— Чего же ты плачешь, глупенькая? — нежно проговорил Вейкко. — Дай я укрою тебя. Тут же холодно.
— Ты позвонил в город? — спросила Ирина сквозь рыдания. — Ты прогонишь меня?
Вейкко помолчал, потом вздохнул:
— Куда же я тебя прогоню? Ну, не плачь, не надо…
Она и так уже не плакала. Напрасно Вейкко утешал ее. Или, может, он утешал самого себя?
Ирина еще крепче прижалась к его плечу, согревая его своим дыханием.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
На берегу залива, у самого устья реки Каллиойоки, стоит старая, крепкая сосна. Давным-давно, в дни ее молодости, какой-то рыбак развел под ней костер, и кора на сосне обгорела. Дерево продолжало расти, но на обгоревшем месте остался глубокий темный след. Толстые, сильные корни вились между камнями и уходили в твердую, каменистую землю, поддерживая жизнь вечнозеленого великана. Сосна была толстая, в два обхвата, а в длину из нее вышли бы две лодки.
Сосна стоит на берегу, гордо возвышаясь над другими деревьями, словно маяк. Она и шумит спокойнее и величавее, чем молодые сосенки. А шумит она всю свою жизнь. Сийкаярви не оставляет в покое своих прибрежных соседей, как не знает покоя и само. И в самую тихую погоду, когда даже оно ненадолго бывает спокойно, верхушка зеленого гиганта шумит и шумит…
Сколько заходов и восходов солнца видела сосна за свою долгую жизнь, сколько проводила ледоходов, сколько раз была свидетельницей свирепых попыток мороза сковать льдом вольный простор озера Сийкаярви, потому что редко случалось, чтобы на этом просторе первый лед стоял до весны!
Из лесу вышел старик с березовым кошелем за спиной. Он остановился и долго смотрел на черные бушующие волны, а потом перевел взгляд на сосну. Было на что посмотреть! Белая борода старика высоко задралась, когда он глядел на верхушку сосны.
— Ты тоже постарела, — сказал старик дереву, как старому знакомому.
Сосна величаво прошумела ему в ответ.
Чуть подальше, где начинался отлогий сосновый бор, на фоне серой осенней природы отчетливо выделялась между деревьями ярко-желтая полоса. Старик еще раз взглянул на своего старого ветвистого друга и медленно зашагал к желтеющей полоске, Там лежали в ряд обтесанные бревна для будущих домов.
Прервав работу, строители окружили старика и забросали вопросами.
— Все живы и здоровы, — ответил он кайтаниемцам, кивнул на бревна и добавил: — Работайте, работайте, день нынче короткий. Поговорим вечером, тогда и гостинцы раздам.
Старик отнес кошель к костру и вернулся к строителям. Понаблюдав несколько минут за работой плотников, он взял у Нийкканы топор и стал объяснять:
— Ты старайся взять подлиннее щепу, вот так. — Старик раз десять ударил вдоль бревна и отделил чуть ли не метровую щепку. — Вот так, теперь можно поплотнее мох наложить, и зимой будет теплее.
— Видать, топор в руках у дяди Ииваны еще крепко держится, — похвалил Ховатта. — Век живи — век учись, Нийккана.
— А с чего бы ему не держаться? Больше полвека из рук не выпускаю, — бодро ответил старик. Он еще несколько минут постоял около Нийкканы и, убедившись, что его советы пошли впрок, отошел к другим.
Когда стало темнеть, Нийккана спросил у бригадира:
— Ты не возражаешь, если я схожу на ночь в деревню? Утром вернусь вовремя.
— Чего ты каждую ночь в деревню бегаешь? — удивился Николай.
К изумлению всех, старый Иивана рассердился на сына:
— А твое какое дело, куда и зачем бегают? У молодых свои бега. На работе ты ему начальник, а вечером пусть люди идут, куда им нужно.
— Уж я-то знаю, куда он бегает, — вспылил Николай.
— Коль знаешь, так помалкивай, — не унимался старик. — На тебя, что ли, он должен смотреть все вечера? Эка картинка! Ты, Нийккана, иди себе на здоровье, да только утром, гляди, чтоб вовремя.
Николай не стал перечить отцу, хотя тот и вмешивался не в свои дела.
Уже совсем стемнело. Все сидели у костра, дымя цигарками и трубками. Неожиданно послышался треск сухих сучьев, и из лесу вышел Кемов. Он был в сапогах с высокими голенищами, в черном пальто и с рюкзаком за плечами. Ларинен встал ему навстречу.
— Захотелось немного подышать свежим воздухом и заодно посмотреть, как вы тут посреди леса город строите, — поспешил Кемов объяснить причину своего появления. Он поздоровался со всеми за руку и присел на бревно.
— Вы пешком? — удивился Ларинен. — Сюда уже и машины ходят.
— Я был по делам в Кайтаниеми, а оттуда — рукой подать. Не знал, что вы сюда идете, а то бы вместе дошли, — обратился он к Ииване Кауронену.
— Как же вы нашли их? — спросил старик.
— Люди рассказали, как идти.
— Сюда трудно попасть, — заметил Ларинен и обратился к Ирине: — Приготовь-ка покушать.
