыбнулась:
— Постарела ты, Ирина.
Она долго не могла уснуть. Луна отражала на стене бледный прямоугольник окна. Противоположная стена на секунду осветилась от фар промчавшейся по улице автомашины.
На следующий день Ирина задержалась на работе. На предприятии, где она работала, организовали кружок художественной самодеятельности и стали готовиться к Октябрьским праздникам. Никому не пришло в голову пригласить в кружок машинистку, тихую и скрытную девушку, которая держалась молчаливо, мало разговаривала и ни с кем не делилась своими заветными думами. Кто же мог предположить, что в ней кроются незаурядные артистические способности!
Ирина сама пришла на репетицию. Все были в восторге:
— Вот теперь у нас своя певица!
На улице моросил мелкий дождь. Идя по мокрым тротуарам, Ирина размышляла, как хорошо все-таки наладилась у нее жизнь, какие у нее изумительные друзья, число которых особенно сегодня так заметно прибавилось!
И все-таки она будет петь в городе. Петь для этих замечательных людей.
Дома Галя встретила ее таинственной улыбкой и шепотом:
— А тебя тут давно ждут.
И вдруг из соседней комнаты вышел… Роберт.
Лицо Ирины залилось краской. Она стала суетливо снимать с себя плащ. Галя поспешила оставить их вдвоем.