— Петя, поди скажи бабушке, чтобы она дала тебе молока. — Мать попыталась остановить поток вопросов.
— А я не хочу молока. У нас есть печенье, пироги, рыбник… Почему сегодня всего так много?
— К нам придут гости, — сказал отец. — Ты сейчас пойдешь спать, а завтра мы с тобой будем праздновать.
— Мы теперь каждый день будем праздновать?
— Нет, только в дни рождения, — ответила мать. — Сегодня родился наш папа…
— А вот и нет, — не согласился Петя. — Взрослые не родятся, они только умирают.
Отец весело рассмеялся. Марина стала выпроваживать их обоих:
— Идите-ка лучше домой, мешаете только. Угли стынут.
На улице Николай сразу почувствовал, как ледяной ветер пробрал его прямо до костей. Он подхватил сына на руки и побежал к дому. В темноте он чуть не наткнулся на отца, который с непокрытой головой стоял во дворе и, к чему-то прислушиваясь, недовольно ворчал:
— Ну и ветер! Слышишь, как лед-то ломает?
— Петя, а ну живо домой! — Николай опустил сына на землю, прислушался и только теперь между порывами ветра уловил какой-то натужный скрип.
— Чуешь? — спросил старик. — Что скажешь, бригадир? Пошли в избу, посоветуемся.
Мать Николая, маленькая, ссутулившаяся женщина, стояла у плиты и жарила рыбу.
— Баня готова? Скоро гости начнут собираться, — сказала она.
Старик отмахнулся:
— Погоди, Насто!
Он обратился к сыну:
— Что скажешь, если придется просидеть здесь дня три-четыре?
— Ну что ты! До праздника осталась всего одна неделя. Мы ведь обещали, что праздник будем встречать в новом доме.
— А если льды поломает, не попадешь в Кайтасалми ни пешком, ни на лодке. Уж я-то этот пролив знаю. Точно такой же ветер был, когда тебя на свет ждали. Помнишь, Насто? — обернулся он к жене. — И лед был тогда такой же плохой.
— А тебе все равно пришлось идти, — вздохнула старуха. — С винтовкой… Два года сына в глаза не видел. Ушел, а я на берегу стояла, все смотрела и думала, как бы не потонул. Потом с берега прямо в баню пошла. В ту же ночь и родила…
— Сходим на берег, посмотрим. А там придумаем, что делать, — предложил старик.
— А-вой-вой! — Мать только теперь поняла, в чем дело. Оставшись одна, она запричитала: — А гости? А баня? Ждали, ждали… Леночка даже заулыбалась, как сказали, что папа домой придет. А что мы теперь ей скажем?
Отец с сыном пробыли на берегу недолго. Все было ясно. Там, где мужчины недавно перешли пролив, на волнах носился разбитый лед. Справа оставалось еще широкое ледяное поле, но при таком ветре и оно могло в любую минуту растрескаться на мелкие куски.
— Надо созвать мужиков, — решил Николай.
— Ты иди домой, собирайся, а я обойду их.
— Нийккана, наверно, не пойдет, — нахмурился Николай.
— Ну и пусть останется, — сказал старик. — У него другое дело.
Ховатта как раз заворачивал белье, чтобы идти в баню, когда Иивана вошел к нему в комнату. Короткая трубка из карельской березы дымилась под его длинным и острым носом.
— Ты уже за нами? — спросил он. — Сейчас идем.
Иивана не знал, как и сказать, что он пришел звать не в гости и не в баню, а пришел, чтобы отправить его ночью в нелегкий обратный путь.
— Слышишь, как дует? — спросил он для начала.
— Да, хороший хозяин в такую погоду и собаки на двор не выгонит.
— А я вот Николая гоню на ту сторону, — ответил старик, обрадовавшись, что разговор завязался так удачно.
— Вот хорошо! — засмеялся Ховатта. — Нам больше пару достанется да больше крепкого после бани. Пусть себе именинник отправляется, мы и без него попразднуем.
— Вам всем идти надо, а то надолго здесь останетесь, — вздохнул старик. — Льды ломает.
Ховатта вытащил изо рта трубку и часто заморгал водянистыми глазами:
— Пусть себе ломает. Тем крепче схватит завтра. В понедельник можно катить хоть на лошади.
— Что ты понимаешь! — Старик укоризненно покачал головой. — Был бы крепкий мороз — тогда другое дело. А этот ветер только мокрого снегу нанесет. Целую неделю теперь тепло будет. Уж я-то знаю!
— А чего ты народ мутишь? — рассердилась жена Ховатты. — Оставь ты мужика в покое, пусть отдохнет. Да и дома дел полно. Я ему все лето толковала, чтобы прибавил дерна на крышу хлева. Так ведь разве заставишь?! А теперь топи не топи в хлеву, коровушка все равно ревет с холоду.
— А как Николай? — Ховатта перебил жену.
— А что Николаю?! — не унималась хозяйка. — У Николая есть дома народ.
— Перестань уж! — Ховатта протянул жене рюкзак. — Положи что надо на дорогу. Я сейчас соберусь.
— Дерна мы с тобой, милая, потом вместе прибавим, да еще с песнями. — Старик Иивана подмигнул хозяйке. — Пусть потом твой Ховатта да моя Насто ревнуют.
— Больно ты мне нужен, старый хрыч. — Хозяйка добродушно усмехнулась.
— Ну, не говори, — Иивана притворился обиженным, но сейчас ему было не до болтовни, он спешил в другие дома.
