— Это зависит от вас самих, от колхозников… А наш разговор шел о более важном.
У Кемова были свои причины не говорить о колхозе Кайтаниеми. Он пробыл там два дня, познакомился с жизнью и настроением людей и понял, что в колхозе необходимы решительные перемены. В деревню стал возвращаться народ. Колхозники требовали замены председателя. Все это следовало обдумать. Но другие вопросы старика нельзя было оставить без ответа.
Эти же вопросы обсуждались в последнее время на пленумах, на партийных собраниях и активах, на совещаниях работников сельского хозяйства и на страницах газет. Жизнь требовала коренного переворота в сельском хозяйстве.
Кемов подробно рассказал о значении последних постановлений партии по сельскому хозяйству, привел примеры из жизни местного колхоза. Он только что сделал в колхозе доклад на эту тему и сейчас охотно пересказал его строителям в такой необычной аудитории, у ярко горящего костра, где молчаливые, серьезные слушатели как бы сливались с темным, тихо шумящим лесом. Вопросы, затронутые Ииваной Кауроненом, интересовали всех. Большинство строителей были колхозниками.
Наконец усталость взяла свое. Все разошлись на отдых. Ларинен ожидал, что Кемов поговорит с ним. Но Кемов, устав с дороги, улегся в палатке вместе с рабочими.
У костра остались отец и сын Кауронены.
— Как мы будем дальше жить? — спросил старик, глядя на огонь.
— А как?.. Что ты хочешь сказать?.. — не понял Николай. — С Мариной, что ли, не поладили?
Марина, жена Николая, жила с двумя детьми в Кайтаниеми.
Старик махнул рукой:
— Да не о Марине разговор. О тебе и о братьях. Где вы теперь жить думаете?
Братья Кауронены долго жили вместе под одной крышей, а потом разъехались кто куда. Мийтрей работал электропильщиком на лесопункте в Виртаниеми, Петри — шофером, Яакко — рабочим в совхозе, а Матти, самый младший, был на дорожных работах.
— А ты как думаешь, отец? — помолчав, спросил Николай.
— Я-то? А я полагаю, надо звать людей обратно в родные края. И народ не должен говорить, что Кауронены позабыли свою деревню. Пускай Мийтрей приедет сюда на лесопункт, и ты оставайся здесь, а Петри вернется в колхоз. Яакко и Матти тоже… Или как думаешь?
В семье Кауроненов вошло в обычай, что по всем важным вопросам сначала советовались отец и старший сын. И слово отца всегда имело решающее значение.
Вот и сегодня здесь, у костра, был решен вопрос о больших переменах в семье Кауроненов.
На следующее утро Ларинен долго ходил с Кемовым по строительным площадкам. Гостя интересовало все: количество и качество стройматериалов, план будущего поселка, разделение рабочих по бригадам и разрядам. Он долго рассматривал щиты домов, уложенные в штабеля под навесом.
— Да, в них многовато воды и железа! — многозначительно сказал, наконец, Кемов, поглаживая рукой сырые доски.
— Это я и имел в виду, — напомнил Ларинен, — в своих письмах.
Кемов молча кивал, и было трудно понять, подтверждает ли он, что получил письмо, или выражает свое согласие с мнением Ларинена.
В середине дня прибыли три машины с кирпичом. По меньшей мере одна четвертая часть кирпича была битой. Ларинен негодовал:
— Вот где государственные рубли идут на ветер! Сперва делают кирпичи, а потом бьют их. А у нас глина тут под боком, да и изготовление кирпича — не ахти какая штука, справились бы сами. А знаете, как раньше делали? Ставили печи из камня. Вот там, за озером, есть деревня Хаукилахти. Вернее, была. Всего четыре домика. Во время войны их сожгли. А печи все стоят. Летом люди на покосе еще и сейчас пекут хлеб в этих печах.
— А далеко до нее?
— Километров двадцать пять отсюда.
— И много там этого камня?
— Да вообще-то… — Ларинен злился. — Там четыре печки.
— Здесь потребуется больше, — Кемов усмехнулся.
— Там скала есть… Знаете что, Гаврила Николаевич, я пойду туда на лыжах, как только замерзнет озеро. Посмотрю.
— Хорошо. Только учтите, что не из всякого камня печь сложишь. Поезжайте, проверьте все хорошенько, а потом попросим, чтобы специалисты дали свое заключение. Тогда и решим, что выгоднее, возить ли сюда кирпич, изготовлять ли его на месте или класть печи из камня. Посоветуемся об этом сегодня на собрании.
На вечер было намечено организационное собрание первичной партийной организации поселка Кайтасалми. С этой целью и прибыл сюда Кемов.
Ларинен молчал. Напоминание о собрании больно отозвалось в его душе. Тихо, не глядя на Кемова, он спросил:
— Собрание открытое?
Кемов поспешно кивнул и сказал:
— Пойдемте в палатку, поговорим о делах. У нас еще добрых три часа до собрания.
Кемов снял плащ, стал разводить огонь в печурке. Ларинен привел в порядок ящик, служивший столом, и поставил перед ним чурбан для Кемова, но тот присел на хвою и предложил Ларинену сесть рядом. Молча покурили. Первым заговорил Кемов:
— Что у вас там, в стройуправлении, происходило? Вы теперь имели достаточно времени, чтобы успокоиться и все обдумать.
