У причала «Ударник» подпрыгивал на частых пенистых волнах, словно радуясь приходу своего капитана.
Ундозеров посадил Марину в пассажирскую каюту, укрыл брезентом поверх пальто, а потом, отцепив концы, оттолкнулся от причала и нажал на стартер:
— Ну-ка, «Ударник», дай ходу!
Перевод Т. Резвовой.
«КУДА ВЕДЕШЬ, ТРОПИНКА МИЛАЯ…»
К порогу мчался плот, а на нем — три человека.
Горбатая спина плота из шести коротких бревен, связанных березовыми хлыстами, покрылась серой ноздрястой пеной. С веселым ожесточением вода встряхивала бревна, испытывая, казалось, каждый прутик связки на растяжение и сразу же на разрыв.
Сидящие на плоту люди не разделяли буйного веселья воды. Плот мог перевернуться на каждом крутом изгибе порога, и то, что не случилось раньше, могло произойти в любую следующую минуту. Все трое ждали этого. Но каждый переживал опасность по-своему.
«Черт-те что! Атомный век и… плот, связанный прутьями! — размышлял хмурый молодой человек. — Нет… кажется, этот валун проскочим. А этот?.. И этот! Как же быть с Ниной, если?.. Плавает она не ахти…» — и он еще крепче сжал руку молодой женщины в синем лыжном костюме.
Лицо Нины было бледно от страха и восторга. Губы полуоткрылись, глаза широко распахнулись. «Вот только благополучно перевалить этот порог… — успокаивала себя Нина. — Дальше течение не такое уж стремительное… Ах!.. Как же так? Шесть бревен-коротышек, тонкие, как нитки, прутики — вот и все, на чем так дерзко удерживается наша жизнь!.. Ужасно!.. Но и прекрасно!..» — Она прерывисто вздохнула, захлебнувшись речным густым ветром, и прижалась плечом к брезенту, брошенному на ящики.
Третьим на плоту был проводник. На его худощавом лице прожитые годы оставили свои отметины-зарубки, а солнце, мороз и ветер покрыли его неяркими, но прочными красками. Серые, чуть выцветшие глаза со спокойным прищуром смотрели перед собой, но видели все, что проносилось и слева и справа. Проводник по-хозяйски стоял в конце плота, пригнувшись вперед, широко расставив ноги, и медленно погружал в воду жердь, заменявшую весло.
А думал он вот о чем: «Теперь я поверну плот вправо, чуть-чуть вправо… Хорошо. А если левее?.. Да ведь не слажу. А вот так? Еще… еще… Хорошо! Да, теперь доплывем!»
Но заводь показалась внезапно даже для него. Плот вильнул раз, другой и замер, будто его вытянули на отмель.
Нина встала.
— Алеша, все?
— Сиди, до места еще с километр плыть, — отозвался Алексей, держа ее руку в своей.
— А будут еще… пороги? — Нина настороженно посмотрела в лицо проводнику.
Николай Петрович, набивая махоркой трубку, ответил:
— Да ведь куда же деться воде-то?
— Может, причалим? — предложил Алексей. — Прутья бы стянуть попрочнее. Вот тут, смотри…
Проводник одним взглядом окинул все шесть бревен и повел плечом.
— Да ведь ничего с ними не случится, — сказал и снова прищурился: плот уж втягивался в горловину перед новым порогом. — Сидите себе спокойно, уже скоро.
И — снова заводь, к берегу которой проводник ловко подвел плот.
Ящики и чемоданы носили на холмик все трое. Алексей и Нина напоследок сняли даже чурбан, на котором сидели. Груза оказалось много, хотя первые недели жить здесь, на месте будущего поселка, будут только двое: Алексей — начальник стройки и его жена — фельдшер Нина.
А пока что на месте будущих домов и широких улиц стоял лес. Вершину холма, окруженную деревьями, отмечало темное пятно — след бывшего костра: неделю назад Алексей уже был здесь. Сегодня он возвратился сюда, чтобы остаться надолго, может быть, на годы.
Первая партия строителей с грузами на лошадях пошла в обход болота, а начальник стройки, соорудив плот, намного сократил путь до места. Была, что скрывать, причина, ради которой начальник стройки стремился добраться сюда первым: Алексей давно уже мечтал показать Нине свои, с детства знакомые места.
Жена согласилась. Куда как лучше не идти и не ехать по бездорожью, а приплыть на плоту.
— Вот это романтика! — сказала она.
Что ж, если Алексей и обманул ее надежды, то лишь в том, что путь оказался чересчур романтичным. Еще и сейчас, стоя на берегу, Нина с изумлением восклицала:
— Вот это было ощущение… Напиши своим — ведь никто же не поверит!
Николай Петрович, человек с практическим складом ума, высказал свой резон:
— Да ведь на плоту куда быстрее…
Алексей самокритично заметил:
— Титов за сутки семнадцать оборотов вокруг планеты сделал, а мы…
— Да ведь… Не знаю, приходилось Титову вокруг наших болот ходить? Думаю, больше одного круга за сутки никак не сделать.
Палатку Алексей и Нина поставили и укрепили так быстро, что даже невозмутимый, скупой на эмоции проводник ахнул:
— Ишь ты! Смотри-ка!
