Антон откинулся на спинку неудобного кресла и посмотрел на слабый свет аквариума. Рыба беззвучно открывала рот. Антон прислушался. Показалось. Дальше появятся саперы, в серой «десятке» найдут еще один заряд, фельдшер склонится над майором – поздно, – тела небрежно бросят на носилки и увезут. Все как и тринадцать раз до этого.
Нужно всего лишь удалить эту проклятую запись, пока она не разлетелась по Сети. Ничего сложного, он занимается этим уже пятнадцать лет. Антон вспомнил жену майора. Накачанная феназепамом, она бессмысленно кивала разъяснениям полковника. Антон же стоял в стороне и наблюдал, как начальник берет вдову за руку, говорит, что сделает все для нее и ее детей.
Между бровями больно залегла морщина. Окно почернело. Свет аквариума слепил. Рыба возмущенно открывала рот. Антон медленно моргнул, брови разошлись.
Антон вздрогнул. Рыба из аквариума исчезла. Потом поищет. На мониторе застыл кадр с майором. Антон присмотрелся. Майор едва заметно шевелился в черной луже, с надеждой смотрел на фельдшера. Антон разглядывал, как майор хватается за землю оставшейся рукой. Как он раньше не заметил? Он еще жив! Антон снова перевел взгляд на лицо майора. Тот смотрел широкими черными глазами прямо на него, Антона Селезнева.
– Что будешь делать, капитан? – спросил майор из липкой лужи.
– Свою работу, – пробормотал Антон. – Я должен удалить запись.
– А как же остальные? – Майор поглаживал оторванную руку, словно потянул запястье в тренажерном зале.
– А что остальные?
– Это не первый и не последний раз, – спокойно сказал майор и потянул за толстую и скользкую нить из своей руки.
– Мы продолжим зачищать информацию. Мы в мирное время живем, майор… Ты – просто погрешность…
Антон вздрогнул от звука собственного голоса. Последнюю фразу словно произнес его начальник. Тот любил еще приговаривать, что здесь не Сталинград и незачем мирных граждан пугать единичными терактами. Антон покосился на экран: майор не двигался.
Окно окрасилось в желто-розовый. Антон встал с кресла и потянулся. Суставы хрустнули. Он зевнул и подошел к рыбе. Она беззвучно наблюдала. Ждала.
За дверью послышалась жизнь. Работа закипала. Звонки, бумаги, подписи, совещания… Скоро никто не вспомнит о том, что произошло вчера, не вспомнит о майоре.
От телефонного звонка Антон вздрогнул. Несколько секунд слушал AC/DC: Highway to hell. Звонок оборвался до слов. Сердце застучало в голове. За дверью становилось шумно.
Антон бросился к столу, отыскал в ящике флешку. Дрожащей рукой вставил ее в разъем.
– Все получилось? – Дверь распахнулась.
– Да, товарищ полковник, – ответил Антон, вставая навытяжку. – Все чисто.
– А где рыба? – полковник покосился на пустой аквариум.
– Сдохла. Разрешите похоронить.
– Ты бы умылся, – сказал полковник и вышел из кабинета.
Антон остался стоять, сжимая в мокрой ладони рыбу.
Купание
Маша лежала на камне и читала. Это был очередной роман, который она проглотит этим летом и забудет к следующему. Кажется, что-то про французского лейтенанта. Маша любила август. Каждое лето мама отправляла ее на юг к своей сестре есть арбузы и румяниться на солнце. И не было у Маши ближе подруги, чем двоюродная сестра Света.
Полуденное южное солнце жгло бледную кожу Маши. Она не отвлекалась ни на веселые крики Светы, ни на улюлюканье друзей. Все, чего ей хотелось, – это читать и ждать, что и в ее жизни когда-нибудь случится интересная история. Две капли, а вместе с ними и тень упали на хрупкие пожелтевшие страницы библиотечной книжки. Маша вздрогнула.
– А ты че не купаешься?
Над ней стоял Денис, упираясь руками в колени, и щурился совсем как старичок, всматриваясь в лицо Маши. Наверняка заметил новый прыщик на подбородке. Его коричневая кожа и выгоревшие волосы вместе с капельками воды бликовали на солнце, придавая блеск всей его фигуре. Маша опустила глаза и сказала:
– У меня купальника нет.
Она соврала. Маша стеснялась раздеваться. Она казалась себе припухшей, как сдобное тесто, из которого мама печет любимые пирожки с картошкой. Особенно в сравнении с сестрой, у которой есть кубики на животе.
– Да иди так, в шортах, – Денис потянул ее за руку, помогая встать. – Высохнут по дороге.
Денис держал ее за руку и помогал спускаться по острым камням к пруду. Это был заброшенный каменный карьер с прохладной родниковой водой, местные называли его «прудом». Ладонь Маши вспотела, и она отдернула руку. Несколько секунд она стояла в нерешительности, но, заметив на себе взгляды, прыгнула в воду. Денис, не мешкая, прыгнул следом.
