У ЗАРУБЕЖНЫХ ДРУЗЕЙ
МЕТАМОРФОЗА ЧУВСТВ
Зимой 1921—1922 года стояли такие морозы, о которых карелы говорят: «Огнем охвачены земля и небо». Птицы замерзали на лету. Желтым морозным заревом пылали леса.
В те дни ухтинские деревни были охвачены пожаром войны. Захватчики, отступая под натиском молодой Советской Армии, грабили и сжигали карельские деревни, уводили на запад скот, увозили наше добро, угоняли тысячи стариков, женщин и детей.
Мне тогда было шесть лет. В памяти остались лишь отрывочные картины этого мучительного пути. Грудные дети замерзали… Над ними рыдали и причитали матери.
Богачи, имеющие по нескольку лошадей, мчались быстро под звон бубенцов, везли много имущества. Медленно и мучительно продвигались бедняки, простуженными голосами понукая жалких кляч. Сердито и тревожно покрикивали на отстающих солдаты и офицеры.
У моей матери не было лошади. Меня везли по очереди на санях знакомые и незнакомые люди.
Помнится, как по заснеженной дороге на Верхнем Куйто усталая женщина с трудом тянула за собой маленькие саночки, на которых сидел ребенок и умолял мать идти быстрее. А когда добрались до деревни, ребенок молчал. Он был мертв.
В городе Каяни карел группировали, чтобы отправить в специальные лагеря. Люди продавали последнее из скудного скарба, чтобы купить железнодорожные билеты и ехать куда глаза глядят, лишь бы избежать лагерей. На станции мы ожидали ночного поезда.
Многие из нас впервые видели железную дорогу и вагоны. Когда поезд подошел, одна из женщин полусерьезно, полушутя закричала:
— Ой, люди добрые, дом идет, второй идет… Ох, целая деревня! Бегите!..
Мы сели в эту «деревню» и поехали, сами не зная куда. Под вечер следующего дня, вблизи города Тампере, один тучный пассажир, с любопытством поглядывая на нас, обратился к моей матери:
— Куда рюсси едут?
«Рюсси» — это обращение считалось у белофиннов в те годы оскорбительным, адресовалось не только русским, но и карелам, а также финнам-красногвардейцам.
— Едем искать хлеба и работы, — ответила мать.
Толстяк еще внимательнее осмотрел нас и спросил, что умеет делать моя мать.
— Землю пахать, косить, за скотом ухаживать — все умею, — сказала она.
— Ладно, поедем ко мне. У меня есть для вас хлеб и работа.
На станции Кангасала нашего нового хозяина ждала подвода. Через некоторое время мы подъехали к приходу Пялькяне, где раскинулось имение крупного землевладельца Лемола. Оно занимало почти весь большой полуостров на берегу озера Малласвеси. Массивное здание на каменистом грунте разделено на две половины. В одной, которая представляла собой огромную избу, жили батраки и батрачки. О размерах этой избы можно судить хотя бы по тому, что зимой здесь одновременно мастерили лодку и сани. В другой половине, где было несколько комнат, размещались хозяин, хозяйка и четыре их сына.
Больше десяти лошадей ежедневно запрягали батраки. За десятками коров ухаживали батрачки. Работы хватало всем. Весной, когда скот выпускали на пастбище, даже и мне, шестилетнему мальчонке, находилось дело. Вместе с душевнобольным безродным подростком я пас стадо. Престарелых и калек в те годы в Финляндии обычно содержала какая-либо община, приход. За этого мальчика, «проданного с аукциона», хозяин ежегодно получал от прихода известную сумму на содержание, но мальчик работал на землевладельца, ничего не получая, кроме скудных харчей и заплатанной одежды.
Осенью я пошел в школу.
Почти все преподавание в начальных классах было построено на примерах войны. Ученикам предлагали решать задачи, содержанием которых была война. На уроках географии изучались карты с восточными границами Финляндии у Белого моря, куда не раз устремлялась финская военщина и откуда каждый раз она обращалась в бегство. Уроки истории проходили в рассказах о войнах. По улицам маршировали шюцкоровские отряды, готовясь к новой войне.
По ночам мы с матерью мечтали о суровых родных берегах озера Куйтто, которое, казалось, осталось за тридевять морей. Мы жили на чужбине. Это были для меня первые удары войны.
Моей учительницей была добросердечная барышня Мартта Салонен. Когда сынки крупных хозяев дразнили меня «рюссей» или «рюсюляйнен» (русский оборванец), учительница часто после уроков уводила меня в свою комнатушку, угощала чашкой кофе с булкой, а иногда и конфетами.
Так прошли годы, и вот настал долгожданный день нашего возвращения на родину…
Ухтинские деревни застраивались, восстанавливались. По Куйтто поплыли первые пароходы и моторные лодки… А вскоре мы, ватага подростков, неслись по бурным порогам реки Кемь навстречу новой жизни, на учебу в Петрозаводск, к труду, к боям…
Кажется, все это было совсем недавно, а как много за эти годы унесла воды река Кемь, как много пролито пота и крови нашими людьми, как изменились они сами и наш край! У людей моего поколения появилась седина на висках. Но главные изменения не только в этом. Народы мира по-новому смотрят на жизнь, на войну и мир.
И вот весной 1957 года я в составе советской делегации деятелей культуры поехал в Финляндию на празднование девятой годовщины со дня подписания Договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи между Финляндией и Советским Союзом.
Мне доводилось встречаться с людьми из Финляндии, но впервые я ехал к ним по делам дружбы и мира. По всем сообщениям и всему ходу событии я понимал, что финский народ теперь стремится к дружбе, к миру и, как все другие народы, ненавидит войну. Все это так, а память воскрешала воспоминания о горящих деревнях, о трескотне автоматов, об уроках арифметики, на которых дети гадали: делить или умножать число убитых финских солдат на число русских.
Ведь читать газетные сообщения о стремлении наших соседей к дружбе — одно дело, и совсем другое — заглянуть им в душу, по выражению глаз и по рукопожатиям почувствовать, что у них на сердце.
…Мы выехали из Москвы. Огромный вечерний город сверкает тысячами разноцветных огней. Поезд, набирая скорость, уже мчится по темным равнинам, а зарево Москвы, ее тепло и ее бойкая жизнь, кажется, летят вслед за нами. Москва, самый мирный город в мире, стала центром, имеющим культурные связи со всеми уголками земного шара, центром прогрессивного мира. Ежедневно из Москвы выезжают государственные деятели и дипломаты, ученые и писатели, артисты и художники во все концы нашей планеты. Дипломаты излагают свои мысли точным, лаконичным языком, композиторы — мелодиями, художники — красками на полотне, поэты — рифмованными строками… Но все они несут в другие страны идеи мира и дружбы, идеи созидательного труда, протестуя против подготовки новой войны.
И в Москву ежедневно приезжают государственные деятели, ученые, деятели литературы и искусства разных стран. Многие из них иначе, чем мы, оценивают явления жизни, не все они понимают наш общественный строй, но большинству из них, как и советским людям, дороги идеи мира и дружбы между народами. Многие из них покидают Москву искренними друзьями нашего народа.
Ночной Хельсинки тоже сверкает огнями, как и Москва, но это не те огни. Непривычно режут глаза световые рекламы огромного торгового дома Штокмана. Кажется странным, зачем так много тратится электроэнергии на эти назойливые рекламы. Если человеку нужны чулки или зубная паста, то неужели он не может найти их без кричащих реклам? Но странным это кажется нам, представителям страны, где нет конкуренции между фирмами.
Однако мы приехали сюда, в Хельсинки, не с тем, чтобы дискутировать, какой способ производства лучше и кому должны принадлежать промышленные предприятия — государству, народу или частным лицам. Пусть они рекламируют нейлоновые чулки, лишь бы заводы не конкурировали в производстве пушек и авиабомб, пусть у них красуются огненные рекламы новых приключенческих фильмов, лишь бы народ не гнали на поиски приключений и военных авантюр.
Официальные визиты и приемы чередовались с поездками по городу и окрестностям.
Нас тронул теплый приятный вечер, проведенный среди советских людей в нашем посольстве. Нас осаждали расспросами о московских новостях, и, казалось, работники посольства с завистью смотрели на нас, еще два дня назад гулявших по улицам Москвы, дышавших московским воздухом… И это понятно — некоторые целый год не виделись с друзьями и родными, соскучились по родине, интересы и мир которой они здесь защищают.
В зале Хельсинкского университета был организован торжественный вечер, посвященный девятой годовщине со дня подписания Договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи между Финляндией и Советским Союзом.
