Многих из них выкапывают из земли вскоре после погребения и, если они потом случайно оказываются возле своей могилы, бросаются в нее и окончательно испускают дух.
То, что подобные истории можно услышать на Антильских островах, так далеко от Юньнани, в очередной раз свидетельствует о том, что в области суеверий и прочих выдумок людская фантазия весьма ограниченна.
Рассмотрев некоторые поверья, распространенные среди «язычников», населяющих китайские провинции крайнего запада, давайте обратим свой взор на предвзятое отношение туземцев, «принявших» католическую либо протестантскую веру, к миссионерам.
Чтобы разузнать что-нибудь об этом, надо пользоваться доверием псевдообращенных, то бишь быть азиатом и, главное, не быть христианином.
Я очень признательна ряду китайских ученых, нескольким моим тибетским друзьям и ламе Ионгдену, предоставившим мне немало сведений. В то же время мне и самой доводилось наблюдать любопытные случаи.
Большинство новообращенных принадлежит к местному населению и присоединяется к пастве той или иной миссии в надежде извлечь из этого материальную выгоду. Переход в другую веру отнюдь не искореняет вековые предрассудки туземцев, преобладающие в их новых верованиях, далеко не всегда основывающихся на наставлениях миссионеров.
В итоге новообращенный пребывает в душевной смуте, сравнимой с терзаниями героев некоторых средневековых легенд, продавших свою душу дьяволу в обмен на богатство, власть или другие блага. Буддийский или даосский отступник получает то, чего жаждало его убогое честолюбие: небольшое поле, должность, энную денежную сумму, но он с трепетом ожидает расплаты. Человек позволил «заморским бесам» себя поработить и теперь задается вопросом, какую же судьбу они ему уготовили. Кроме того, «новообращенный» опасается мести богов и демонов своей прежней религии, разгневанных его отступничеством.
Другое, менее понятное иностранцам явление связано со страхом, обуревающим туземца. Он не только боится, что боги или демоны, возможно, захотят причинить ему зло, но страшится еще и других бед, автоматически вытекающих из позора, который он на себя навлек. Никто из простолюдинов не сомневается, что иностранцы, и в первую очередь миссионеры, являются нечестивцами, пребывающими в скверне, наподобие той, что приписывают в Индии некоторым кастам, причем она никоим образом не зависит от хороших качеств или пороков ее обладателей. Туземцы полагают, что эта скверна отчасти заразна и поражает тех, кто регулярно посещает миссионеров, в особенности тех, кто присутствует при их обрядах или принимает участие в их таинствах.
Некоторые гималайские крестьяне, по примеру индусов, часто отказываются от совместных трапез со своими земляками, столовавшимися вместе с христианами. Я не думаю, что обитатели китайского крайнего запада столь же категоричны в этом отношении, но они определенно верят в возможность подобного заражения.
Вследствие этого в тибетских монастырях или китайских храмах нередко можно встретить новообращенных местных жителей, спешащих получить благословение одного из лам или несколько капель освященной им воды, а также зажигающих свечи и благовония перед алтарями богов. Таким образом они стараются смыть с себя позор отступничества и избежать неблагоприятных последствий перехода в другую веру. В первую очередь лжехристиане стремятся, чтобы их дети были очищены после крещения.
Среди новообращенных популярны защитные амулеты, которые носятся под одеждой или открыто пришиваются к детским чепчикам. Особенно смешно слышать, как некоторые, хвастаясь своей предусмотрительностью, рассказывают, что во время проповеди, мессы или пения гимнов, в зависимости от того, в католическом или протестантском храме это происходит, они мысленно повторяют какую-нибудь священную мантру вроде Ом мани падме хум, если это тибетцы, или Намо Амидофо, если это китайцы. Местные жители явно гордятся своей находчивостью, оберегающей их от козней нечистой силы, незримо присутствующей в иностранных церквах.
Не проведали ли миссионеры об этой уловке и не потому ли католики заставляют своих прихожан громко читать молитвы или распевать гимны на протяжении всего богослужения? Это было бы забавно, но абсолютно бесполезно. Хитроумные местные жители способны придумать и другие приемы, позволяющие им обеспечить свою безопасность. Всевозможные загадочные движения пальцами вроде рожек уберегают от сглаза. Такую фигуру из указательного пальца и мизинца используют неаполитанцы. Маловероятно, что достойные миссионеры смогут когда-нибудь превзойти своих подопечных по части изобретательности.
Разумеется, если так называемые христиане-аборигены заболевают, то они призывают даосских экзорцистов или заклинателей бонпо; как только кто-нибудь из их близких умирает, обращаются к буддистским или даосским монахам, чтобы подобающим образом проводить покойного в последний путь. Мне доводилось слышать звон колокольчиков, бой барабанов и звуки кимвалов, сопровождающих погребальные церемонии, непосредственно на территории иностранных миссий. Если новообращенный из личных соображений боится оскорбить миссионеров, то языческие обряды происходят в другом месте, но в любом случае их не избежать.
