Она опять осторожно покосилась на Диму. Но тот был занят, и Альфия решила пройтись. Нужно собраться с мыслями. У кого можно проконсультировать мать? Кроме Володи, она в больнице мало кому доверяла.
«Поговорю-ка я с главным врачом. Он хоть и администратор, но умный специалист». Сияя платьем, Альфия пошла в главный корпус. И не ошиблась. Александр Борисович пообещал, что выкроит для нее время.
Давыдов
Когда она возвращалась назад, солнце уже подернулось дымкой. У самого входа в отделение ее догнал Давыдов.
— Разве можно быть такой красивой?
Она обернулась. Он стоял позади нее, увешанный пакетами, с розами в руках. Она пропустила Виталия на лестницу, он поднялся к дверям отделения следом.
«Это он за продуктами ходил». Альфия прекрасно знала эти непрочные пакеты из больничного магазина. Они не раз рвались в ее собственных руках еще до того, как она доносила продукты до отделения.
«Чем мы с ним не друзья по несчастью? У меня здесь мать, у него жена», — размышляля она. И тут, как в замедленной съемке, прорвав в пакете огромную дыру, на лестницу выкатился довольно большой полосатый арбуз. Альфия непроизвольно ахнула. Давыдов обескураженно смотрел то на прорванный пакет, то на Альфию. Арбуз продолжал грузно перекатываться со ступеньки на ступеньку, потом совершил последний пробег, наконец остановился перед входом, надсадно крякнул и слегка треснул.
— Все-таки лопнул, — констатировал Давыдов сверху неоспоримый факт.
— Какая жалость! — Сожаление Альфии было искренним. — Но, может, хотя бы частично его еще можно спасти?
Они с Давыдовым спустились назад и склонились над арбузом.
— В принципе, ничего особенно страшного, если съесть сразу, — сказала Альфия. — Там, где треснуто, можно срезать. Арбузы вашей жене полезны. Если разрезать сразу на куски, она даже не поймет, что он лопнул.
— Где ж я его буду резать?
— Можно в кабинете.
— Вы не подержите розы?
Она неловко взяла цветы и почувствовала горячую влажность руки Давыдова. «Он, наверное, здорово устал, мотаться туда-сюда в такую жару…» Открыла дверь, придержала.
— Может быть, сначала занесете другие пакеты?
Он положил свои свертки прямо на пол, возле двери. Вернулся к арбузу, поднял его на руки, осмотрел.
— Треснул по всей окружности. Наискосок.
Его огорчение показалась Альфие забавным. Нашел из-за чего расстраиваться! Дима из кабинета уже ушел.
— Давайте постелим клеенку на стол. — Альфия вытащила из хозяйственного отделения кусок прозрачной полиэтиленовой пленки и аккуратно расстелила его на столике. Достала нож. — Режьте!
Виталий взял нож, провернул арбуз вокруг своей оси и действительно очень аккуратно разрезал. Развалил полосатое чудище на две половинки…
— Н-да…
Блестящая мякоть арбуза сплошь была желто-белой. И только отдельные бледно-розовые тоненькие прожилки свидетельствовали о крайней степени недозрелости.
— «И на старуху бывает проруха». Как вы объясните эту пословицу? — Как ни тяжело было на сердце у Альфии, она улыбнулась.
— Жульничеством я ее объясняю. — Давыдов понял попытку Альфии пошутить: разъяснение смысла пословиц входит в обязательную часть разговора психиатра с больным.
А Альфия смотрела на него и не могла понять: что же в нем изменилось? Виталий казался моложе и спортивнее.
Наконец ахнула:
— Вы постриглись! Наверное, нелегко было расстаться с такими чудесными волосами?
Давыдов вздохнул и провел рукой по новой короткой стрижке.
— Таня все время твердит, что я какой-то рыцарь. Мне это, честно говоря, не очень нравится.
— При мне она про рыцарей не говорила, — тут же сверилась со своим блокнотом Альфия.
Давыдов сложил половинки арбуза в другой пакет.
— Давайте я вынесу на помойку эти безнадежные остатки, а то мухи налетят.
— Не трудитесь. У нас есть уборщица, она приходит в ночную смену. А до ее прихода положите пакет в угол на лестнице. Она уберет это чудовище вместе с другим мусором.
— Все-таки не повезло, — заметил Давыдов. — Обидно.
— А вы считаете себя счастливчиком? — спросила Альфия.
— Раньше считал. После недавних событий — перестал. — Давыдов помолчал, потом как-то по-новому посмотрел на нее. — Но не заставляйте меня делать пошлые комплименты.
С лица Альфии сошло веселье. Она строго посмотрела на Давыдова и вернулась за письменный стол.
— Считайте, что уже сделали. И без успеха. А теперь идите к жене.
Она уткнулась в анализы, принесенные из лаборатории, но не читала их — следила исподтишка за Давыдовым. Он взял, помедлив, цветы и пакеты и, стараясь не шуметь, вышел из кабинета.
«Цветы мог бы и оставить», — обиделась Альфия. Потом резко встала и быстро захлопнула дверь.
Мать
Альфия зашла к матери — сказать, что ее должен посмотреть главный врач. Теперь это было правдой.