Я с любопытством смотрел на моложавое лицо крупного государственного деятеля, президента Финляндии Урхо Кекконена, который много сделал для укрепления дружбы между нашими странами. Финны называют его другом спортсменов. Зимой он совершил переход на лыжах — более трехсот километров. Журналисты пошли следом, они гадали: пройдет или не пройдет президент этот путь? Президент и адъютанты прошли хорошо, а вот журналисты не дошли. Изнуренные, они возвратились с полпути.
Нашей делегации предложили побывать в разных городах страны.
В восемь утра мне позвонили в номер, что машина ждет внизу. Мы с работником общества «Финляндия — СССР» Сайсио отправились в Пялькяне.
Пасмурное небо начало проясняться. Поля уже освободились от снега, но мерзлая земля не впитывала талую воду. Перелески еще были покрыты снегом. Широкая и прямая асфальтированная дорога позволяла развить значительную скорость. Сайсио сам управлял автомобилем.
Город Хямеенлинна — один из старейших в стране. На его окраине высится старинная крепость с остроконечными шпилями и массивными каменными стенами. В военные годы здесь отбывали «наказание» писательница Хелла Вуолийоки и другие, не разделявшие взглядов тогдашних правителей относительно войны против Советского Союза.
Мы сделали в городе лишь короткую остановку, и машина опять мчится по деревням губернии Хяме, по самым что ни на есть «финским деревням Финляндии», как объяснил Сайсио. Он сам уроженец этой губернии и охотно рассказывает о жизни и быте своих земляков. Если финнов считают самыми спокойными и медлительными, то это можно сказать прежде всего о жителях здешних мест. Сайсио рассказывает забавные истории о своих земляках.
Например, пришел сосед к соседу, хозяин сидит за столом, обедает. Ему нельзя мешать. Сосед сидит на скамейке, ждет, сосет свою трубку. Потом уже вместе пьют кофе. Выпили по чашке, по второй. Наконец заговорили.
— Что нового? — спрашивает хозяин.
— Да ничего особенного, — отвечает сосед. — Я ведь по делу пришел, сообщить, что у тебя пожар. Твоя баня горит.
Машина мчится по узким проселочным дорогам. Догоняем шагающего посреди дороги сутулого мужчину. Он держит в длинных руках большие кожаные рукавицы, которые почти касаются земли. Сайсио дает долгий гудок и снижает скорость. Старик продолжает спокойно шагать. Сайсио дает второй продолжительный гудок и почти останавливает машину. Старик оглядывается и продолжает идти. Лишь после третьего настойчивого гудка, сделав еще десяток неторопливых шагов, он сходит с дороги и пропускает машину.
— Вот это и есть мужчина из Хяме! — смеется Сайсио.
Мы ехали в село Онккала — центр прихода Пялькяне. Мне все знакомо здесь, каждый поворот дороги, каждый мостик и домик. Мало что изменилось. Лишь некоторые дома заново покрашены да появилось несколько новых. Прежняя каменная церковь возвышается на самом видном месте, но рядом с ней появилась новая школа. На склоне холмика, среди сосен, стоит старый двухэтажный деревянный дом. Тридцать шесть лет назад в нем была школа.
Здесь все знают друг друга в лицо и по имени. Приезд незнакомых людей вызывает любопытство. Мы спросили, учительствует ли здесь Мартта Салонен. Нет, такой никто не знает. Однако вскоре выяснилось, что она по-прежнему здесь и по-прежнему учительствует. Только она давно уже госпожа Мартта Тауранен.
В госпоже Мартте Тауранен мало что осталось от Мартты Салонен. Стройная блондинка стала морщинистой, сутулой, седеющей женщиной. Но я узнал ее тотчас. Она меня не сразу вспомнила. И не мудрено, если она обучила грамоте сотни, быть может тысячи, детей. Я сам работал учителем, но, пожалуй, не узнал бы всех своих бывших учеников, хотя мой учительский стаж куда меньше.
Потом, когда я напомнил кое-какие детали более чем тридцатилетней давности, она вдруг заволновалась, закачала головой. Да, да, сидел за крайней партой, да, да, колол дрова, да, действительно, она угощала, жалела… Она все вспомнила.
Старого учителя всегда трогает, когда ученики помнят своих наставников, да еще такие, которые живут «за линией», за государственной границей. А сколько «линий» пролегло между ее учениками более чем за три десятилетия, особенно во взглядах на мир, в мыслях и действиях! Моей учительнице было приятно узнать, что государственная граница и разница в мировоззрениях не мешают советскому человеку вспоминать с теплотой то хорошее, что получил он в детстве от ее доброго сердца.
Здесь, в провинции, меньше, чем в городах, знают о жизни Советского Союза. Госпожа Тауранен все же слышала, что в Советскую страну ездили даже и финские учителя и что они хорошо отзываются о русских.
Мы не спросили, как ей теперь велено вести преподавание. Хочется верить, что она и сама уже понимает, что арифметику лучше всего применять в торговле, а не на войне, географию — в смысле уважения государственных границ, а историю — чтобы доказать бессмысленность войн.
…До владений Лемолы отсюда пять километров. Знакомая дорога! Сайсио удивляется, как можно спустя тридцать с лишним лет вспомнить, где ехать прямо, где поворачивать направо, где налево.
Нашему поколению советских людей пришлось проехать и пройти сотни и тысячи дорог на жизненном пути. Но то, что мы видели в детстве, сохраняется в памяти на всю жизнь. По этой дороге я когда-то много раз шагал в школу. Ребенок всегда фантазирует о своем будущем. Мне вспомнились картины, которые я рисовал себе тогда. Но, как бы ни была смела моя фантазия, она ограничивалась заманчивой жизнью хозяина своей избушки на берегах родного озера Куйтто, где уже никто не заставит бегать за чужими коровами и никто не даст кличку оборванца. Не хватило тогда воображения, чтобы представить себе жителей озера Куйтто хозяевами всей страны.
И вот машина остановилась во дворе Лемолы. Все здесь осталось таким, каким и было. Дом хозяина и хибарки батраков те же, то же здание для господ дачников, тот же амбар. Та же баня на берегу и та же тропинка к ней. Только скотный двор перестроен. Все это кажется странным после того, что мы привыкли видеть у себя, где все меняется, обновляется и на месте старого строится новое.
На всякий случай мы спросили у стоявшей во дворе женщины, чей это дом.
— Хозяина Калле Лемолы… — с оттенком удивления протянула она.
Я вспомнил старшего из братьев и сразу узнал, когда он вышел навстречу. Конечно, он помнит батрачку из Карелии и ее маленького сына, но не хочет верить, что этот «маленький» и стоит перед ним.
В большой комнате, где жили раньше батраки, хозяин, видимо, не хотел задерживаться, но все же я успел убедиться, что и здесь все по-прежнему. Тот же стол из широких сосновых досок, те же скамейки, та же огромная квасная кружка с двумя ручками — для общего пользования. Только печка новая. Не раздеваясь, мы прошли на хозяйскую половину, куда батраки без дела не ходили. Теперь мало кто держит батраков. Невыгодно.
Калле Лемола, в отличие от мужчин из Хяме, очень разговорчив. Видно, он много читает и следит за политическими событиями. О жизни в Советском Союзе он знает, но, тем не менее, его любопытство огромно. Особенно интересуется он жизнью в Карелии, хочет знать, как выглядит Петрозаводск. Землевладельца интересует жизнь наших земледельцев. Он переспрашивает, действительно ли у нас люди получают доходы по труду.
— А кто не работает? Как же с ними?
Содержание этого вопроса и тон которым задал его хозяин, говорили сами за себя: есть и должны быть такие люди, которые не работают.
Лемола сказал, что не принадлежит ни к какой партии, но считает себя «крайним правым».
— Или, как у вас называют, «реакционером», — пояснил он.
— Мне интересно послушать и реакционера, — засмеялся я.
Узнав, что я собираюсь писать путевые заметки, он пожелал, чтобы и его взгляды стали известны советскому читателю. Если разговор, который происходил за столом во время довольно продолжительного ужина, сократить до минимума, то его «реакционные» взгляды таковы:
«В Советском Союзе самая передовая техника, сельское хозяйство ведется на высоком техническом и агротехническом уровне. В Советском Союзе передовая наука и лучшие силы искусства. Народ Финляндии испытал много бедствий. Одна из причин заключается в том, что у ее правителей прошлых лет было неправильное отношение к Советскому Союзу. Географическое положение Финляндии, размеры страны, экономическое положение и здравый смысл требуют самого дружественного отношения к великому восточному соседу. Послевоенные взаимоотношения между нашими странами развиваются в благоприятном направлении. Без торговых связей с Советским Союзом и без его помощи наше экономическое положение было бы хуже. Экспорт продукции деревообрабатывающей и металлургической промышленности, а также сельского хозяйства дали возможность Финляндии сократить безработицу. Она здесь меньше, чем в других капиталистических странах».
