Список был далеко не готов.
Ундозеров, например, должен быть в конце списка, а пока почему-то указан в числе первых.
Петр Потапович задумался. Почему Ундозеров? За былые фронтовые заслуги? За них он получил в свое время что полагается. А теперь? Зимой работал на пилораме, летом — капитаном пассажирского катера. Пассажирского, а не грузового. Работу его не измеришь тонно-километрами, даже в рублях не измеришь — рабочих катер возит бесплатно. На пилораме, правда, работал он неплохо. А личные качества Ундозерова? Какое-то легкомысленное ухарство, чуть ли не ребячество, неорганизованность, пожалуй. На собраниях отмалчивается, не поймешь, одобряет, нет ли.
Петр Потапович вывел красным карандашом большой знак вопроса против Ундозерова. Следующий…
Ну, легок на помине, только думал о нем — идет.
Ундозеров шел к конторе с какой-то женщиной. Высокий и прямой, голова закинута слегка, словно он что-то высматривает в облаках. Это вот и есть особенность Ундозерова — такая походка. А ему не восемь и даже не двадцать восемь, чтобы ворон считать. Женщина, наверное, видела неважно, потому что все сутулилась, боялась идти по узким мосткам.
«Кого он еще тащит?» — вздохнул Петр Потапович. В таких организациях, да еще заброшенных черт-те куда, посетителей приходится принимать, когда им вздумается. Петру Потаповичу осталось только закрыть папку с кандидатами на премию. Для видимости он открыл перед собой следующую в стопке — папку с ведомостями.
Посетители долго вытирали ноги в прихожей. Вместе с ними в контору вошла сырая прохлада. Ундозеров поздоровался громко, первый протянул руку. Крепкая у него была рука, мокрая. Женщина остановилась у двери.
— Какими судьбами! — Петр Потапович невольно улыбнулся беззаботной бодрости капитана.
— Везу груз на Олений. Грузовой-то катер в ремонте. Вот и заехали по пути…
— Ничего себе по пути, — перестал улыбаться Петр Потапович, — двадцать километров крюк. — Он покосился на папку с кандидатами и утвердился в своем вопросительном знаке. «Дисциплина действительно того», — подумалось ему.
Ундозеров пояснил:
— Да вот ей надо было сюда по делу, — он кивнул на попутчицу. — За справкой приехала.
Петр Потапович не знал в лицо всех рабочих стройуправления. Объекты были раскиданы по берегам озера. Он спросил женщину:
— А где и кем вы работаете? Какую справку?
— Да не она, муж работал у нас. — Ундозерову стало неудобно перед Мариной. — На грузовом катере работал, Ватанен фамилия…
— А-а! — лицо Петра Потаповича вытянулось, посерьезнело. — Что же вы у двери! Садитесь, познакомимся… Да, ваш муж работал у нас, как же, помню, печальный случай, печальный… обидно… Вы похоронные получили? — Вдруг он понял, что спрашивает не то, неловко замолчал, вздохнул: — Бывает… ходишь, а что будет вечером, не знаешь… Был человек и нет… — И опять замолчал.
— Мне бы справку, — сказала Марина.
— Справку? — эхом отозвался Петр Потапович и открыл ящик письменного стола.
— Что муж погиб на производстве. Для пенсии детям… — Марина вытащила носовой платок, но сдержала слезы. — Трое их у меня… старшему тринадцатый год…
Петр Потапович помедлил и закрыл ящик. Задумался, глядя в окно на озеро. Страшная, должно быть, смерть была у Ватанена на таких волнах. Кажется, в прошлую ночь он сам переплыл ледяную реку. Нет, это было раньше… И в комнате было тесно от стука сердца. Интересно, снится Ундозерову война? Он же настоящий фронтовик. Наверное, не снится, вон здоровый какой. Конечно, не снится.
— Да, я понимаю… Как тебя зовут?..
— Марина Петровна, — подсказал Ундозеров.
— Я понимаю тебя, Марина Петровна… Трое детей, без мужа… Если бы от меня зависело, от души бы… Но закон…
— Какой закон? Причем закон? — возмутился Ундозеров.
Петру Потаповичу стало вдруг легче: с Ундозеровым разговаривать было проще. Он повернулся к капитану пассажирского катера:
— А вот такой. Не можем мы дать справку о том, что Ватанен погиб на производстве. Не можем, потому что это был бы обман государства.
— Как же так — обман! — Марина испугалась. — На моторке же… лодку нашли с водой, потом самого, тело…
— Верно. Я знаю. Я понимаю вас. — Петр Потапович снова перешел на «вы». — Но на производстве — это когда в рабочее время, по нарядам. А он поехал в нерабочее время — раз. Не было ни распоряжения, ни наряда — два. В-третьих…
— Какое, к дьяволу, распоряжение?! — вспылил Ундозеров. — Человек умирал!
— В служебном помещении прошу не ругаться. — Тон Петра Потаповича был ледяным, но внешне он был совершенно спокоен. — Я вам, Ундозеров, уже напоминал в прошлый раз. Выслушайте меня и ведите себя прилично. Вот так. Человек, которого вез Ватанен, не умер — это в-третьих.
— Острая форма аппендицита, спроси у кого хошь, не то что у врачей — все знают, понял? — гремел Ундозеров.