Света с другими ребятами играла в водные салки, где водящий должен не просто догнать, но и утопить. Маша отплыла подальше, чтобы не оказаться в этой странной игре. Вода уже не обжигала холодом, а ласково обнимала своей свежестью. Маша легла на спину и закрыла глаза. Через неделю приедет мама, и они вместе вернутся в свое «заполярье». Так Маша называла закрытый городок Советский. Он не был за Полярным кругом, и даже совсем не близко к нему, но Маша не любила зиму, которая там казалась особенно суровой. Она, как и каждое лето, мечтала в следующий раз приехать на юг стройной и загорелой. Машу мало заботило, откуда взяться загару, когда солнце в их краях весьма редкий гость, а если и появляется, то белое и неприветливое. Оливковая кожа в ее мечтах просто прилагалась к стройной фигуре.
Кто-то схватил Машу за руку и потащил по воде.
– Идем играть!
От неожиданности она глотнула воды, но сдержала кашель. Денис крепко держал ее руку и плыл в самую гущу игры. Нехотя Маша втянулась во всеобщее веселье. Ей не нравилось водить, поэтому она быстрее всех отплывала от водящего, собственная проворность доставляла ей особенное удовольствие. Каждый раз, когда Денис водил, он гонялся именно за Машей. Сама того не замечая, она стала все чаще ему поддаваться. Ей нравились его прикосновения. Вместо того чтобы давить на голову и отправлять под воду, он проводил ладонью сверху вниз по ее лицу. Маше казалось, что на лице тут же проступают красные пятна.
– Пойду позагораю, – сказала Света и запрыгала по камням к полотенцу.
Денис смотрел ей вслед, когда Маша подплыла и погрузила его в воду, он увлек ее за собой. Мгновения под водой длились вечность…
Когда они вынырнули, уже никто не играл. Маша смотрела на Дениса, глаза от воды щипало.
– А ты веселая.
Маша не знала, что ответить. Она рассматривала веснушки на загорелом лице Дениса. Так они ему шли.
– Светка ничего про меня не говорила?
Маша не расслышала вопроса.
– Не знаешь, я ей нравлюсь?
Что? Маше вдруг стало не хватать воздуха. В груди заболело, но она улыбнулась.
– В том году она гуляла с Серегой Дубровым, но он поступил в Питер.
Только что она представляла, как они со Светой будут болтать чуть не до утра, смакуя все подробности сегодняшнего дня.
– А ты можешь спросить?
– Что?
– Ну, будет она со мной гулять?
– Почему сам не спросишь?
– Да я подойти боюсь… Вон она какая!
На следующий день Маша слегла с температурой. Тетя Катя ругала Свету, что та долго в холодной воде купалась. «Она же рахитная у нас, – причитала тетя Катя. – Будешь дома сидеть до самой школы». Света злилась на Машу, и всю неделю они не разговаривали.
Маша лежала в постели и дочитывала свой французский роман, который был вовсе не про французов. В комнату вбежала Света, вся раскрасневшаяся. Маша тут же забыла, что злилась на сестру, так та была весела.
– Мне Денис предложил встречаться, – задыхаясь, сказала Света.
– Он же тебе не нравился.
– Ну, теперь нравится.
Маша опустила глаза, сдерживая слезы.
– Ты че, влюбилась в него?
Щеки Маши горели.
– Вот ты смешная, – Света ущипнула Машу за живот и вышла из комнаты.
Маша дочитывала роман, который никогда не забудет.
Следующим летом Маша не приедет к Свете.
Помидоры
Окна электрички медленно окрашивались в красно-желтый. В вагоне пахло потом и зевотой. Алька сидела на краю деревянной лавки у прохода и держала два ведра: свое и Ленкино. Ленка качалась на коленях мужика, который занял своим телом большую часть сиденья. Ехать еще час, и Алька тешила себя мечтами вернуться к обеду, купить духи в промтоварном и вечером увидеться с Димой. Алька как-то подуханилась из флакона Ленкиной сестры, в тот вечер Дима сказал, что от нее вкусно пахнет.
За пятнадцать минут до остановки люди стали тесниться к выходу. Ленка говорила, что работы может не хватить на всех и половина поедет домой на семичасовом поезде. Алька и Ленка тоже двинулись ближе к дверям.
– Как выйдем, беги к тому, на синем «Форде», – рядом с Алькиним ухом шептала своему мужу женщина. – Мы за полдня управимся. Сереже туфли к школе надо купить, и за свет за три месяца уже долг накапал… Ты меня слышишь? Меня не жалеешь, ребенка пожалей…
– Антонина… – прошептал муж.
– А! Олух и есть олух…
Алька поморщилась. Изо рта женщины пахло гнилым мясом. Этот запах напомнил про кота Тишку, которому пьяный сосед сломал челюсть. Кот все лето проходил с открытой пастью, а осенью исчез.
Электричка остановилась, и из пяти вагонов, как из горлышка, выплеснулась толпа. Недалеко от станции уже ждали фермеры. Время собирать помидоры считалось самым прибыльным. Плоды зрели быстро, и убирать их нужно тоже быстро, а потому владельцы теплиц каждый день нанимали людей.
Ленка побежала к синему «Форду». Бегала она всегда быстро. В школе на уроках физкультуры обгоняла даже мальчиков.
– Что ты стоишь, олух? – шипела женщина на мужа.
И мужчина с ведрами в одной руке и пакетом в другой поспешил за Ленкой. Алька наблюдала, как владелец синего «Форда» торгуется с женщиной и Ленкой. Муж женщины, как и Алька, смотрел, как быстро разъезжаются машины со своими работниками, как те, кто не успел устроиться, понуро брели обратно на станцию ждать семичасовую электричку и думать, как заплатить в этом месяце за электричество.