— Наше желание, — говорит Лемола, — чтобы никогда больше не идти на вооруженное состязание. — Он засмеялся. — Как бы упрямы мы, финны, ни были, нам пора уже понять, что нам не по силенкам состязаться с вами с оружием в руках.
Он говорил и о незавидном положении тех западных стран, которые в экономическом и военном отношении зависят от Америки.
Маленький сын хозяина, Юха, широко раскрытыми глазами смотрел на меня. Он впервые в жизни видел человека из той удивительной страны, которую его отец так хвалил. Я думаю, он поспешил поделиться новостью со своими сверстниками.
Мы поблагодарили хозяина за гостеприимство. Надо было спешить в Хельсинки.
В пути мы с Сайсио обменивались впечатлениями. В Пялькяне те же дороги и дома, какие были более тридцати лет назад. Но только этим нельзя характеризовать всю страну. Нынешнюю Финляндию неправильно было бы представлять и по произведениям Юхани Ахо, который описывает идиллию и неизменяемость сельской жизни. Самые большие перемены произошли и происходят в сердцах людей, в их отношениях к Советскому Союзу, к другим народам, к войне и миру.
Калле Лемола назвал свои взгляды «крайне правыми». Советский народ судит о партиях других стран не только по словам, а главным образом по их делам. Можно сомневаться в искренности крупного землевладельца, когда он хвалит советский строй, но нельзя не верить ему, когда он говорит о выгодности торговли с Советским Союзом.
В Финляндии мне доводилось встречаться и с другими бывшими знакомыми. Вот некоторые эпизоды из поездки в Финляндию год спустя, в 1958 году…
Идет шестой съезд общества «Финляндия — СССР». Дом культуры на улице Стуре переполнен делегатами из разных концов страны и гостями. Во время перерыва в фойе пьем кофе, большинство стоя, потому что за столиками не хватает мест. Я разговариваю со знакомыми. Вдруг ко мне подходит стройный брюнет и с дружеской улыбкой спрашивает:
— Простите, вы ведь капитан Тимонен?
Я вздрогнул от удивления. Какой же капитан? Уже больше десяти лет я снял погоны и никакого отношения не имею ни к каким званиям и вообще к военным. А отрицать тоже не могу — когда-то действительно я был в таком звании.
— Да, я Тимонен, но…
— А помните ли вы меня?
У меня очень плохая зрительная память на людей, из-за чего часто попадаю в неловкое положение. Теперь я смотрю на моего собеседника и вижу: что-то действительно знакомое в чертах его лица. Но где и когда я его видел — никак не могу припомнить.
— А помните ли палатку под Масельгской и раненого финского солдата с перебитыми руками? — спрашивает он, продолжая улыбаться.
— А-а! Вот это встреча!..
Действительно, под Масельгской когда-то зимой была палатка медсанбата и в палатке лежал доставленный нашими разведчиками финский солдат.
— Теуво Алава? — теперь я вспомнил его фамилию.
— Тот самый.
Мы крепко пожали друг другу руки, как старые знакомые.
Во время беседы со мной в медсанбате он все расспрашивал, когда его расстреляют.
— Зачем расстреливать? У нас пленных не расстреливают, — говорил я ему тогда. — Это пропаганда финской военщины уверяла, что политруки Красной Армии расстреливают военнопленных.
Я говорил, что для него война кончилась, его вылечат и после нашей победы он вернется домой к своим родным.
— Ну как, правильно я говорил тогда вам?
— Да, да, все так, — кивая головой, отвечал он.
Теперь, 15 лет спустя, мы беседовали долго. Все, что я предсказал ему, сбылось: в лагере военнопленных его вылечили. Он вернулся домой, но уже другим человеком. Теперь-то он знал цену всей пропаганды финской военщины, понял, кто и за что воюет. И он стал активным сторонником дружбы с Советским Союзом, одним из секретарей окружных организаций общества «Финляндия — СССР», коммунистом.
И еще одна встреча.
Еду я в местечко Нурмиярви, на родину классика финской литературы Алексиса Киви. Меня сопровождает руководитель профсоюза сельскохозяйственных рабочих и лесозаготовителей Вяхятало, очень разговорчивый господин. Он рассказывает смешные случаи из своей жизни и мимоходом говорит, что давно собирается приехать туристом в нашу Карелию, да все некогда. Он вспоминает, что в годы войны был неподалеку от Ухты. Я заметил, что Ухта — моя родина и что мне тоже пришлось воевать на ухтинском направлении в начале войны.
— А помните ли вы историю с лосем? — оживился он снова.
— Как же, помню.
Оказывается, мы были тогда «соседями», но далеко не добрыми. Была морозная ночь под новый, 1942 год. На фронте стояла тишина. Между нами лежала нейтральная полоса не более ста метров. И вдруг на эту полосу откуда-то забрел лось, пугливый, но гордо идущий по глубокому снегу вдоль линии фронта, между двумя рубежами огня и смерти. Не мы, а финны пристрелили лесного красавца… Им захотелось жаркого. А лось все-таки наш, на нашей земле. Мы открыли минометный огонь, и под прикрытием его ребята притащили лося. Вот такая была тогда история с лосем, о которой вспомнил теперь Вяхятало. Он рассмеялся:
— А знаете, как нам показалось обидно, черт побери! Лось ведь был большой.
Я подтрунивал, тоже дружески смеясь:
— Да, здоровый, и мясо было вкусное. А повар у нас оказался мастером своего дела. Вот был ужин так ужин!
Поздно вечером, вернувшись в Хельсинки, Вяхятало заказал на ужин лосятину. Такого блюда не было в меню, но он требовал достать где угодно. Пришлось ждать. Наконец, когда жаркое было подано, Вяхятало произнес тост:
— Лосятину надо кушать вот в такой обстановке, а не грызться за кусок мяса, как собаки. Мы же люди. Я имею в виду не только нас с вами, а больше — наши народы.
Кто не согласится с этим!
Во всяком случае свыше двухсот тридцати тысяч членов общества «Финляндия — СССР», активным деятелем которого является Вяхятало, целиком разделяют его мнение.
С трибуны съезда общества «Финляндия — СССР» мы слышали искренние голоса людей, стремящихся к укреплению дружбы и культурных связей со своим восточным соседом. Профессор Геран фон Бонсдорф (в настоящее время председатель общества «Финляндия — СССР») так охарактеризовал изменения, происшедшие в своей стране за послевоенные годы:
— Финляндия перестала быть форпостом Запада против Востока, она является теперь страной дружбы и взаимного сотрудничества с великим Советским Союзом.
Один из деятелей общества — Сааринен[8] призывал связать вопрос о культурных связях и дружбе между народами с борьбой за мир во всем мире.
Генеральный секретарь общества Тойво Карвонен и многие другие выступавшие с тревогой говорили о другом. В Финляндии еще издаются книги, клевещущие на советский народ и советскую действительность. Кто же сочиняет их? Знают ли эти авторы жизнь страны социализма? Некоторые из них были в СССР, но с кем они встречались, какими глазами смотрели на все, что могли видеть? Один автор видел нашу страну через… тюремную решетку. Попав к нам, он был осужден за уголовное преступление. Финны встретили его книгу с возмущением. Народ не мог без отвращения смотреть на соотечественника с душонкой и узким мирком уголовника, который взялся рассуждать о больших социальных проблемах. Можно было бы и не упоминать о такой мрази. Но финнов, так же как и нас, тревожит то, что в их стране находятся люди, которые грязными помоями заполняют роскошные витрины книжных магазинов.
Среди так называемых авторов, со змеиным шипением клевещущих на нашу страну, есть ренегаты, когда-то выдававшие себя за коммунистов. Хорошо маскируясь, они могли длительное время пользоваться нашим доверием и гостеприимством, а потом отблагодарили за это навозом своих измышлений. Книжонки таких писак вызывают в памяти сказку о петухе и навозном жуке. Помните, петух искал зерна в навозной куче, и его усердные поиски привели к удаче. А навозный жук, попав на кучу зерна, искал грязь. Каждый ищет себе пищу по своему вкусу. Отвратительно, когда писаки, обладающие вкусами навозного жука, разыскав клочок грязи в большом складе чистого зерна, пишут об этом со смакованием и извращениями и размножают свою клевету типографским способом.
Нет, не хочется больше вспоминать таких недругов, когда мы пишем о стране честных и трудолюбивых людей. Хотелось бы поподробнее рассказать о более приятных и действительно свойственных финнам чувствах и взглядах на жизнь — об их безграничной любви к суровой природе своего края, о той любви, которая вдохновляет человека упорно трудиться для украшения своей родины. Каждый кусок хлеба и каждая капля молока доставалась им очень нелегко. Еще труднее давалась и дается им правда — правда о настоящей свободе и независимости страны, правда о войне и мире, о дружбе между народами и особенно с советским народом.