К Лампиевым старику вовсе не хотелось идти. Он знал, что Нийккана будет только доволен, если сможет посидеть несколько дней со своей Анни. Да и что говорить, старик понимал парня. Когда-то и сам был молодым. Он тогда работал на сплаве, а Насто там кашеварила. Иивана выбирал для караула такой мысок, где не могло образоваться никакого залома. А ночью, спрятав багор, отправлялся за три километра к Насто. Вернувшись утром, он к приходу десятника сам создавал на реке что-то наподобие залома, который тут же при десятнике и разбирал.
С тех пор прошло уже пятьдесят лет, но старик охотно вспоминал те времена.
Молодые сидели в избе Нийкканы и о чем-то говорили. С приходом старика оба замолчали. Чтобы разом покончить с делом, Иивана выпалил одним духом:
— Знаешь, Нийккана, другие собираются сейчас за пролив, пока лед держит!
Юноша растерянно смотрел то на старика, то на Анни.
— Ему нездоровится, — сказала Анни с беспокойством.
«Ловко придумано! — мысленно похвалил ее Иивана. — С больного взятки гладки…» Анни начала убеждать:
— Правда, правда, его знобит. Я сейчас принесу градусник!
— Не ищи, и без него там обойдутся. — Старик собрался уходить.
— Это правда? — спросил Нийккана. — Все идут?
— Все.
— Но ведь ты же болен, — забеспокоилась Анни.
— Пройдет, Анни. Ну подумай: все идут, а я…
— Кто тебя будет винить, раз ты болен?
— В том-то и дело, Анни, что винить никто не будет. Не скажут ничего, а это еще хуже…
Анни мяла в руках косынку. Нийккана беспомощно смотрел на нее. Вдруг она решила:
— Хорошо. Уж если обязательно нужно идти, то без меня не пойдешь. Сейчас я сбегаю к председателю, думаю, что он отпустит меня на несколько дней.
Накинув на плечи пальто, Анни быстро сбежала по крутой лестнице, громко стуча каблуками.
— Вот это невеста! — похвалил старик и заторопился дальше.
Теперь оставался один Ондрей. С ним Иивана надеялся быстро сговориться. Ондрей, правда, не был хорошим плотником, но и его помощь кое-что значила.
Ондрей сидел перед зеркалом, собираясь бриться. Он тоже решил, что старик пришел поторопить его на день рождения, и встретил его весело:
— Э, да ты еще совсем молодец! Сразу видно старого партизана. Хорошая закалка!.. Когда снова придешь к нам на стройку? Скоро не узнать тех мест. Настоящий город растет. Улицы, клуб, радиоузел, больница… Мы все переселимся туда, а эту деревушку оставим как музей. Вот увидишь. Будем продавать билеты желающим посмотреть на старую карельскую деревню Кайтаниеми.
— Да как-нибудь соберусь, — пообещал старик и безо всяких предисловий изложил свое дело.
Улыбка сразу сползла с лица Ондрея. Он вытер бритву и сухо спросил:
— Это бригадир дал такой приказ?
Тон Ондрея удивил Иивану.
— Все идут, не один бригадир.
— Послушай, старик! — Ондрей зло сощурил глаза. — Раз ты теперь у бригадира на побегушках, то передай ему вот что: те времена были, да сплыли, когда все брали штурмовщиной, не заботясь о людях, об их отдыхе.
— Так ты не идешь?
— Нет. Я свои права и законы знаю.
Старик был ошарашен. Он уже взялся за ручку двери. И тут его разобрало такое зло, что, не переводя дыхания, он выпалил:
— Так вот ты что за птица! А ведь небось говоришь о революции, о празднике, о годовщине… Да знаешь ли ты, как эту самую революцию делали? Без отдыха мы ее делали. Хлеба не было, зато уже воды да снегу вдоволь с неба сыпалось. Мы сами законы создавали… Не хочешь — не ходи! Люди будут праздник встречать, а ты знай, что он не для таких, как ты!..
— Меня, старик, политике поумнее тебя люди учили!
— Только ты в ней ни черта не понял, статуй!
Старик сердито захлопнул за собой дверь. Холодный ветер несколько успокоил его, и он опять стал тревожно всматриваться в озерный мрак. Треск льдов доносился все отчетливее. Теперь пролив можно перейти только в одном месте, заходя далеко вправо.
Постояв несколько минут, Иивана пошел на колхозный склад за канатом.
А в это время Ондрей на все лады проклинал бригадира.
— Тоже мне начальник нашелся, — жаловался он жене. — Заискивает перед Лариненом. Хочет отметить с ним день рождения. Да и тот хорош, недаром его из партии выгнали… Наше общество Кауронену, видишь ли, не подходит… А если я сейчас не пойду, то он будет потом трезвонить об этом на каждом собрании.
Ондрей стал нехотя одеваться.
Иивана Кауронен пришел домой, когда все были уже в сборе. Почти следом за ним явился и Ондрей.
— Вот это правильно! — у Ииваны вся злость сразу прошла. Мало ли что человек может сгоряча наговорить. Ведь никому не хочется оставлять теплый домашний уют и в непогоду отправляться в трудный опасный путь.
Иивана достал бутылку водки и разлил ее поровну в пять стаканов:
— На дорогу. А там, на месте, у Николая в сумке еще найдется.
Ондрей усмехнулся. Он угадал: рюкзак приготовлен для Ларинена.
Марина молча стояла у окна.
— Неужто уходишь? — спросила она наконец у Николая, будто только теперь поняла, что муж уходит и день рождения отменяется.