— Медицинские дела не по нашей части. Речь идет конкретно о справке. А больная давно ходит и здоровее нас с вами. Дальше, больная, которую Ватанен вез, не имеет к нашему предприятию никакого отношения. Я понимаю, конечно, но — вот так, да…
— Так просили ведь, «умирает», сказал… сосед наш, в дорожном работает… И чай не допил…
— Ну вот, и он — в дорожном, не у нас, Марина Петровна. Он просил в личном плане, так сказать, не в служебном, понимаете?
«В личном плане» — Марина не знала, что это значит. Не знала она, какие параграфы и какие законы оправдают последний подвиг мужа. Она просто растерялась сейчас оттого, что этот подвиг нужно было почему-то оправдывать ей самой. Оправдывать — почему?..
Петр Потапович взглянул на часы. Дело было ясное, никакого другого выхода он не видел. Его ждали папки, работы было невпроворот. Конечно, надо сказать что-нибудь теплое этой женщине. Вон как согнуло ее горе, глаз поднять не может.
— Вы не волнуйтесь, пожалуйста, дети не останутся до совершеннолетия без материального обеспечения, не волнуйтесь. Вы не понимаете, социальное обеспечение в нашей стране… не волнуйтесь…
— Пошли, Марина! — Ундозеров шагнул к двери. — Оставим его, к дьяволу, пошли!
— Как же без справки! — тихо спросила она. — Мне сказали: со справкой — пенсия другая… да и детям бы знать, подрастут… какой отец был…
— Будет справка, все будет, только не от такого. Пошли!
Дверь закрылась, и только тогда Петр Потапович набрал в грудь столько воздуха, что смог крикнуть:
— Ундозеров, вернись!
Тот согнулся в дверях:
— Ну!
— А вы не нукайте на меня. И закрой дверь.
— Ну, слушаю.
— Что это значит — найдете справку без меня! Угроза?
— И найдем. К начальнику пойдем, в партбюро пойдем, в рабочком. Да хоть в суд, понял? На любое собрание, понял? Правда всюду, а не у тебя в столе. — Ундозеров снова было вспылил, но понизил голос и говорил почти спокойно.
— Ах, вот как, Ундозеров… С жалобой, значит… Так бы сразу и сказал. Только не выйдет, Ундозеров, не выйдет. Мы кое-что знаем. Все знаем. Вот она — все тут, — он похлопал по первой попавшейся под руку папке. — Мы обязаны знать… Так что иди, жалуйся. Посмотрим, понятно!
Ундозеров сел на стул без приглашения, внимательно, даже с любопытством вгляделся в лицо собеседника. Он смотрел так пристально, что Петр Потапович растерялся.
— Ты, того, что?..
Ундозеров все смотрел и удивлялся. Вот уже никогда не думал, что встретит такое… Глаза обычно у Петра Потаповича как глаза — не поймешь, какие. Серые, пожалуй, даже голубоватые. А сейчас, у злого, смотри-ка, и глаза черно-желтые, и мелкие какие-то, словно пузырьки. И лицо серое, не похожее…
— Ты, брат, нездоров, а? К врачу бы сходил, посоветовался, а?
У Петра Потаповича что-то опустилось внутри.
— И нервы небось, а?
— Издеваешься? — Петр Потапович даже встал, достал спички, но руки дрожали. Ундозеров закурил и ему дал прикурить:
— Нервы это, не иначе…
— Ладно, хватит. — Петр Потапович говорил спокойно, как мог. — Сейчас вы куда?
— На Олений остров…
— Так, говоришь, по пути заехал! Так я понял? И с тем только, чтобы эту женщину привезти? За справкой? — Петр Потапович взял какую-то тетрадь, повертел в пальцах карандаш. — Давно ли ты знаешь ее, Ундозеров! Жене-то хоть сказал, что такой крюк дашь из-за другой женщины?
Ундозеров медленно встал. Грустно, жалеючи, вздохнул:
— Сволочь же ты…
Оставшись один, Петр Потапович долго сидел, покуривая, потом взял папку со списком кандидатов на премию и размашисто вычеркнул красным карандашом строку. В списке стало одной фамилией меньше.
Потом снова раздумывал: «В одном он прав — нервы. Устал я. Нелегко нести службу с такими. Скорее бы на пенсию».
До пенсии было еще далеко. На столе лежала кипа папок. И не только на столе. Давно ему надо было съездить по делам на Олений остров, да вот все непогода. Хотя бы на пару дней стихло, чтобы съездить туда и обратно.
А озеро все бушует и бушует.
Марина ждала Ундозерова во дворе конторки. Они пошли молча по тропинке к большой дороге. Ундозеров мысленно уже упрекал себя за излишнюю резкость с Петром Потаповичем. Человек ведь тоже в годах. Вслух он заметил:
— А все же жалко человека. Пропадет он с таким характером.
Марина покачала головой:
— Нет, не верю. Такие люди не пропадут. — Потом спросила: — Почему ты меня к нему? Я тут начальства не знаю. Кто он тут такой?
— Он-то! — Ундозеров хотел объяснить Марине должность Петра Потаповича. Потом раздумал. Даже сложно объяснять. И к чему! — Он чиновник. Просто чиновник. С некоторой властью, с небольшой. Черт с ним! Поехали.
— Куда! Как же без справки! Когда начальник вернется? Может быть, мне подождать его?
Ундозеров остановился и сказал решительно:
— Вот что, Марина. Прокатимся-ка со мной еще до Оленьего острова. Там выгрузим барахло из «Ударника», а потом я довезу тебя прямым путем До дому. Хватит тебе мотаться. В конце концов не твое дело такие справки доставать! Будто других людей нет. Сделаем без тебя. Поехали?