В ботаническом саду Хельсинкского университета, почти в самом центре города, и во многих других парках страны можно наблюдать интересное зрелище. Вы входите в ворота, и к вам навстречу мчится шустрая, быстрая, как стрела, белка. Живая, настоящая белка с длинным пушистым хвостом и с дружелюбными глазами-пуговками. Если вы имеете в кармане орехи или другие любимые ею лакомства и дадите попробовать, она без стеснения вскарабкается к вам на плечо, потом юркнет в карман, сумеет сама забрать оттуда угощение, и не успеете оглянуться, как она выпрыгнет обратно на траву, а оттуда — на ветку сосны и, с благодарностью глядя на вас, начнет спокойно грызть свою добычу или унесет ее своим бельчатам, которые где-то поблизости.
Поздно вечером вы можете видеть на улицах пары влюбленных, которые ведут себя довольно свободно, не обращая на вас внимания. Вы — посторонний и для них не существуете. Кое-кто в Финляндии пытается уверять, что в их стране все люди так и живут, не обращая внимания ни на кого и никому не мешая. Но мы знаем, что и в Финляндии далеко не так мирно, как иным кажется. Огромное множество газет, которыми заполнены пестрые киоски, ведут нападки друг на друга, отражая борьбу между различными партиями. Одни хвалят новый состав правительства, другие им недовольны. О борьбе говорят и огни реклам: купите, мол, у нас, только у нас. И уж, конечно, нет и не может быть никакого мира между предпринимателем и рабочим, между владельцем земли и батраком. Не представляет собою единого целого и финская литература, в которой тоже отражается борьба различных классов и политических течений.
Мы беседуем с одной дамой, считающей себя знатоком литературы. Она говорит глубокомысленно, подняв глаза к потолку и выпуская изо рта колечки папиросного дыма:
— Финская литература? Да нет же ее. Она только рождается…
— Простите, а Алексис Киви, Юхани Ахо, Эйно Лейно, Каарло Крамсу, Майю Лассила, Пентти Хаанпяя?.. — Мы перечисляем писателей, оставшихся в сердцах каждого финна.
Она презрительно морщится:
— Да, все это было, но это не то. Смотрите на большой Запад. Как мы отстаем!
Она признает только модернистскую литературу.
— И вы в Советском Союзе пишете о народе и для народа. Это же теперь не в моде…
Сама того не желая, она сказала нам лучший комплимент. Мы к этому и стремимся, чтобы писать о народе и для народа, чтобы жить жизнью народа.
Конечно, рассуждения этой дамы не могут характеризовать современное состояние литературных течений в Финляндии. Сколько здесь политических партий и течений, столько и разных группировок и течений в литературе.
Отрадно отметить, что книги карельских писателей, пишущих на финском языке, пользуются большой популярностью среди простых людей Финляндии… Мы имели возможность убедиться в этом при посещении многих финских городов. В Хельсинки делегаты съезда общества «Финляндия — СССР» говорили нам:
— Одно у вас плохо — мало вы пишете. И мало переводите. А откуда иначе, как не из ваших книг, мы узнаем о жизни в Советской Карелии и вообще о Советском Союзе. Пишите больше о лесорубах, о рабочих, об ученых…
В городе Лахти детина огромного роста спросил меня, запросто обращаясь на «ты»:
— Долго будешь здесь? — Потом он добавил: — Пишите.
Это уже относилось ко всем нам, карельским писателям.
По его тону я понял: он ждет не наших писем, а книг.
Встреча с этим великаном запомнилась мне, видимо, еще и потому, что рука его, когда он пожимал мою, показалась мне по-рабочему натруженной и сильной.
Остался в памяти навсегда и вечер, проведенный в Рабочем доме города Лахти.
— Слово предоставляется советскому гостю…
Любому оратору приятно, когда аудитория встречает его тепло. Но тут абсолютно никакого значения не имела персона оратора. Аудитория видела перед собой советского человека. И бурные аплодисменты переполненного зала были адресованы нашему двухсотмиллионному народу.
Если бы в зале уронили иголку, вероятно, ее падение было бы слышно, — в такой тишине люди слушали рассказ о Советском Союзе. А временами вдруг раздавался гром аплодисментов, длившийся несколько минут.
…Новые моря, новые города, очаги передовой науки в краю бывшей сплошной неграмотности, грохот моторов в карельских лесах. И эти великие преобразования рождают новый облик человека…
Чтобы рассказать об этом, нужно подобрать живые, убедительные примеры. Как-никак — аудитория необычная. Когда опять раздаются аплодисменты, веришь: тебя поняли!
— Но мы не говорим, что все гладко на нашем пути…
Да, это они знают. Они знают, что такое война. А у нас половина того времени, которое прошло после Октябрьской революции, ушло на войны и на восстановление разрушенного войной народного хозяйства.
— И теперь у нас трудности. И основная в том, что не хватает рабочих рук. Планы и задачи грандиозные, а народ «маленький» — чуть побольше двухсот миллионов человек…
Люди смеются, а глаза блестят. Ведь у них, у четырехмиллионного народа, около ста тысяч безработных.
В зале сидело несколько сот человек. Не каждый из них озабочен безработицей. Может быть, не каждый восторгается нашими достижениями, не каждого они интересуют. Но есть другое — то, что интересует и радует любого финна: Советский Союз не хочет войны и борется за мир и дружбу между народами во всем мире. Он борется за то, что близко всякому честному финну, дорого каждому народу.
Перевод автора.
АВГУСТ В КАЙНУУ
На станции Коувола мы попрощались с советским проводником и вышли из вагона. Коувола — это довольно крупная узловая станция. На платформе было полно народу. С поезда сошло много пассажиров, но господин среднего возраста, который стоял в толпе далеко от нас, уверенно направился именно к нам и дружески протянул руку.
— Вы, очевидно, из кооперативного общества Кайнуу? — спросил я на всякий случай.
— Именно так. Арви Куркинен.
Поезд не успел тронуться дальше, как наша машина повернула на север, стала набирать скорость. Мы с Куркиненом уже были на «ты». В Финляндии переходят на «ты» довольно быстро и просто, тем более с таким располагающим к себе человеком, как Арви Куркинен.
Было особенно приятно перейти из советского железнодорожного вагона в машину советского производства — это была «Волга» — и сесть рядом с человеком, который с первых же минут казался старым знакомым, хотя встретились мы впервые.
— «Волга» довезет! — сказал Арви, улыбаясь.
Эту фразу можно часто встретить на рекламах магазинов, которые занимаются продажей советских машин. А зубоскалы из конкурентов добавляют к этим словам запятую, и тогда по-фински фраза звучит умоляюще: «Волга», довези!»
«Волга» не подводит. Она довезет, и быстро. В Финляндии эта машина завоевала популярность. Вот и мы проехали свыше пятисот километров за пять часов. Местами по краю дороги мелькали предупреждающие таблички «Тихо!», но Арви читал их вслух «Лихо!» и прибавлял газ. Позже, в Каяни, когда нас спрашивали, как доехали, мы отвечали, искренно восторгаясь, подобно героям «Калевалы», что мчались, как птицы, только временами задние колеса отталкивались от макушек деревьев. Вообще в Финляндии принято ездить с большой скоростью, дороги позволяют это. Правда, и аварии случаются нередко.
В городе Миккели остановились пообедать. Мне доводилось бывать в Финляндии довольно часто, каждый раз я отмечал какие-то изменения. Теперь обратил внимание на то, что молодежь ходит босиком, парни — с длинными распущенными волосами, а женщины — в очень уж коротких юбках. В витринах магазинов заметно, как, по сравнению с прошлым годом, повысились цены. На вопрос Арви, что нового я успел заметить на сей раз, ответил, что вижу, как поднимаются цены и женские подолы, словно соревнуясь между собой. В этом соревновании, я думаю, победителем выйдут цены. Только их еще можно поднять.
Не доезжая до города Каяни, повстречались с другой «Волгой». Обе машины остановились. Из встречной вышел мужчина, которого природа щедро наделила ростом. Вот он — Эркки Сеппяля, добрый друг, который не раз бывал у нас в гостях в Карелии, и я еду к нему не впервые Оставалось только опасаться, чтобы кости не поломались в объятиях этого великана.
— Добро пожаловать, друзья! — сказал он спокойно, но могучий голос слышен был, наверное, очень далеко.
Эркки Сеппяля — руководитель рабочего кооперативного общества округа Кайнуу, он же председатель окружной организации общества дружбы «Финляндия — СССР». По приглашению этих двух организаций мы и приехали на этот раз в Финляндию, теперь он наш хозяин. Не дождавшись нас в Каяни, он сам поехал навстречу.
