ла из рук и разлетелась по полу. Взбудораженная, она упала на колени и стала собирать их.
— Я не думал, что у учителей такой длинный, рабочий день, подал голос Джейк, приближаясь к ней и глухо постукивая об пол палкой. — Давай я помогу.
— Спасибо, не надо! — В голосе предательски звучала паника. Она глубоко вздохнула и продолжила более сдержанно: — Мне не требуется твоя помощь. Ты вообще не должен был сюда приходить. Если Том Бейли узнает…
— Не узнает. Он уезжал, когда я подъехал. Мы совсем одни, Салли. Нас никто не побеспокоит.
Салли ужаснулась:
— Да? А уборщицы?
— Они убираются в спортзале и появятся в этом конце здания не раньше, чем через час. — Он накрыл своей ладонью ее руку. — Ты вся дрожишь, опять собираешься упасть в обморок?
— Естественно, нет! — сказала она, быстро отодвигаясь от него. — Я просто не люблю, когда кто-то подкрадывается ко мне и застает меня врасплох, вот и все.
— Я не «кто-то» и к тому же не подкрадывался. — Он похлопал себя по больной ноге. — Это сейчас мне не под силу.
— Предупреждаю! Ты раненый герой, вернувшийся домой похоронить свою жену. Но если, по твоей милости, нас увидят вместе, ты потеряешь сочувствие людей и станешь таким же изгоем, как и я.
— Я не ищу сочувствия, милая. Я жажду получить ответы на свои вопросы.
Милая… Он так называл ее, когда они были по уши влюблены друг в друга, когда занимались любовью…
Конец августа, тем летом ей исполнилось семнадцать, как раз за несколько недель до того, как он поступил в университет, двести миль отсюда… В безоблачном небе описывают круги чайки, доносится шум прибоя, солнце золотит ее кожу, и Джейк крепко обнимает ее.
— Я так скучаю по тебе, когда тебя нет рядом, — говорил он ей. — Я буду любить тебя всегда.
Но вышло по-другому. Через год с небольшим, ей пришлось на два месяца уехать на учебу во Францию. Вернувшись, она узнала от Пенелопы, что, пока ее не было, он встречался с какой-то студенткой из колледжа.
Салли была сражена, хотя в течение последних недель у нее было дурное предчувствие, и она должна была быть готова к такому повороту. Его телефонные звонки стали реже, а в разговорах то и дело возникали неловкие паузы. Он не встретил ее, как обещал. Он не приехал даже на День благодарения. И, в конце концов, когда не удалось избежать встречи с ней на Рождество, он совершенно беспардонно продемонстрировал ей свою новую пассию.
— Джейк Харрингтон — двуличный тип, — напевала ей сладким, полным участия голосом Пенелопа. — Будь выше этого, не стоит так изводиться из-за какого-то ничтожества. Забудь его! Вокруг столько интересных парней.
Забыть его! Легче сказать, чем сделать, особенно для восемнадцатилетней девушки, обнаружившей, что она беременна от любимого человека, который променял ее на другую…
Наконец, тетради и бумаги были собраны, Салли постаралась подняться на ноги как можно более грациозно, и запихнула их в портфель.
— Мы уже все обсудили в субботу. Я не могу рассказать ничего нового.
— Хорошо, — пожал он плечами, — не буду больше задавать вопросы.
Она вспыхнула от радости.
— Наконец-то, ты мне поверил.
— Конечно, — ответил он, — ты совсем не тот человек, чтобы скрывать от меня такие важные вещи.
К ее чувству облегчения тут же добавились сознание вины и подозрение.
— Так, а зачем же ты сюда пришел?
— В основном, чтобы попросить прощения за то, что втянул тебя в ту кошмарную историю, в субботу. Если бы я знал, что Колетт набросится на тебя…
— Ты не мог знать, что она так отреагирует. Считай, что ты прощен.
— Редко встретишь такое понимание у женщин, — произнес он с робостью. — Впрочем, ты никогда не была похожа на остальных женщин.
Робость? У Джейка Харрингтона?
При этой мысли ей захотелось громко расхохотаться, и в то же время по спине забегали мурашки. Он что-то задумал! Совершенно очевидно, что своим невинным поведением он пытался замаскировать какой-то хитроумный план.
— Ты сказал, что главное, зачем ты пришел, — это извиниться. Значит, есть еще другие причины?
Он изобразил застенчивую улыбку. Если бы это было в его силах, он бы, наверное, даже покраснел.
— Не поверишь, но, когда я узнал, что ты здесь работаешь, меня охватили воспоминания, и я не смог удержаться. — Он улыбнулся ей так, что у нее затрепетало сердце. — Салли, мы здесь познакомились, полюбили друг друга. Я тебя первый раз поцеловал у раздевалки, совсем рядом с этим классом. У тебя кончик носа был испачкан голубой краской.
— Меня удивляет, что ты это помнишь.
Она ощущала, как тепло разливается по телу, заставляя ее забыть об осторожности.
— Я все хорошо помню. Это было самое лучшее в моей жизни.
Тепло перерастало в плавящий жар. Ей так хотелось верить ему!
— Тебе нельзя это говорить.
— Почему нет? Я имею такое же право сказать правду, как и ты.
В его голосе звучало столько искренности, что она начала сомневаться. На самом ли деле, это была игра с его стороны? Пытался ли он ее поймать на чем-либо? Или ей мерещились капканы там, где их не существовало?
Решив, что на всякий случай лучше быть начеку и закончить этот разговор, она показала на битком набитый портфель и сказала:
— Мне пора идти. У меня на вечер много работы.
Он направился к выходу.
— У меня тоже, я все еще разбираю вещи Пенелопы, надо решить, что с ними делать, да и с домом тоже. Он слишком большой для меня одного.
Наблюдая, как он, хромая, идет к двери, она почувствовала укол сожаления оттого, что он закончил их разговор с такой легкостью. Ну и что, что его улыбка всколыхнула ее сердце? Они больше не дети. Первая любовь не перенесла восьмилетней зимы забвения и не расцветет вновь с наступлением весны.
И все же, его неожиданное появление выбило ее из колеи не меньше, чем встреча на кладбище. Он слишком сильно растревожил давно похороненные чувства.
Его голос, изгиб губ, страстность прямого взгляда его голубых глаз, пробудили в ней жажду того, о чем она не смела даже мечтать, и чем, конечно, не могла обладать. Поэтому, не желая снова столкнуться с ним, Салли подождала, пока не стих звук его шагов и по зданию не пронеслось эхо, от захлопнувшейся за ним двери. Только после этого она вышла из класса и забрала пальто в преподавательском гардеробе.
Небо затянули тучи, пошел промозглый дождь. Стоянка перед входом покрылась черной скользкой коркой.
Она два раза теряла равновесие и упала бы, если бы не железные перила вдоль дорожки. Но дела пошли еще хуже, когда она перешла на обледеневший тротуар. В своей обуви не по сезону, Салли совсем не могла по нему передвигаться.
Ей нужно было направо, но повернуться не представлялось возможным. Вместо этого, взмахнув портфелем, и больно, ударив им себя, по ноге, она полетела в груду грязного снега, собранного у обочины снегоочистительной машиной три дня назад. Не сдержавшись, она выругалась.
И тут выяснилось, что улица не была столь пустынной. К ней подкатила черная спортивная машина с низкой посадкой, укрывавшаяся до этого в тени старого клена, менее чем в десяти футах от нее. Переднее боковое стекло опустилось, и донесся голос Джейка:
— В те времена, когда я здесь учился, девушки на факультете не знали таких слов. Я не припоминаю, чтобы и ты пользовалась ими.
— Ты преследуешь меня? — спросила она с раздражением, стоя по колено в снегу и думая, какую жалкую картину она сейчас собой представляет.
— Отнюдь, просто хотел предложить подвезти тебя до дома.
— Нет, спасибо. Я лучше прогуляюсь.
— Ах, вот как это называется, а я-то думал, ты просто поскользнулась и упала.
— Я на секунду потеряла равновесие.
— На секунду? — Он глухо рассмеялся. — Дорогая мисс Уинслоу, если вы будете продолжать носить зимой летние туфли, то одной секундой не ограничится. Не упрямься и садись в машину, пока шею себе не сломала. Я бы вышел и открыл тебе дверцу, но боюсь, как бы со мной самим чего не случилось по такому гололеду.
Она подавила в себе желание грубо объяснить ему, что следует сделать с его предложением, но замерзшие ноги одержали победу над гордостью.
— Тебе не обязательно изображать из себя джентльмена, — пробурчала она, забираясь в благословенное тепло. — А то я ведь могу палку у тебя выбить.
— Теперь понятно, — ответил он, мягко нажимая на газ и плавно выруливая на дорогу, — почему некоторые люди, которые не знают тебя так хорошо, как я, говорят о тебе такие вещи.
— Какие именно? Кстати, я живу в коттедже для гостей у моих родителей. Надо повернуть налево…
— Я помню дорогу туда, Салли, — сказал он. — Когда-то я часто подвозил тебя до дома. Говорят, что ты вернулась домой, прихватив с собой мешок неприятностей. Это правда?
— А что ты меня спрашиваешь? Я вижу, тебе больше нравится слушать чужие версии.
— А где ты была все последние годы?
— В университете на западном побережье, а потом на Карибах.
— И что ты там делала?
В его голосе слышалось веселье.
— Ну, конечно, я не плела шляпы из листьев кокосовых пальм и не пела в ресторанах, если ты об этом подумал.
— Ты представления не имеешь, о чем я думаю, Салли. Ни малейшего. И ты не ответила на мой вопрос. Что тебя держало на Карибских островах столько лет?
— То же, чем я занимаюсь здесь. Я преподавала. Дети там совсем неизбалованные, и работать с ними, было, чистое удовольствие.
— Очень достойно. И сколько времени ты там провела?
— Два года в Мехико и два года на острове Санта-Лючия.
— Как тебя занесло в такую глушь?
— У них катастрофически не хватало учителей, а мне настолько же катастрофически хотелось уехать отсюда.
— Что? — Его голос задрожал от беззвучного смеха. — Разве ты не мечтала обосноваться в таком живописном месте, как Истридж-Бей? Пойти по стопам сестры, и выйти замуж за порядочного человека из хорошей семьи?
Было время, когда я мечтала об этом, но ты предпочел надеть обручальное кольцо на палец Пенелопы!