У костра загремели посудой. Раздвинулся брезент, и в палатку заглянула Ирина. Посмотрев вопросительно на Вейкко, она вышла, плотно прикрыв за собой вход в палатку.
— Никто из нас не умел строить, — спокойно начал Ларинен. — Я не имею и виду Надежду Павловну.
Тогда на бюро Кемов не знал многого, но все, о чем сейчас говорил Вейкко, было ему уже известно.
«И почему он сам не рассказал на бюро?» — внутренне досадовал Кемов.
— А вы хорошо знали Пянтеева? — спросил он, когда Ларинен закончил свой рассказ.
— Кое-что знал о нем.
— Он опять сидит.
— Да? — без особого интереса переспросил Ларинен. Он уже слышал об аресте Пянтеева, хотя и не знал подробностей.
— После праздников, видимо, и вам придется явиться в суд.
— Вот как?! — Вейкко изумился. О суде он слышал только от Ирины. — Дело, значит, дошло до такой точки?
— Да, до такой, — медленно выговорил Кемов. — Васильев сказал, что вас вызывают в качестве свидетеля.
— А кто же обвиняемый? — с облегчением спросил Вейкко.
— Няттинен.
— Значит, справедливость все-таки восторжествовала?
— Да, конечно, — ответил Кемов. — Но я лично не считал бы вас невиновным.
— Может быть, вы поясните?
— Пожалуйста. Вы критиковали Няттинена на многих собраниях, а сами позволяли сделать себя послушным орудием в руках расхитителей государственных средств. Знаете ли вы, что творилось на складе? Там разворовано государственного добра на десятки тысяч рублей. Теперь Пянтеев получит по заслугам. А почему вы даже по долгу службы не присмотрелись к этому человеку? Да и как секретарь партийной организации вы должны были лучше знать людей. Если бы дело разбирали формально, то и вас следовало посадить на скамью подсудимых. Ведь по документам вы получили со склада краски, олифы, гвоздей, толя и всею прочего гораздо больше, чем израсходовано на стройках. Куда вы их дели? Хорошо, что Васильеву удалось раскрыть всю эту шайку. Няттинен вначале честно работал, выполнял план. Но он слишком дорожил процентами и своей собственной славой, а поэтому у него не хватило мужества разделаться с людьми, запутавшими его в грязные дела. Вы и это проглядели. Теперь вы говорите, что вам привозят битый кирпич и это наносит ущерб государству. Но вы же расписались в получении кирпича. Потом выяснится, что на печи его израсходовано меньше, чем получено. Подите потом объясните, куда вы дели остатки. Вот в чем дело. Так что, можете ли вы считать себя совершенно невиновным?
Ларинен низко опустил голову.
— Ну что ж, — буркнул он, — потом бы опять поручите Лесоеву разобрать дело…
Кемов прервал его:
— Лесоеву, говорите? А ведь в свое время он сделал много хорошего. Он по-своему честный человек и на редкость трудолюбив. Никогда и нигде не заботился о своей выгоде… Но… Э-эх, Вейкко Яковлевич, сложная штука человек! Поди-ка разберись в нем. Мы и самих-то себя подчас не знаем. И добавил уже спокойнее: — Как ты считаешь, не выпить ли нам до собрания чайку?
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Четверо строителей отправились на воскресенье домой в Кайтаниеми. Они и раньше уходили туда в субботу вечером и возвращались в понедельник утром. А Нийккана нередко навещал Кайтаниеми и посреди недели.
У двоих на этот раз были особые причины пойти домой. Николай Кауронен хотел отметить свой день рождения в семейном кругу, а Нийккана готовился через неделю отпраздновать свою свадьбу.
Ларинен не смог пойти вместе со всеми. У него были спешные дела, и к тому же он только вчера вернулся из деревни.
— Будьте осторожны, — предостерегал он уходящих. — Лед может подвести. Не держитесь группой.
— Мы знаем, не волнуйся, — успокоил его Николай. — А почему вы с Ириной не идете? Пошли бы вместе.
— Нет, сегодня не могу. Передай привет матери.
Посредине озеро еще не замерзло, а пролив уже был скован льдом. Лед угрожающе трещал под ногами, но люди шли быстро, держась на некотором расстоянии друг от друга. В вечерней мгле озеро казалось мрачным и таинственным. В лицо дул ледяной, пронизывающий ветер.
Придя домой, Николай сразу же поспешил в баню. Надо же помочь Марине печь блины! Он присел на низенькую скамеечку, долго смотрел, как она возится у печки, потом взял ее за талию и усадил к себе на колени.
— Да ну тебя, не мешай! — запротестовала жена, но не встала, погладила его черные жесткие волосы.
Они молча смотрели на тлеющие в печи головешки. Со двора раздался голос Пети:
— Мама, ты где? А где папа?
Марина только успела вскочить на ноги, как дверь распахнулась, и на пороге бани появился мальчик, запорошенный снегом. Он тотчас же забрался к отцу на колени и начал выкладывать самые важные и неотложные свои новости:
— А у меня есть лыжные крепления. Ты мне приделаешь их к лыжам? На будущий год я тоже пойду в школу и буду получать одни пятерки. Так учительница сказала. А что, больше пятерки нельзя получить? Папа, а почему котятки ходят, хотя ничего не видят, а наша Леночка не умеет ходить, а уже все видит?