— А зачем тогда ты меня раньше водила по всем этим евреям? — Мать сердито вскинулась на Альфию тусклыми глазками. — Они тебе такого напишут, что меня не только в психушку надо упрятать, как ты уже сделала, но и смирительную рубашку надеть и не снимать, пока не умру. Скоро уже это будет, не расстраивайся!
Во время этой тирады дочь привычно выгружала продукты в холодильник.
— Вот свежий кефир, мама, вот творог, а это твоя любимая колбаса. Сегодня — Царицынского мясокомбината.
— А что, Раменского не было?
— Царицынская сегодня показалась красивее.
Мать поджала губки.
— Не все золото, что блестит.
Альфия резко повернулась. Обрадовалась.
— Как ты сказала?
Мать насторожилась:
— А что?
— Ничего, ты очень хорошо сказала. К месту.
— Что же я, по-твоему, совсем уже идиотка? Пословицу сказать не могу? Или это только твоим евреям позволено?
Альфия резко захлопнула холодильник. Откуда у матери взялись эти «евреи»? Поминает их через слово, как безграмотная бабка. Внезапно она похолодела. Да это же нарастание симптоматики! Она и раньше слышала от матери, что некие евреи перешли ей в молодости дорогу — заняли место, на которое она претендовала. Но ведь вскоре мать ушла с той работы, потом в поисках лучшей зарплаты переходила еще и еще, пока не вышла на пенсию. Альфия не обращала на это внимания, потому что мать никогда не жаловалась на несложившуюся карьеру, наоборот, обычно желала вообще не работать, только бы иметь семью и жить с любимым человеком. Может быть, зря она так легкомысленно относилась к жалобам на «евреев»?
— Так что же эти евреи у меня нашли?
Альфия вздохнула.
— Ничего особенного, мама, не нашли. Кроме того, из обследовавших тебя докторов не было ни одного еврея.
— Евреи бы нашли.
— Так ты недовольна?
Альфия немного лукавила. Изменения имелись. Однако опять-таки было неясно, связаны они с возрастом или были и раньше. И еще Альфию насторожили обнаруженные специалистом МРТ два небольшие очага, напоминающие давнюю травму.
— Мама, а у тебя никогда не было травмы головы?
— Как это не было! — Мать вскинулась на постели и нахохлилась, как воробей. — Я в четвертом классе ходила на каток в Парк культуры и там хлопнулась головой об лед.
Альфия подошла к постели и села рядом с матерью.
— И ты теряла сознание? Тебя лечили?
— Конечно, лечили. Не то что сейчас.
— А как тебя лечили, мама? Делали тебе рентген?
— Какой тогда рентген, после смерти Сталина?
— Сталин-то при чем?
— При том, что тогда врачи были одни евреи.
Альфия опять вздохнула, встала с ее постели, отошла к окну. Нет, как-то подозрительно прозвучал для слуха Альфии рассказ матери…
Ветер за окном гонял по дороге пыль, солнце закрыли тучи. Болела голова. «Неужели будет гроза? Нетипично для осени». В груди было пусто и гулко, как в железной бочке. «Господи, какая тоска!» Вдруг Альфия сообразила:
— Мама, ты мне рассказывала, что до восьмого класса жила в маленьком городке, в Подмосковье. И тебя редко выпускали из дома. Откуда взялся тогда Парк культуры? Ты ведь даже стоять на коньках не умеешь?
Казалось, разоблачение нисколько не смутило старушку. Она даже захихикала.
— Я забыла! Возможно, это было не в четвертом классе. А потом. Позднее… Но я головой ударялась! Правда!
Альфия подошла к ней вплотную и, заглядывая в лицо, строго спросила:
— Мама! Ты фантазируешь? Специально, чтобы запутать меня? Или тебе в самом деле кажется, что это с тобой было?
— Ну что ты пристала? Какая тебе разница? У меня, наверное, давление уже от тебя поднялось! Доведешь меня до инсульта, самой потом придется горшки за мной выносить!
Старушка демонстративно отвернулась от Альфии и включила телевизор.
Альфия подумала: «А может, и правда был каток? Не только же в Москве есть парк культуры. Чего я к ней привязалась? За столько лет все разве упомнишь?»
Она вытерла со стола, проверила, закрыта ли форточка, и вышла из палаты.
Дима
Альфия выделила Диме комнатушку — отдельный кабинет, бывшее Нинкино хранилище. Ему это понравилось, но он не всегда работал там. Изучать монографии он предпочитал рядом с Альфией. Ему казалось, в одиночестве он мало что понимает. Случай с Настиным аппендицитом заставил его уважать Альфию. Он все чаще стал задавать вопросы. Иногда вопросы были не очень умные, но Альфию это даже радовало — он перестал ее стесняться. Она кое-что стала рассказывать Диме из собственного опыта, показывать больных, иллюстрируя рассказы практикой.
«В конце концов, специалиста я из него сделаю», — иронизировала про себя Альфия. Вот и сегодня он с утра засел в кресле с книжкой.
— Я раньше думал, психические болезни не опасны, в смысле угрозы для жизни… — Дима перевернул страницу.
— Смотря чьей жизни, — заметила заведующая. — Все зависит от конкретных обстоятельств. У нас, кстати, тоже можно получить отек мозга со всеми вытекающими. Мало не покажется.
Дима поднял голову и посмотрел на нее. Красивая она все-таки женщина. И умная. Наверное, даже жаль, что он в нее не влюблен.