Ему, охотнику и плотнику, долго ли соорудить шалаш из веток, а то и дом потеплее, в два-три сруба. Но чтоб палатку…
Наверно, поэтому Николай Петрович особенно ходко подхватил ведро. Что там ни говори, а любая, самая грандиозная стройка начинается с хлопот об обеде. Но Алексей решительно перехватил дужку ведра:
— Для таких дел есть и помоложе. Отдыхайте.
Вернулся с водой он не скоро. Шел медленно; перед глазами вставали будущие кварталы домов, витрины магазина, огни веселого клуба. Вот тут, где река выгнула берег полуостровом, поросшим ягелем, лесной пожар расчистил площадку, как будто знал, что поселку нужен будет и свой стадион.
Помахивая ведром, Алексей шел по берегу. Новый поселок за Лосиными болотами. Невероятно! Услышь такое в детстве, когда приезжал рыбачить сюда, — ни за что не поверил бы. И даже позже, когда служил в армии, напиши кто из друзей про это, подумал бы: шутит земляк.
А вот как все повернулось! Теперь Алексей сам строитель, приехал закладывать постройки нового города. Говорят, через реку перебросят вскорости железное плечо моста, протянут стальные рельсы Западно-Карельской дороги, а потом… Эх, посмотреть, что здесь будет лет через двадцать!..
Земля под ногами стала зыбкой. Алексей потянулся к воде и отпрянул. У самой кромки берега начиналась такая глубина, что даже кристально чистая вода не показывала дна. Обойдя трясину, Алексей нашел надежный спуск, зачерпнул воды и повернул обратно на холм.
Дым от костра окутывал бронзовые стволы сосен и с попутным ветром пробивался на волю к реке. У костра лежала Нина и читала журнал.
— Чем увлеклась? — спросил Алексей.
Она не подняла головы, ответила не сразу:
— «Бедной Лизой»…
— Что-о? Карамзина?!
— Не-ет, современной «бедной Лизой», которую обманул современный стиляга. И как не надоест писать об одном и том же. Вот ты, стиляга в клетчатом костюме спортивного покроя, устарелого фасона, признайся: соблазнил меня?!
— Ах это вы, «бедная Нина», героиня новой повести! Очень приятно познакомиться. Кстати, где заварка и почему не видно Николая Петровича?
Нина рассмеялась:
— Действительно, его не видно, зато отлично слышно.
Алексей и впрямь услышал добросовестный храп из палатки.
— Тоже жизнь! Как выпала свободная минута, так ляжет и спит себе.
— И спит! А чего ему переживать? Свое дело знает отлично. Вспомни, как на порогах он держался. Уверенней, чем мы с тобой.
— Знаю. Видел. Признаю. Весной, говорят, его наградили Почетной грамотой. Премию дали. Заслуженный плотник. Это, не считая талантов плотовщика и охотника. К нам бы на стройку его…
— Что, не согласился?
— Почему, он старик безотказный. Куда пошлют, туда и пойдет. Из таких. Но решили, пусть живет на месте. Там тоже умелые руки нужны.
Нина разлила чай в две кружки и спросила:
— Разбудим?
— Пусть спит. Встанет — покушает.
Поели, напились чаю. Алексей сделал из гибких прутьев два удила, привязал к шнурам крючки. Черви нашлись здесь же, под камнем. Пришли к берегу, забросили удочки и уселись на тот самый чурбан, на котором сидели в пути. У берега тихо покачивался плот. Нина бросала в воду сухие листья, веточки, смотрела, как течение подхватывает и медленно уносит их на середину реки.
— Первые поселенцы! — усмехнулась Нина. — Хоть бы кто-нибудь стихотворение про нас написал. Места-то здесь какие красивые, спокойные, вот как течение реки здесь, в заводи. Алеша, как думаешь, напишут?
— А что нам, без стихов плохо? И не так уж здесь красиво. Погоди, придет осень, зарядят дожди, ветер завоет в лесу: ый-ый!..
— Осенью мы первые дома заселим… Ой, Алеша, правая клюет!..
Николай Петрович проснулся и вылез из палатки. Головешки в костре чуть тлели. Он отесал пень, подбросил в огонь сухие щепки.
Чай был еще горячий. Николай Петрович не спеша поел, неторопливо набил трубку, закурил. Потом встал, развязал веревки и осторожно вынул из объемистого картонного ящика радиоприемник. С тревогой осмотрел батареи. Нет, не промокли. Подсоединить батареи к приемнику, протянуть антенну на ветку, воткнуть заземление в песок — дело нехитрое.
Приемник ожил, зашипел, потом послышалась мелодия — чистая, как только может быть далеко в лесу, где нет помех.
«Куда ведешь, тропинка милая…» — запел нежный с грустинкой голосок девушки, бережно подхваченный мягкими басами аккордеона.
Старик сидел и слушал. Не глядя, машинально набил трубку, вытянул из костра горящую щепку, но то ли забыл, то ли раздумал прикурить, и она угасала, источая жгуты белого едкого дыма.
«…печаль, моя безмерная, кому поведаю, кому?» — спрашивала певунья и не слезой, а серебристой росинкой на ветке дрогнул и упал ее голос. Ушла песня.
Николай Петрович по привычке выбил трубку, взялся за топор. Подходящая сухая сосна оказалась под рукой. Отрубив двухсаженный кусок, плотник расколол его, тщательно обтесал, вбил в землю столбы, положил сверху перекладины. Получился стол, чистый, ярко-желтый. Такие столы в Карелии ставят у рыбацких костров или перед низкими охотничьими избушками. Носят они на карельском языке громкое название — сто́ловой.