В залу вбежал дворцовый распорядитель, родом из гиньцев.
– Простите, мой государь! – взволновано воскликнул он, обращаясь к юнгарху Учжуну,– но там, у ворот какие-то люди в одеждах жрецов Уранами. Они все растерзаны и в крови. Они говорят, что им нужен их главный жрец…
– Давай их сюда,– оборвал его Динху, поднимаясь на ноги.
Несколько жрецов Братства, сумевших вырваться из города, принесли весть о том, что башня Быка окружена ратниками имперских войск, которые сумели захватить внутренний двор крепости. Судьба третьего сына Лин Ту-Линга – Каджи, была неизвестна. Его покои были окружены Железными Ястребами, но, судя по всему, он всё ещё жив.
Надо было что-то срочно решать, ибо дальнейшее промедление становилось опасным. Люди Чже Шена постепенно занимают город квартал за кварталом и скоро доберутся до предместий. Пребывание в Дацине грозило превратиться в смертельную ловушку для тех сторонников Учжуна, кто не успеет покинуть столицу империи. Потому-то Динху распорядился готовиться к отъезду.
Пока остальные в спешке собирались в путь, Динху уединился с одним из жрецов Братства.
– Вот что. Постарайся пробраться в башню Быка, где ещё держатся наши братья. Думаю, что тебе это удастся, ибо Чже Шен и его прихлебатели вряд ли сумеют обнаружить все тайные ходы. Им сейчас не до этого. В башне Быка разыщешь брата Мозерса и отдашь ему это.
В ладони Динху блеснул массивный бронзовый оберег в форме восьмиконечной звезды со стальной цепочкой. По его краям были вырезаны зубчики, а в самой середине оберега находилось шестиугольное отверстие.
– Он знает, что нужно делать,– докончил Динху и протянул оберег жрецу. Тот принял у него оберег и, надев цепочку себе на шею, спрятал за пазухой. Затем он отвесил поклон и удалился из комнаты. Динху же направился поторопить Учжуна с отъездом.
Через час из ворот загородного дворца, принадлежащего гиньскому князю, выехал отряд из сорока семи всадников. Резвые скакуны несли их по дороге прочь от Дациня. Младший наследник престола был спасён.
[1]Сингарх – звание командира габара имперской пехоты.
Глава 16
Переворот, осуществлённый князем Чже Шеном и его сторонниками в пользу И-Лунга, совершенно обескуражил не только придворных, но и всю Империю Феникса. Чже Шен объявил И-Лунга временным правителем Ченжера, пока не состоится его коронация. Наиболее решительно настроенные военачальники полагали, что И-Лунг будет сразу возведён в достоинство богоравного владыки Империи Феникса. Это было бы не трудно сделать, так как Алый дворец, все имперские Приказы и дворец Правосудия находились в руках заговорщиков.
Однако Чже Шен не торопился, ибо башня Быка и засевшие в храме Сонма Богов жрецы и послушники Братства Богини ещё держались, а князь не хотел продолжать кровопролитие, дабы никто не мог обвинить его и его сторонников в необузданной кровожадности и святотатстве.
Все эти события застигли врасплох не только князей, чиновников и судей империи, но даже самого Динху, считавшего себя непревзойдённым мастером придворных заговоров и хитросплетений.
Правда, заговорщики упустили его и несколько наиболее влиятельных противников И-Лунга, которым удалось сбежать из Дациня. Если бы они просто бежали, то дело, в конечном счете, не стоило бы скорлупы выеденного яйца. Гораздо хуже было то, что они увезли с собой младшего юнгарха Учжуна. Теперь следовало ожидать междоусобной войны.
Впрочем, Чже Шен тоже не сидел, сложа руки. Будучи опытным полководцем, он хорошо знал, как нелегко за такой короткий срок собрать войско, тем более способное противостоять Железным Ястребам и имперской пехоте, что была под его началом. Но он не верил в то, что жрецы Братства уступят свою власть и сдадутся без борьбы. Поэтому Чже Шен, прежде всего, вызвал к себе начальника Тайной Стражи, вместе с которым они просчитали возможные ответные действия своих противников в ближайшее время.
Сюманг был уверен в том, что, имея на своей стороне одного из наследников, Братство Богини попытается устранить И-Лунга, и таким образом избежать междоусобицы. Тем более что в заговорах жрецы куда искушеннее, чем те, кто окружает И-Лунга.
Потому-то нынче все мастера тайного сыска были подняты на ноги. Если кто-то вызывал у них хоть малейшее подозрение, то таких людей хватали и без долгих разговоров отправляли в пыточные застенки Тайной Стражи. Но Дацинь был слишком велик. Настолько, что даже многочисленные осведомители не успевали уследить за всем сразу.
Ван-Ё смертельно устал толкаться в толпе, мотаясь по базарам и площадям, выискивая подозрительных лиц из тех, кто по образному выражению Сюманга может нанести «вред государству». Поэтому сегодня он решил немного отдохнуть в каком-нибудь тихом местечке. Немного подумав, он двинулся в нужном ему направлении.
Из всех харчевен и весёлых домов терпимости, Ван-Ё предпочитал, заведение радхона Йешуда, с которым его когда-то познакомил Химчен. Харчевня Йешуда была расположена на окраине Внешнего города, у самых крепостных стен, опоясывающих столицу Ченжера. Жители ближайших домов, большей частью ремесленники и подёнщики, частенько заглядывали в заведение радхона. Во всём Дацине было трудно найти другого столь радушного хозяина, на лице которого днём и ночью сияла любезная приветливая улыбка.
Каждого вошедшего внутрь, Йешуд встречал, словно дорогого гостя. Для всех, кто заводил с хозяином разговор, находились нужные слова. Он одинаково мог, как посочувствовать горю человека, так и порадоваться его удаче. Йешуд охотно ссужал в долг, тем работягам, за которыми как он знал, долги не пропадут.
В его заведении не придавали значения различиям между посетителями. Каждый здесь чувствовал себя своим, неважно кто он был по происхождению, и каким богам поклонялся. Некоторые из посетителей заведения считали, что если бы Йешуд принял веру в ченжерских богов, то, несомненно, пошёл бы в гору. Глядишь, годика через два он стал бы хозяином всех харчевен и постоялых дворов Дациня.
Однако не все рассуждали относительно гостеприимного радхона подобным образом. Иные поговаривали, что его благосостояние зиждется не на содержании харчевни, а на скупке краденного. Но даже злые языки не догадывались об истинном занятии радхона.
В отличие от остальных Ван-Ё был прекрасно обо всём осведомлён. Никому и в голову не могло прийти, что радушный харчевник был одним из самых ценных соглядатаев и осведомителей Тайной Стражи. Его репутация среди простых жителей Дациня была безупречна, а его заведение пользовалось славой места, где иногда появлялись вольнодумцы.
Но не только это привлекало Ван-Ё в харчевню радхона. Со смертью Таланы он испытал сильное потрясение, да к тому же ему приходилось скрываться от мести жрецов Братства Богини. Страсти, до этого бушевавшие в его душе, совершенно истлели, и казалось, что мужская сила и желания навсегда оставили Ван-Ё.
Так продолжалось до тех пор, пока он не встретил пятнадцатилетнего сына Йешуда – красавца Урию. Юный радхон обучался искусству массажа у одного из лекарей, пользовавшего мужские недуги, к которому Ван-Ё привёл Химчен. Уже после второго массажа Ван-Ё и красавец Урия стали любовниками.
Они столь тщательно скрывали свои отношения, что даже пронырливый Йешуд, не заподозрил неладного. Даже тогда, когда Тайный Страж уединялся с его сыном в одной из комнат на втором ярусе дома, где располагалась харчевня. Радхон искренне считал, что его Урия делает успехи в деле целительства, и даже такой значительный человек как Ван-Ё, пользуется его услугами.
Поужинав, Ван-Ё откинулся на подушки, лениво потягивая лёгкое вино. Сейчас он наблюдал за тем, что происходит в обеденном зале харчевни, внимательно прислушиваясь к разговорам посетителей. Его память цепко запоминала лица и приметы разговаривающих людей. Одни посетители приходили, другие покидали харчевню. Были и такие, что проводили в харчевне целый день.
До слуха Ван-Ё донёсся звон разбитой посуды и визгливая ругань. Вспыхнувшая перебранка, быстро перерастает в драку, но Ван-Ё не стал вмешиваться. Он знал, что возле двери под видом постоянных завсегдатаев дежурят двое вышибал, которые следят за порядком в заведении. Один из них поднялся со своего места и, подойдя, двумя быстрыми точными ударами вырубил обоих драчунов. Затем, с помощью добровольных помощников из числа посетителей выкинул бесчувственные тела на улицу.
Драки и разборки между горожанами и обитателями предместий не интересовали Ван-Ё. От ближайшего столика, за которым сидели несколько хорошо одетых, судя по всему, из сословия кливутов, посетителей, до его ушей долетели обрывки подозрительного разговора.
– Ну и как вам этот новый указ о земельных наделах? Слыханное ли дело уравнять нас с рядовыми воинами и наёмниками?! – громко проговорил один из не в меру захмелевших собеседников.
– Это всё этот старый злобный пердун старается. Забрался в Алый дворец, словно петух на навозную кучу и кукарекает! – откликнулся его собутыльник, осушив чашу с вином.
– Не орите так громко. Не дома,– попытался их урезонить третий собеседник, что был потрезвее.
– Плевать! Мои дед и отец были благородными кливутами. И я благородный кливут! – пьяный не унимался.– А этот, как вы верно подметили, старый пердун Чже, хочет одного – лишить нас наших поместий и кулбусов. Неужели там,– палец говорившего ткнул вверх,– ни хрена не понимают, что мощь государства держится на нашем благородном сословии истинных ченжеров. Посмотрите, кого теперь принимают в войско? Сабраки наполовину состоят из пятипалых и полукровок!
– Точно. А вы видели, что твориться в поместьях? У меня две кулбусские деревни на восемьдесят семь дворов. И вот, по указу подписанному неизвестно кем, у меня забрали две сотни подёнщиков, чтобы они сдохли во славу сопливого мальчишки, вскарабкавшегося на трон, когда ещё не успело остыть тело его почтенного родителя – нашего богоравного Длинного Ту!
– Тише же вы! – опасливо шипел самый трезвый из кливутов. Он начал оглядываться по сторонам, памятуя о доносчиках Тайной Стражи. Но его подвыпивший товарищ, стуча кулаком по столу, видимо решил, как следует выговориться, осыпая руганью и проклятиями головы тех, кто, по его мнению, замарал честь знамени Феникса и ведёт империю к гибели. Напоследок, говоривший совершил государственное преступление, обложив юнгарха И-Лунга и всех сиятельных вельмож империи, выражениями, бытовавшими в казармах наёмников и среди уличных шлюх.