Один из моих слуг, входивший в число прихожан католической миссии и певший там в церковном хоре, рассказал мне, как во имя сыновней любви он отрекся от католицизма. Отец китайца умер, и миссионер запретил ему прибегать к таким традиционным местным обрядам, как приношение еды, сжигание бумаги, символизирующей деньги, золотые и серебряные слитки и т. д. Любовь, которую юноша питал к отцу, восстала при мысли, что усопший не обретет на том свете покоя, который обеспечили бы ему эти дары. Никакая заупокойная служба, совершаемая иностранным священником, не может сравниться по силе действия с китайской церемонией, заявил рассказчик, подкрепляя свое утверждение такими словами: «Китайские боги знают китайцев и понимают, как их лучше принять в своей обители, а боги шэнфу (священника-миссионера) не знают моего отца, так же как не ведал о них и отец, который не собирался пребывать после смерти среди чужеземцев». Поэтому молодой человек предпочел местные обряды и вернулся к религии своих предков.
Нас так и подмывает посмеяться над простаками, раздираемыми между различными суевериями, но эти люди скорее достойны сожаления.
Суровая протестантская вера нечасто позволяет простолюдинам давать волю фантазии, но католические богослужения нередко вызывают у туземцев постине невероятные мысли.
Один иностранный служитель культа поведал мне о том, что язычники иногда причащаются, так как, по их мнению, священник кладет в рот стоящего на коленях верующего серебряную монету.
Я не могла в это поверить и решила, что славного миссионера ввели в заблуждение.
Однако вскоре мне лично пришлось убедиться, что это чистая правда.
Некий человек, причастившись, поделился с приятелем своим разочарованием: вместо денег он, дескать, почувствовал во рту тонкую лепешку.
Тем не менее его вера в легенду о серебряной монете осталась незыблемой.
«Может быть, я сам виноват в своей неудаче, — сказал он. — То ли лепешка порой превращается в деньги, то ли, наоборот, деньги превращаются в лепешку. Эти иностранные священники — ловкие колдуны. Ничего, я попробую еще раз».
Приятель незадачливого лжехристианина, поведавший мне о его признании, поднял простака на смех. «Лепешки не могут стать деньгами, а деньги — лепешками, — рассуждал он. — Священник кладет монету в рот тем, кто ему нравится, а другим дает маленькую лепешку. Мой товарищ собирается снова это проверить, как и другие глупцы, продолжающие ходить в церковь и разевать там рот. Все они надеются рано или поздно получить серебряные деньги и ради этого толпятся в храме. Раз там бывает много людей, иностранный священник важничает, и влиятельные люди приглашают его на обед. А больше ему ничего не надо».
Все это изрекалось с невероятно уморительным глубокомысленным видом и абсолютной уверенностью в собственном превосходстве над толпой невежд.
Я добавлю в эту копилку глупостей историю человека, также вынашивавшего бредовые идеи, но являвшего собой трогательный пример человеческой благодарности.
Этот добрый малый был слугой и новообращенным одного миссионера. Священник давно умер, но состарившийся лакей благоговейно хранил его память. Он неустанно рассказывал о доброте пастора, о том, как тот учил его в молодости и впоследствии не раз приходил к нему на помощь. В силу этой бесконечной признательности бывший слуга переживал за судьбу своего хозяина в загробном мире.
«Это был самый лучший, самый добродетельный из людей, — говорил он, — но как христианин якшался с дурными, злыми духами. Господин их обожал. Он держал одного из них в маленьком шкафчике[164], как это делают ламы. Но ламы сведущи в магии и знают, как укрощать демонов. Те, кого они запирают в шкафах, становятся их рабами и повинуются приказам. Ламы кормят их, точно слуг, но не почитают. Что касается моего бедного дорогого темного чужеземца, он преклонял колено перед демоном, обитавшим в маленьком шкафу. Такое поведение после смерти не могло не отразиться роковым образом на его духе. Наверное, он возродился в облике йидага, если только его не постигла еще более печальная участь».
Иидаги, упомянутые стариком, — это горемыки, постоянно терзаемые голодом и жаждой в наказание за свои дурные поступки. Стоит такому существу поднести ко рту еду или питье, как они тут же превращаются в огонь. Несчастные могут употреблять только пищу или воду, освященные по буддийским обрядам.
Новообращенный, проживший много лет в доме миссионера, так и не избавился от этого предрассудка. Добрый малый, официально являвшийся христианином, каждое утро бил в крошечные кимвалы, с помощью которых призывают йидагов, и произносил над чашей с водой и разложенной едой положенные благие заклинания, дабы накормить голодный дух своего бывшего преподобного господина.