Нас повели прямо в ресторан того же кооперативного общества, не дав даже переодеться; вещи остались в багажнике. Ужин был такой, что нельзя было не заметить хозяину:
— Если ты будешь кормить нас таким образом целый месяц, твое кооперативное общество вылетит в трубу.
— Предприятие может вылететь в трубу только из-за плохого руководства, а не из-за хорошего аппетита, — ответил Эркки.
Каждая фраза — афоризм.
— Тебе бы следовало издать сборник афоризмов, — посоветовал я.
— Кооперативное общество избрало меня не сочинителем, а для того, чтобы я делал деньги. В капиталистическом обществе рабочий должен бороться против власти денег даже деньгами.
С домом, где теперь ресторан рабочего кооператива, связаны воспоминания моего детства. В 1922 году, когда закончилась бандитская авантюра белофиннов и карельского кулачества, отступавшие белые насильно угнали из родных мест несколько тысяч карельских женщин и детей и привели сюда, в северную Финляндию. Я, тогда шестилетний мальчишка, был в их числе. В то время дом принадлежал богатому карельскому купцу. Нас с матерью разместили в одной из комнат. Не помню, подарил ли кто или просто мать купила, но именно здесь я приобрел первые в жизни штанишки. Был крепкий мороз. Из этого дома я выбежал на улицу, чтобы похвастаться перед всеми горожанами, что теперь я не в одной только рубашке. Правда, все горожане так и не успели узнать о моей потрясающей новости. Мать догнала меня и притащила обратно в комнату, переполненную беженцами.
Богатый карельский купец в конце концов разорился. Теперь дом, перестроенный по-современному, принадлежит рабочему кооперативу. Ресторан и магазин внизу — это только два из сотни предприятий, которые принадлежат рабочему кооперативу и разбросаны по округу Кайнуу, одному из значительнейших по территории и населенности в северной Финляндии. Мы побывали в его универмагах, пекарнях, авторемонтных мастерских, в столовых, которые вполне прилично конкурируют с частными предприятиями, фирмами и кооперативами буржуазных слоев населения. Кооперативное общество рабочих обеспечивает трудящихся всем необходимым. Эркки Сеппяля с улыбкой рассказал, что даже похороны его членов обходятся дешевле, чем в других фирмах. А ведь в условиях Финляндии умереть — это очень дорогое «удовольствие». Похоронные бюро выколачивают за каждого покойника от 600 до 4000 марок.
Эмблемой кооперативного общества на всех его предприятиях служит огромная буква «Э» — от слова «Эдистюс» («Прогресс»). По другую сторону улицы, напротив главной конторы и универмага рабочего кооператива, находится универмаг и ресторан кооператива правых слоев населения с буквами «СОКОС» («Центральный союз финских кооперативов»). Его предприятия выглядят роскошнее, но торговая сеть в Кайнуу меньше, чем у рабочего кооперативного общества. Председатель «СОКОС» тоже пригласил нас в гости и показывал свои предприятия. С нами был и наш хозяин Эркки Сеппяля. Председатель «СОКОС» округа Кайнуу сказал полушутя, что он хотел бы рассказать советским гостям более подробно о деятельности своей фирмы, но опасается делать это при Эркки Сеппяля — настолько он опасный и умелый конкурент. Главные универмаги конкурентов разделяют лишь несколько шагов. К эмблеме рабочего кооператива «Э» прибавлены далеко заметные буквы «…нсин тянне!» и получается «Энсин тянне!» («Сперва сюда!»). На крышу одного четырехэтажного здания рабочего кооператива каким-то чудом поднята машина «Волга». Она видна всему городу. Горят огромные буквы: «Волга» выше всех!» И ниже другая фраза: «Волга» доберется куда угодно!» Еще одна реклама, на этот раз из перефразированной, очень популярной в Финляндии русской песни: «Волга», «Волга», ауто армас!» («Волга», «Волга», машина родная!»)
Попробуйте не задуматься, какая эта машина — «Волга»!
Эркки Сеппяля охотно рассказывает о проблемах предпринимательства. Когда мы удивились, почему многие богатые предприниматели охотно берут в долг крупные суммы, уплачивая за них проценты, Эркки Сеппяля убедительно разъяснил:
— В условиях Финляндии долг — это тоже имущество, и даже очень значительное. Деньги должны делать деньги. На средства, взятые в долг, можно купить акции или земельные участки. В Финляндии цены повышаются быстро. Приобретенные сегодня акции, дома или земельные участки можно завтра продать в два-три раза дороже. И тот, кто дает в долг, тоже получает прибыль. В этом состязании одним везет, другим нет. Некоторые богатеют быстро, и так же быстро, за один день, можно потерять все. Надо уметь смотреть вперед и предугадывать, во что вложить деньги, откуда их снять. Какова мораль? Да такова, что тот, кто создает материальные ценности своими руками, менее в почете, чем тот, кто умеет спекулировать этими ценностями. Так что трудящимся поневоле приходится атаковать деньгами власть денег.
Вот почему в Эркки Сеппяля сочетается стойкий коммунист и очень умный коммерсант, который, однако, заботится не о личной выгоде, а трудится на пользу рабочего класса.
В августе 1968 года рабочее кооперативное общество Кайнуу отмечало свое 50-летие. Юбилейные торжества проводились в разных городах и селах округа. В задачи устроителей праздника входило не только рекламирование рабочего кооператива. Успех и благополучие зависят от мира и дружбы между народами Финляндии и ее великого восточного соседа. Праздник рабочего кооператива стал одновременно праздником дружбы между нашими народами. Для этой цели была приглашена большая группа артистов из Советской Карелии: вокальная группа ансамбля «Кантеле», два баяниста — В. Дулев и Е. Ишанин, солистка Карельской филармонии З. Петченко, артисты балета С. Губина и Ю. Сидоров, известный московский жонглер Н. Калмыков и ленинградские акробаты С. Канашкин и А. Мошкин.
Такая представительная группа наших артистов смогла обеспечить финских зрителей первоклассной концертной программой. Где бы они ни выступали — в городах или в селах, — всюду были встречены восторженно, дружными аплодисментами. Каждый раз залы были переполнены так, что даже в проходах стояли. В сельской местности старались присутствовать почти все жители — от мала до велика. Например, в поселке Рауталахти, где проживает семьсот человек, на концерт пришло шестьсот. Из дальних деревень приезжали целыми семьями на мотоциклах, машинах, на велосипедах, на тракторах и даже на автокранах. Многие жители финских деревень впервые в жизни видели балет.
— Просто глазам не верится! — то и дело слышалось во время антрактов.
Трогательно было наблюдать за зрителями, когда Зинаида Петченко исполнила на финском языке ариозо матери из кантаты А. Новикова «Нам нужен мир». На глазах женщин блестели слезы, а потом какие были аплодисменты! Артистов засыпали цветами, словами благодарности.
В Каяни на прощальный вечер собралось более двух тысяч человек, чего раньше никогда не было в этом огромном зале, который рабочие и служащие, члены общества «Финляндия — СССР», построили своими руками в свободное время за счет своих сбережений и доходов от различных лотерей.
Северные финны, которых принято считать медлительными, угрюмыми и малоразговорчивыми, оказались очень даже приветливыми. Они подходили к артистам, дружески улыбались. Многие хотели пожать руку и выразить двумя-тремя словами свое сердечное спасибо.
Я был приглашен для того, чтобы рассказать о советской, в том числе и карельской, литературе, о работе общества «СССР — Финляндия» как председатель Карельского отделения этого общества. У нас с женой был другой, чем у артистов, маршрут поездки, но иногда наши пути сходились. Я бывал в северной Финляндии в качестве лектора еще и раньше — в 1965 и 1966 годах. Лекции о советской действительности финны слушают с большим вниманием, собираются немалые аудитории, особенно когда советский лектор не нуждается в переводчике. После лекции, как правило, сыплются вопросы, иногда весьма далекие от темы лекции.
Куда бы мы ни приезжали, нас всюду знакомили с работой муниципалитетов, разных предприятий, причем встречали представители всех партий — это для того, чтобы дело дружбы и мира не выглядело делом одних только коммунистов. И, конечно же, кроме деловых бесед и лекций, мы должны были посещать бани (непременная форма финского гостеприимства). За дружеским ужином финны опровергают мнение, что они малоразговорчивы и угрюмы, анекдотами, прибаутками, смехом, песнями, иногда танцами.