— Это верно, что трудно. Я ведь заблудился, — признался Кемов. — Плутал по лесу около пяти часов. В лесу, как и в жизни, — продолжал он. — Когда заблудишься, сначала душа в пятки уходит. А потом возьмешь себя в руки — и ничего, всегда выберешься на дорогу… Начал я искать ручеек. Каждый ручей течет в какую-нибудь реку, река впадает в озеро. А на берегу рек и озер всегда отыщутся люди. Эту мудрость я вычитал у одного сибирского писателя.
— Каллиойоки длинная, и надо немало пройти, пока встретишь человека, — заметила Ирина.
Ярко пылал костер. Кто-то притащил хвои, чтобы было мягче лежать и сидеть. Они уже успели о многом переговорить, когда старик Кауронен спросил у Кемова:
— Я вот все думаю, как же дальше пойдет жизнь на берегах Сийкаярви?
— А что?
— Послушайте-ка старого человека. — Иивана Кауронен присел. — У нас большой колхоз и хорошие поля…
— И рыбные озера, — добавил Ховатта.
— Верно. Если бы разжечь костер под Сийкаярви да насыпать соли, то получилась бы добрая уха, — согласился старик. — А какие луга! Сена у нас можно накосить на любое стадо.
— Это правда, — поддержал Ларинен. — Если бы у нас начали развивать животноводство…
— Ты не перебивай, когда старшие говорят! — недовольно заметил старик. — Все у нас есть, а вот людей не хватает. Одни в город ушли, а немало и таких, кто за длинным рублем погнался.
— Немало, — согласился Кемов.
Старик заговорил о своем колхозе, обращаясь к Кемову:
— Когда в восьми километрах от нас вырастет такой большой поселок, кто же останется в колхозе? Разве это правильно, если поля зарастут кустарником и скотные дворы забьют досками? В лесу, конечно, заработки лучше. Но ведь деньги есть не станешь. Да и разве о хлебе речь? Хлеба у нас в государстве хватит и без карельского зерна. Но вот масло, молоко, рыба… И картошка! Всякие овощи. Где же это видано, что если жителю наших мест захочется солененького, ему приходится покупать каспийскую селедку? А своя рыба виляет в воде хвостом у самых берегов.
Все молчали.
— Здесь, на наших лесных тропах, пролито немало крови, пота и слез, — продолжал старик. — Об этом теперь не каждый задумывается. И о том не думают, как изменился наш край. Растут новые города, поселки. Строятся дома, новые заводы, комбинат. — Старик перечислял, загибая пальцы. — Вот и сюда уже можно проехать на машине. На полях Кайтаниеми сивка больше не нужна, подавай нам трактор. Теперь тракторов хватает. Поломался один, другой посылают. А вот случись, что у кобылки хомут порвется, то не раз затылок почешешь, пока новый получишь.
— Правильно, старик, жми на всю железку! — со смешком выкрикнул Ондрей Лампиев, но примолк, поймав сердитый взгляд Ларинена.
Не обращая внимания на Ондрея, старик достал из костра уголек и долго раскуривал трубку.
— Я вот хотел спросить о тех, кто всякие школы кончает. Сейчас каждый, кому только не лень, имеет право учиться, сколько ему захочется. А будет ли из него толк? Не всем же хватит постов да чинов в учреждениях, да и зачем это? Кто же тогда выйдет пахать, если все будут за карандаш держаться?
— Это правильно, — согласился Кемов. — Но теперь и пахать надо по-ученому.
— Из ученых, конечно, и хорошие люди вырастают, я не о всех говорю, — рассуждал старик. — У нас есть один такой парень, Пуавила, мужики вот его знают. Десять классов окончил, но не захотел в канцелярии сидеть или висеть у отца с матерью на шее. Сейчас шофером работает в Виртаниеми. Каждый месяц посылает своим старикам деньги. Хороший парень! Умный и все может. Умеет даже радио делать! Из двух поломанных легковых собрал машину и сейчас разъезжает на ней. Хороший парень! Вот таких, как он, стоит в школах обучать.
— Да, Пуавила хороший парень, — подтвердил Вейкко.
— Я о нем и хотел рассказать. Приехал он в отпуск осенью. Мы отправились с ним за дровами. И надо же было статься, что у нас оглобля сломалась. Я и подумал: дай погляжу, что ученые-то в таких случаях делают. А он палец в рот и ничего не придумал. Вот я и говорю, что радио он сделает, машину наладит, а вот оглоблю или топорище — не умеет…
— Ну, а вы что? — улыбнулся Кемов.
— Что? Парень попросил меня подождать, пока он в деревню сбегает и принесет со склада оглоблю. А до деревни пять километров. Я ему тогда и посоветовал, чтобы в следующий раз захватил из города оглоблю про запас, авось в деревне понадобится.
Небо заволокло густыми тучами. Даже лупа не пробивалась сквозь них. А у костра было светло и тепло. Ондрей Лампиев снисходительно заметил Кемову:
— Наш дядя Иивана — партизан гражданской войны. Основатель колхоза в Кайтаниеми и его первый председатель. Сейчас он уже стар. Вы не обращайте внимания, если он не вполне правильно понимает вопросы современной жизни.
Оставив без внимания слова Ондрея, Кемов обратился к дяде Ииване:
— Вы говорите о важных и больших вопросах. На них двумя словами не ответишь…
Но старик был другого мнения:
— Я же вас все время об одном спрашиваю. И на это можно ответить одним словом.
— Выходит, я вас не понял.
— Я же толкую только об одном: будет у нас в колхозе новый председатель или нет?
Мужчины с трудом сдерживали смех. Кемов ответил уклончиво: