Женщина оглядела присутствующих с вызовом и улыбнулась. Ее улыбку было сложно назвать доброжелательной…
— Кто же это? — недоуменно спросил Чувалов.
— А это я! — металлическим инопланетным голосом сказала новоприбывшая, и Бася схватилась за сердце.
Глава 13ЮНОША БЛЕДНЫЙ СО ВЗОРОМ ГОРЯЩИМ…
Настроение у Павлика было кислое, совсем не для Нового года.
Последние несколько дней он вообще сходил на нет — такая тоска, что хоть волком вой, какой уж тут праздник…
Мысли о Барбаре, как рой злых пчел, — налетят и искусают больно, а ему останется только валяться в своей комнате и корчиться от боли. Главное, с этим ничего нельзя поделать… Сколько давал себе зарок — забудь о ней! Мужчина ты или размазня какая-то?! Хорош страдать и жевать сопли, сам себе противен, а уж Барбаре-то как — и представить страшно… Надо успокоиться и взять себя в руки… Но вот не получается, хоть ты тресни…
Порой даже на очевидно глупые поступки тянет… Вон пару дней назад такое отжег! Забрался ночью к Барбаре в квартиру!
Незадолго до этого Павел прочел в книге о поэте Белом, как тот, страдая от неразделенной любви к жене поэта Блока, надев на себя красное домино, бегал по городу, пугая и прохожих, и сам предмет страсти.
А как раз нечто похожее на красное домино Павел недавно заприметил в шкафу среди вещей Наины. Весьма фактурный театральный балахон пунцового тревожного цвета. Павел не удержался, примерил. Завораживает… Что-то карнавальное и не из этого времени…
В воображении Павла вмиг нарисовалась весьма яркая красивая картинка: как он ночью в красном домино, с розой в руках (да, да, непременно с розой!) проникает к любимой в квартиру и в ее спальне падает на колени, держа розу в зубах (идиотизм какой-то). Нет, лучше все-таки в руках!
Далее, по замыслу Павла, следовали признания в любви, и завершалась история уже в постели Барбары. Страстным хеппи-эндом, разумеется…
(Ну что поделаешь — парень начитался литературы Серебряного века… Такое бывает, даже в наше циничное, чуждое всякой романтики и декаданса время.)
И вот прошлой ночью Павел-таки осуществил свой замысел. Воплощению смелой идеи способствовало то, что у него имелись ключи от квартиры Барбары. Когда-то, в пору нежных отношений, она сама вручила ему дубликат своих ключей. Правда, после разрыва ключики попросила вернуть, но он предусмотрительно сделал дубликат — так, на всякий случай.
Ночью он спустился во двор, чтобы проверить, спит ли любимая (Павел почему-то особенно уповал на эффект внезапности своего появления, хотел застать Басю врасплох — сонную и тепленькую). Убедившись, что свет в ее окнах не горит, он поднялся на этаж, тихо открыл входную дверь и прямиком направился в спальню любимой.
Только было собирался сказать: «Бася, я люблю тебя!» — и театрально встать на колени с розой в руках, как лежащая в кровати женщина вдруг зашевелилась, приподнялась и выставилась на него. Он взглянул — а это вовсе не Бася! Голая блондинка! Он от ужаса чуть розу не выронил, а блондинка как заверещит!
«Дело плохо!» — подумал Павел и — бежать по коридору! А тут и орущая Бася появилась откуда-то сбоку, из другой двери.
В общем, он выскочил на лестничную клетку, захлопнул дверь и рванул к себе в квартиру. А розу кинул Басе под дверь. Чтобы не подумала плохого, так сказать.
Позже, поразмыслив, Павел понял, что голая блондинка — это, наверное, Басина подруга, кажется, Соня.
В общем, Серебряный век не удался, а жаль… После той ночи у него исчезла последняя надежда на то, что удастся встретить Новый год с Барбарой. А без нее ему этот праздник вообще не нужен, хотя он сегодня честно старался поднять настроение, даже решил, что разделит застолье с дедом и Наиной. Но за час до Нового года случилось нечто странное…
К деду пришла гостья, причем Павел мог поклясться, что дед ее прихода ну никак не ожидал, но страшно взволновался — это факт.
Услышав женское чирикание, Павел выполз из своей комнаты («Интересно, кого это там принесла нелегкая?»), заглянул в гостиную, а там дед обихаживает неизвестную даму, шампанского ей подливает и всячески расшаркивается. Павел сделал попытку просочиться к ним — интересно все-таки, что это за дама такая пожаловала, но дед, уловив движение у дверей, проявил недюжинную для пенсионного возраста ловкость — метнулся к двери и замахал на Павлика — дескать, пшел вон, брысь!
Павел хмыкнул — дедуля хоть бы из вежливости пригласил войти, познакомил с гостьей…
А ничего так дама, похожа на какую-нибудь симпатично состарившуюся актрису, скажем, на Одри Хепберн.
Но дед-то каков! Удивительно! Только что не порхает вокруг нее, а от радости прямо светится.
Павел даже раздражение почувствовал. Кажется, пробиться к праздничному столу не удастся — дедок прочно держит оборону.
Ну и ладно… Павел счел за лучшее ретироваться. Прихватил с собой шампанского и закуски и отправился к себе.
Однако получается, что Новый год встретить решительно не с кем. Деда на амурные дела потянуло, ему не до него, Наина куда-то ушла (как подозревал Павел, к Барбаре), с единственным приятелем Мишей разругался (из-за Зои самым глупым и пошлым образом!), да и Зоя продинамила.
Странное дело — все уши прожужжала со своей любовью, только что сама на шею не вешалась, а как Новый год встречать — нет девушки! Пропала куда-то, он ее уже три дня нигде не может найти.
А, понятно… Они, наверное, с Мишкой скооперировались… На пару будут веселиться. Видать, Мишка ее все-таки уговорил. А ему не сказали из жалости… Ну и пожалуйста…
Однако же ему стало досадно и обидно — неужели правда?
«Какой я все-таки, — усмехнулся Павел, — сам не ем и другим не даю. Ни себе ни людям! Собака на сене! Зою как девушку вообще всерьез не воспринимал, а когда она, возможно, ушла к другому парню, так вроде жалко — вдруг в хозяйстве на что-нибудь сгодилась бы?»
Он налил себе шампанского и выпил. Ну, за старый год! А год, надо отметить, был для него ого каким щедрым на события, страдания и счастье, как будто за один год он прожил целую жизнь, по экспресс-методу.
Началось все, конечно, с его переезда на Мойку.
Раньше Павел жил где-то на окраине города, на проспекте очередной доблести, а потом вот раз — финт судьбы — удачно вписался в пространство профессорской квартиры.
На самом деле профессору он не родной внучонок. Это вообще довольно долгая и небанальная история. Родство-то между ними, прямо скажем, седьмая вода на киселе.
У жены профессора был сын от первого брака, который и приходился Павлу батюшкой, но поскольку папаша свинтил, еще когда мальчик пребывал в глубоком младенчестве, с родственниками отца ни Павел, ни его мамаша отношений не поддерживали. Мать стремилась устроить свою личную жизнь (она и до сих пор в активном поиске, который не оставляет ей возможности заниматься сыном. Тут либо личное, либо сын — суровые законы жизни!), а Павел рос как-то сам по себе. Когда он вырос, то решил познакомиться с папашей, и выяснилось, что знакомиться не с кем — его отец погиб несколько лет назад. За подробностями его жизни и смерти Паша отправился к родственникам по батюшкиной линии, так и познакомился с профессором Павлом Петровичем.
Тот принял юношу весьма радушно, велел величать дедом и с ходу предложил поселиться у него, чем Павел не преминул воспользоваться.
Отношения с дедом у него складывались удивительно гладко и ровно.
Он уважал деда — не без этого — и, может, даже испытывал к нему нежную привязанность, на какую вообще был способен. Прислушивался к его мнению, под его давлением (чтобы тот от него отстал) поступил этим летом в институт, ясен пень, медицинский — типа, династия.
А какой из Паши получится психиатр, когда он на полном серьезе считает, что мир обречен и все психически больны, только самые наивные и бесхитростные уже в дурку попали, а большинство умело маскируется и ждет своего часа, чтобы туда попасть. И зачем их лечить?
Но этими размышлениями Паша с Павлом Петровичем не делился, предполагая, что дед его не поймет. Кроме всего прочего, учеба в институте сама по себе являлась для Павла неплохой отмазкой — профессор фактически содержал внука, и Паше не приходилось думать о деньгах.
Конечно, он не позволял деду полностью контролировать свою жизнь и ко многим требованиям Павла Петровича относился, скажем так, с ироническим сопротивлением, не позволяя себя ломать, но в общем и целом они сосуществовали вполне гармонично.
Итак, в этом году (чем не повод выпить еще шампанского?) он обрел деда, переехал в эту квартиру и встретил женщину своей мечты, которая перевернула всю его жизнь… Да ладно, что там в его жизни и было-то до Барбары? Так, подготовка к недолгому счастью и последующим продолжительным страданиям.
На самом деле психологически Паша был ориентирован на связь со взрослой женщиной. К девочкам-сверстницам он относился весьма прохладно, хотя и чувствовал на себе их пристальное внимание.
А его они не возбуждали. Какие-то они были… пластмассовые. Можно, конечно, попользоваться, но так чтобы заинтересоваться — это нет.
Глупые, пустые и, что хуже всего, совершенно ужасно смеются: верещат, как будто их сто тысяч чертей щекочут. Ни загадки, ни тайны, ни содержания…
Однажды Павел узнал, что первой женщиной поэта Блока стала зрелая дама, подруга его матери. У Паши забилось сердце — вот к чему надо стремиться!
И он стал ждать свою Незнакомку. В шелках и туманах. А вскоре увидел Барбару, которая смеялась красиво и загадочно, как будто видела одного черта и ему обольстительно улыбалась.
Павел взглянул на нее, и все… Свершилось в веках. Любовь как стихия, болезнь, наваждение или даже «случайная смерть». И посыпались звезды из глаз…
Несколько месяцев невозможного счастья и королевской милости, а потом королева его разлюбила, о чем беспощадно, по-монаршему, не преминула сообщить. «Мой мальчик, мы больше не можем быть вместе».