Каяни и наш Ростов-на-Дону находятся довольно далеко друг от друга, но это не помешало им стать городами-побратимами. То и дело из Ростова-на-Дону в Каяни бывают гости, и каянцы не остаются в долгу. Секретарю окружной организации общества «Финляндия — СССР» в Каяни Косто Вянскя уже не требуются дорожные карты, когда он сам ведет машину на берега Азовского моря, везя туристов из северной Финляндии. Ему уже трудно вспомнить, сколько раз он там побывал.
Общество «Финляндия — СССР» не особенно богато, но оно умеет найти средства, когда они требуются для дела дружбы. В 1967 году активисты общества Кайнуу решили, что раз ростовчане являются побратимами, то надо же им иметь финскую баню. Где взять деньги? Тогда Эркки Сеппяля, Косто Вянскя и руководство всего общества дружбы округа Кайнуу взялись за дело. Были организованы лотереи, вечера. Необходимая сумма была быстро собрана, и баня куплена еще до того, как успели получить соответствующее разрешение на доставку ее через границу с большой группой людей, которые будут монтировать баню на месте.
Сеппяля и Вянскя рассказывали об этом с улыбкой. Когда доехали до границы, у них, естественно, потребовали нужные документы. Они ответили, что дружба не нуждается в визах. Советские пограничники и таможенники отдали честь и ответили: «Хорошо». Шлагбаум поднялся, и строители с баней продолжали свой путь к Азовскому морю. Читатель, конечно, поймет, что этот рассказ нельзя понимать буквально. Важно то, как об этом рассказывали. При полном взаимопонимании, обоюдной дружбе любые вопросы можно разрешить быстро и четко.
Обычный туристский маршрут в Финляндии проходит по городам Хельсинки — Турку — Тампере — Лахти. Когда случаются отклонения, то чаще всего туристы заезжают в Кайнуу. Там побывали многие государственные деятели нашей страны, артисты, спортсмены, в том числе и из Карелии. Зрители города не раз аплодировали артистам нашего Финского драматического театра. По опыту мы знаем, что в Кайнуу составляется для гостей такая насыщенная программа, что каждый час работает на дело дружбы. Программа выдерживается точно, бодро, энергично. Если гости пытаются намекнуть, что нельзя ли, дескать, что-нибудь убавить из программы, хозяева отвечают с дружеской откровенностью, что они пригласили их не для отдыха.
Конечно, отдых тоже предусмотрен. Так и мы сели в две машины и отправились в Суомуссалми, а оттуда еще севернее, уже за пределы округа Кайнуу, к берегу озера Холодное Ёльккю. Полтораста километров по хорошей дороге проехали незаметно. Нам сопутствовала хорошая погода. Хозяева рассказывали, что в прошлом году здесь тоже была хорошая погода — однажды в пятницу. А в этом году почти весь август.
Озеро Холодное Ёльккю оказалось совсем не холодным. Хозяева были рады, что в соревновании, кто больше поймает рыбы, победителем вышел советский гость. (В скобках заметим, что условия были не совсем равные. Все ловили на удочку, а мне дали около ста метров сетей.) Вечер провели у костра, потом отдыхали в лесной хибарке, рассказывали анекдоты, забавные случаи. Почти не говорили о внутренних делах Финляндии, о ее политических проблемах. У костра были коммунисты, члены коалиционной партии, партии центра, социал-демократы. По профессии это учителя и журналисты, коммерсанты и служащие муниципалитета. Говорили только о делах, в которых наши взгляды сходились: о необходимости усилить и расширить культурные, туристические, спортивные связи.
На обратном пути в Каяни пришлось немало поволноваться. Причиной тому был… крохотный, но очень шустрый котенок, которого по пути подарили Эркки Сеппяля. Этот маленький зверек не оставался в покое ни секунды. Поцарапав нас всех до крови и облазив все углы машины, он забрался в штанину Эркки Сеппяля, который сидел за рулем, и стал подниматься по его ноге. Оставались считанные минуты до встречи с председателем одного муниципалитета и с группой наших артистов. А котенок поднимался все выше, цепляясь острыми когтями за голую ногу Эркки. Он корчился, кусал губы, но не снижал скорости, а гнал машину все быстрее. Наконец, маленький зверек добрался почти до брючного ремня. Мы доехали до места встречи ровно в назначенное время. Эркки поднялся из машины первым. Поздоровавшись со всеми, он вынужден был объяснить присутствующим:
— Не удивляйтесь, дамы и господа, если в моих брюках что-то шевелится. Это котенок.
Маленький зверек с острыми когтями не в силах бил побороть финскую точность и терпеливость.
Шли дни за днями. Встречи, поездки, беседы, лекции.
Местечко Пиэлавеси находится за пределами территории Кайнуу, но однажды нас повезли и туда, покрыв расстояние около четырехсот километров. Сожгли много бензина, а он в Финляндии дорогой — 70 пенни за литр (примерно 15 копеек). Для гостей тут не жалеют ни бензина, ни кофе, хотя и то и другое — привозное. Неподалеку от Пиэлавеси остановились в Лепикко, куда приезжает очень много туристов. Были тут и руководители нашей партии и Советского правительства. В этой избушке родился президент Финляндии Урхо Калева Кекконен. Избушка состоит из двух комнат, разделенных холодной прихожей. Во дворе — амбарчик и баня. В былые времена избушка топилась по-черному, о чем напоминает закоптившийся потолок. В год рождения Урхо отец сложил печь с дымоходом, словно предугадав, что родился будущий президент и надо кое-что прибрать и переделать. Сохранилась и мебель того времени — стол из широких сосновых досок, широкие скамейки вдоль стены, массивная кружка для кваса. И люлька, из которой будущий глава государства впервые увидел уголок своей родины. Поневоле задумаешься: не является ли скромное происхождение президента предпосылкой к тем идеям, которыми руководствуется Урхо Калева Кекконен в деле укрепления мира на земле и дружбы между народами?
Не особенно роскошна и народная (начальная) школа, одноэтажное деревянное здание в городе Каяни, где У. К. Кекконен учился. Современные школы в том же городе куда роскошнее. Теперь в этом деревянном здании — детский сад и женская консультация.
Целью нашей поездки в Пиэлавеси было не только посещение дома-музея президента. Нас пригласили в гости к писателю Лаури Кокконену на его дачу на острове, где он и родился. Друзья говорят шутливо, что Пиэлавеси подарило миру двух знаменитостей — Кекконена и Кокконена. Шутки шутками, но Лаури Кокконен, разумеется, в своих масштабах, тоже сделал кое-что для своей родины. По специальности он педагог, инспектор народных школ, по призванию — драматург.
Только что отмечалось 50-летие со дня его рождения. На остров, где писатель отмечал юбилей, приезжали гости из разных районов страны, всего 200 человек. В качестве коллективного подарка ему была преподнесена баня. Это одна из самых прекрасных современных бань, какие мне только довелось видеть в Финляндии. Со вкусом оформленный подарочный адрес подписан большой группой учителей, обществ и союзов работников народного образования, писателей и артистов. Один камень для печи бани послал из Эстонии лауреат Ленинской премии Юхан Смуул, снабдив его своим автографом.
Драматургия Лаури Кокконена — это особая тема, она отвлекла бы от путевых заметок. Скажем только, что его пьесы, а их около десяти, с успехом идущие в театрах Финляндии, бичуют несправедливость, косность, темноту, реакционность. Теперь он работает над антивоенной пьесой.
Беседа с Лаури Кокконеном на его сказочном острове, при свете яркой луны и романтичной свечи на столе продолжалась до поздней ночи. О чем бы мы ни говорили, снова и снова возвращались к вопросу о роли и задачах литературы в современной общественной жизни. В это время мы оба работали над произведениями о прошедших между нашими странами войнах. Мы смотрели на события с разных сторон огневого рубежа, писали о виденном и пережитом нами — солдатами, воевавшими друг против друга. Теперь нас разделял стол с чашками кофе и романтичными свечками. За окном сверкала гладь озера, залитая светом луны. Конечно, и сегодня мы далеко не во всем согласны друг с другом. Но в одном, самом главном — в вопросе войны и мира, дружбы между народами — наши взгляды сходятся. Как и в том, что искусство перестает быть искусством, если оно пропагандирует войну, насилие, вражду между людьми и народами. Мы видим задачу литературы в воспевании идеи гуманизма, идеи мира и дружбы между народами. Даже тогда, когда пишем о войне.
На обратном пути из Пиэлавеси в Каяни мы сделали небольшую остановку в местечке Мансиккамяки на окраине села Ийсалми. Здесь находится дом-музей, где родился и жил классик финской литературы Юхани Ахо. Как правило, в Финляндии бережно относятся к национальным достопримечательностям. Но вот в Палтаниэми есть домик основоположника финской поэзии Эйно Лейно, творчество которого, кстати, высоко ценил Максим Горький, включив его балладу «Юлерми» в сборник «Западная литература», вышедший в 1916 году. Скромный домик, где поэт родился и провел годы юношества, настолько разрушился, что вот-вот может рухнуть. Крыша течет, крыльцо сгнило и покосилось. Дверь заколочена грубыми досками: туда, мол, некому стучаться. Нам было неприятно видеть такую картину. Это больно и финнам, поклонникам поэзии своей родины. Когда мы поинтересовались, чем вызвано такое отношение к памяти Эйно Лейно, то выяснилось, что уже неоднократно ставился вопрос о ремонте и реставрации дома и об открытии в нем музея. Об этом хлопотали муниципалитет, общество имени поэта, но все безрезультатно. Теперь весь участок принадлежит новому хозяину — художнику средней руки. Он построил себе рядом новый дом и не хочет пускать на собственный участок поток людей, которые хотят поклониться не ему, а более великому таланту. И никто ничего не может поделать. По законам Финляндии частная собственность является более священной, чем охрана памятников национальной культуры.
Тут уместно рассказать еще о музее известной сказительницы Домны Хуовинен, уроженки нашего района Калевалы. Музей находится в деревне Куйваярви, на самой границе с Карелией. Я был там впервые в 1965 году, когда музей только что открыли.
Большой дом построен в старинном карельском стиле. Здесь всегда много туристов, им предоставляются хорошие большие комнаты, а для самого музея отведен только маленький уголок подвала. Единственными экспонатами являются старый жернов и некоторые мелкие орудия труда. А могила самой сказительницы находится на заброшенном островке, где стоит только выцветший крест без указания имени и фамилии сказительницы. И это в Финляндии, где кладбища и могилы обычно содержатся в безупречном состоянии! В Куйваярви, по-видимому, более важным считается не музей в память сказительницы, а дом для туристов как источник дохода.
В Финляндии нынче модно собирать старинные вещи. Увлечение этнографией стало признаком хорошего вкуса. В новых модернистских городских квартирах непременным дополнением к современной мебели служат старинная прялка, веретено, плошки из березовых наростов, щипцы — держатели лучины, окованные железом старинные сундуки, самовары, купленные иногда за большие деньги. Личные библиотеки не так модны. Книги в Финляндии очень дорогие. Для свободного времени существуют телевизоры, путешествия на машинах, благоустройство дач.
В детстве мне приходилось корпеть над законом божьим, потом изучать Ветхий и Новый заветы. Результатом была большая серия атеистических статей, опубликованных в нашей газете на финском языке «Неувосто Карьяла» («Советская Карелия»). В Финляндии знали об этом, как и вообще о моем отношении к религии. Однако это мне не помешало один воскресный день провести среди духовенства: так предписывала программа. Предполагаю, что наши хозяева из местной организации общества «Финляндия — СССР» не только хотели ознакомить нас и с этой стороной финского быта, но и показать верующим, что атеистические взгляды советских людей не мешают им знакомиться с верующими в целях укрепления дружбы между народами.
Финские священники, как правило, связывают свои воскресные проповеди с проблемами современности, основываясь на воле Иисуса Христа. Пастор села Пуоланга ждал нас со своей супругой у входа в церковь. Быть может, наш приезд дал ему повод поговорить на этот раз о мире, согласии и любви между людьми и народами. После богослужения и торжественного венчания молодоженов церковный совет устроил обед. Всех немало удивило то, что свобода религии в Советском Союзе не только провозглашена, но и соблюдается. Многое о нашей действительности они до сих пор не знали. А потом мы сели в машины и поехали в деревню Пюссюваара на большой семейный праздник. В нем приняли участие прихожане всей деревни. Высоко на мачту был поднят флюгер с цифрой «1751». Это означало, что в том году на этом самом месте впервые остановился представитель рода Сутинен и построил здесь первое жилье. Теперь на празднике присутствовало более ста пятидесяти Сутиненов — все близкие или дальние родственники.
Надо признать, что церковный совет села Пуоланга избрал себе красноречивого пастора[9]. В своей возвышенной речи он поэтически обрисовал красоту природы Пюссюваары, рассказал о горестях и трудностях, которые приходилось испытывать и преодолевать этому роду, чтобы шаг за шагом обработать здешние каменистые поля. Священник заметил мимоходом, что он сам сын лесоруба из этих мест. Будучи еще мальчуганом, работал с отцом до седьмого пота. Когда отец нанес по дереву первый удар топором, крупные комья снега попадали с ветвей на будущего духовника. Отец любил поговаривать, что господам приятно смотреть на снежную красоту, а человек труда чувствует ее тяжелыми ударами по спине. Пастор рассказал, как суровый север то и дело испытывал крестьян ранними заморозками, уничтожая весь урожай. Еще более суровыми испытаниями были войны, и сколько они приносили слез, крови, страданий, сколько оставалось после каждой войны сирот и вдов! А все мирные годы, наоборот, приносили финскому народу радость и благополучие, особенно последние десятилетия, благодаря дружбе между Финляндией и великим восточным соседом. Даже безработных стало меньше.
Я попросил слова, и мне охотно его дали. Конечно, мне оставалось только искренне поблагодарить господина пастора за его добрые слова в пользу мира и дружбы между нашими народами. Здесь было уместно рассказать о том, что карельскому народу приходилось испытывать от войн. Половину советских лет нам приходилось защищать свой край от незваных пришельцев, восстанавливать снова и снова то, что разрушено и сожжено в пожарищах войн. Вот почему для нас идеи мира и дружбы — самые дорогие идеи, вот почему мы решительно и последовательно за них боремся.
Словом, на этой встрече получилось так, что финский пастор и советский атеист говорили с одной трибуны в полном согласии об одном и том же.
После речей мы сидели за чашкой кофе, и тут выяснились интересные подробности, свидетельствующие о том, как подчас скрещиваются человеческие пути. Оказывается, со многими из Сутиненов мы воевали в 1941—1944 гг. на одних и тех же участках — на Ухтинском и на Масельгском направлениях, только по разные стороны огневого рубежа. Между шутками вспоминали одни и те же бои. Но тогда было не до шуток. Пришли к общему мнению, что куда приятнее встречаться вот так, как теперь. Расставаясь, крепко пожимали друг другу руки.
Старая сутулая хозяйка, чей облик говорил о ее тяжелом, длинном трудовом пути, шептала нам божеское благословение. В бога мы не веруем, но верим, что старушка желала от всего сердца всего наилучшего, чего только она могла пожелать.
Наше отношение к религии и верующим — вещи совершенно несравнимые. Верующие бывают разные, как и наше отношение к ним. Что, например, общего у этой старой труженицы с бывшим ухтинским карелом, сбежавшим в Финляндию в годы гражданской войны? Его жизненный путь меня очень интересовал — я как раз собирал материал для будущей книги о карелах в годы гражданской войны и о их дальнейших судьбах. Как только при встрече я заговорил с ним на эту тему, он сильно покраснел, пот выступил на лбу, он вытирал его носовым платком и вместо того, чтобы рассказать о своей жизни, стал хрипло говорить о том, что человек должен покаяться в своих грехах перед богом, который простит все. Видимо, для подкрепления своих слов он совал мне в подарок листок баптистов «Боевой клич».
Я не стал разубеждать верующих деревни Пюссюваары, а над своим «земляком» не мог не посмеяться: у него очень удобный бог — можно делать любую пакость, лишь бы только не забыть покаяться, и все будет прощено. Я уже знал о его злодеяниях в Карелии во время гражданской войны. Я узнал, что потом в Финляндии этот господин получил звание учителя, работал некоторое время в школе, но был со скандалом уволен за то, что избивал детей. Возможно, бог это ему простил, но только не министерство школ. Бог может простить и то, что он водит свою машину в пьяном виде, полиция — никогда.
Вспоминаю еще одну верующую.
Во время Великой Отечественной войны в Советскую Карелию вместе с оккупантами приезжала влиятельная дама, член женской шюцкоровской организации «Лотта-Свярд». Как магистр теологии, она готовила диссертацию на тему «Вредность и несостоятельность коммунистического воспитания» и в то же время старалась внушать религиозные воззрения нашим юношам и девушкам, оказавшимся на оккупированной территории. Она происходила из влиятельного и богатого рода, представители которого всегда стояли на самых крайних правых позициях. До фанатизма верующая, она осталась таковой и теперь, с той только разницей, что поссорилась со всеми церковниками, прямо говоря, что они двуличные и загребают себе богатство вопреки учению Иисуса Христа.
Об этом я слышал много еще до встречи с ней в Финляндии. Во время войны она однажды узнала, что финские офицеры насильно увели советских девушек к себе в дом. Вот тогда-то эта дама с громкой фамилией и решительным характером помчалась спасать девушек, а заодно и моральный облик своих офицеров. Перед домом, преграждая путь, стояли солдаты с автоматами, но она не растерялась, тем более что солдаты знали ее громкую фамилию. Она повелительно крикнула, что, если офицерам нужны женщины, вот она идет! Узнав ее голос, офицеры кто в чем был убежали через окно.
Итак, она занималась у нас диссертацией. Изучив всю литературу на финском языке, что только нашлась в захваченных библиотеках, она заколебалась и вычеркнула из заглавия диссертации слово «вредность». Потом долго беседовала в концлагерях с молодыми людьми, изучала «личные дела» и характеристики. И пришла к выводу, что нужно выбросить из заглавия слово «несостоятельность». Но не могла же она писать о силе коммунистического воспитания! Поэтому, как человек честный, была вынуждена отказаться от всей диссертации. Более того, она стала антивоенным агитатором, и от наказания за такую деятельность ее спасло только высокое происхождение. Вернувшись в Финляндию, дама поссорилась со своими родичами и теперь работает скромной воспитательницей в школе для слаборазвитых детей. На выборах голосует за кандидатов социал-демократической партии. Она заявила, что в душе готова отдать свой голос за коммунистов, но ее удерживают от этого религиозные взгляды.
В округе Кайнуу до сих пор больше, чем в других местах Финляндии, наших карелов, угнанных насильно в конце гражданской войны в 1922 году. Большинство давно вернулись домой, а некоторые по тем или иным причинам остались. У каждого своя, сложная судьба, но всех объединяет тоска по своей бывшей родине. Трогательными были встречи со сказительницей Марией Кюрюнен, уроженкой деревни Вокнаволок района Калевалы Советской Карелии, и с Татьяной Тимофеевой из деревни Алаярви того же района.
Узнав, кто я такой, они прослезились:
— А-вой-вой, неужели ты родом из настоящего Луусалми да еще внук Кондратты, сын Николая?! — Татьяна обняла меня. — Как там в нашей Карелии?.. Озеро Куйтто на месте?.. Дай-то бог, чтобы похоронили на своем кладбище!
Это уже не зависит ни от бога, ни от них самих. Вокруг выросли новые семьи, новое поколение финских карелов, для которых родина — Финляндия.
Вернемся же снова к финским друзьям из Кайнуу.
Чтобы получить правильное представление о Кайнуу, мало увидеть только новые модернистские дома, за которые приходится вносить слишком реалистически ощутимую плату. А большие универмаги, в которых товаров больше, чем у покупателей денег? А безработные, которых, чтобы уменьшить безработицу, по настоянию демократических сил используют на строительстве дорог? Да, в Кайнуу живут не одни юноши с длинными волосами та девушки в слишком коротких юбках.
Когда в ясную погоду стоишь на возвышенности горы Вуокатти, перед тобой на десятки километров открывается панорама северной Финляндии. Видишь еще нетронутые холмы и долины, скалы и болота, суровые утесы с карликовыми соснами, которые с удивительной жизненной силой цепляются за скалы. Любуясь суровой красотой, в то же время ощущаешь трепетное волнение и даже беспомощность человека: как люди могут обеспечить здесь свое пропитание? Северная природа не балует своих жителей плодородием. Много настойчивости нужно для обработки земли, постройки городов и селений. И теперь уже по-другому думаешь о величии и способностях человека труда. Другой вопрос, кто тут спину гнул, а кто сливки тянул. История Кайнуу предстает в особом свете, когда очутишься в селе Палтаниэми, где установлен памятник умершим с голоду в неурожайные годы прошлого века. Скульптор увековечил в граните тощие руки, тянущиеся к трем колосьям, согретым солнечными лучами.
В Палтаниэми сохранился амбар сельской общины двухсотлетней давности. Побывайте в нем, и вы поймете: на вес золота ценилось каждое зерно. Ключи от двух массивных замков главного входа хранились у разных людей, руководителей общины, так что никто по одиночке не мог попасть в амбар. Внутри — другой амбар — амбар в амбаре! — между ними узкий коридорчик. Драгоценное зерно хранилось во внутреннем амбаре и отпускалось через желоб мерами разной величины.
Так что тогда хлебушко ценился иначе, чем в наше время.
Еще с начала прошлого века в поисках лучшей доли некоторые уехали из Кайнуу за Атлантический океан. Но это были единицы. И в наше время в Кайнуу любят народную песню о тех временах:
Мы должны преобразовать свою землю,
а трусы пусть уезжают за моря…
Действительно, земля была преобразована и продолжает изменяться упорным трудом людей, хотя даже теперь многие жители Кайнуу вынуждены искать работу за пределами края и своей страны. Многие отправляются в соседнюю Швецию, некоторые за моря, в Австралию.
Мы были у Хейкки Мустонена, землевладельца. Мустонены владеют земельным участком площадью в 40 га уже несколько поколений. Нынешний хозяин — коммунист, депутат сейма. Половина земли хорошо обработана для посевов. В скотном дворе десять коров, средняя удойность — 4000 литров в год. В отличие от других хозяев, у Мустонена мало сельскохозяйственных машин. Он считает, что это невыгодно. Например, трактор будет стоять без дела большую часть времени в году, если им пользуется лишь один хозяин. В этой же деревне живет землевладелец с крохотным участком земли, но у него есть трактор, которым он успевает обрабатывать земли более десяти хозяйств. Причем трактор приспособлен не только для вспашки, но и для многих других работ. Так что одного трактора хватает на всю деревню. Пожалуй, этот тракторист со своей машиной — «батрак» нового типа. Ведь он единственный наемный работник для всей деревни. Здесь налицо своеобразная, стихийная форма коллективного пользования машинами.
И не только в этой деревне.
В деревне Нялкя-ярви, что в переводе означает Голодное озеро, уже все сельскохозяйственные машины являются собственностью деревни. Полевые работы весной и осенью производятся сообща. Ведется учет доли каждого в этих работах. Жители вытеснили из своей деревни даже магазин частного торговца и организовали свой крохотный кооператив, членами которого метут быть только односельчане. Кооператив не подчиняется ни «СОКОСу», ни рабочему кооперативному обществу Кайнуу, которым руководит наш знакомый Эркки Сеппяля. Правда, когда требуется помощь в виде кредита, кооперативное общество Кайнуу — единственная фирма, которая им эту помощь согласна оказать. Жители деревни очень живо интересовались вопросами ведения колхозного хозяйства в нашей стране. У них, в условиях капиталистической системы, нет возможности опереться на поддержку и материальную помощь государства.
Не могу утверждать, что пример Нялкя-ярви является типичным. Скорее это исключение. В финской деревне происходит и другой, очень сложный процесс.
Путешествуя по дорогам северной Финляндии, то и дело встречаешь добротные крестьянские дома, окна и двери которых заколочены досками. Видишь поля, которые не обрабатываются. Часть таких полей принадлежит уже не крестьянам, а иным владельцам, покупающим и продающим участки не для землепашества, а для различных промышленных акционерных обществ.
Меняется экзотический пейзаж полей Кайнуу, среди которых раньше возвышались аккуратные красные домики с белыми наличниками и белыми оконными рамами, с колодцем-журавлем во дворе. Новые здания землевладельцев стоят теперь на более далеком расстоянии друг от друга, но зато они крупнее — двухэтажные, покрашены в желтый или белый цвет. Чаще, чем в былые годы, встречаются заводские трубы, электростанции на берегах реки Оулу, готовые и строящиеся школы, больницы, индивидуальные однотипные домики рабочих. Берега застраиваются дачами состоятельных владельцев. Закон о священности частной собственности охраняет их до такой степени, что никто посторонний не может даже причалить к этим берегам без разрешения хозяина.
Народ Кайнуу по-настоящему трудолюбивый, исключительно честный, очень гостеприимный, дружественно настроенный к нашей стране. Нам довелось быть в гостях у мэров городов, руководителей муниципалитетов, разных обществ, фирм, просто частных лиц. Конечно, сердечность хозяев была вызвана стремлением дружить с Советской страной, скромными представителями которой мы были. В Кайнуу, как и по всей Финляндии, у нашего народа много друзей, разных по своим взглядам. Одни с восторгом следят за социалистическим строительством в нашей стране, борются за воплощение ленинских идей у себя на родине. Другие дружелюбно относятся к нам, но хотят продолжать и укреплять существующий у них строй и образ жизни. У третьих для дружбы имеются деловые расчеты: они убедились, насколько выгоднее торговать с Советским Союзом, чем воевать.
А общее для всех финнов то, что они с большой надеждой смотрят на наши народы, на наше государство, на партию коммунистов Советского Союза, как на основной оплот мира на земле.
Перевод Э. Тимонен.