Оба крыла имперского войска перестроились в единую боевую линию, развернувшись лицом в сторону неприятеля. Железные Ястребы и остальные всадники по-прежнему продолжали держаться позади пехоты. Чже Шен решил придержать их для решительного удара по противнику.
Наконец, дрожащий от нетерпения И-Лунг взмахнул рукой и над полем битвы пронёсся могучий рёв боевых труб. Сабраки ченжеров медленно, старательно держа равнение, двинулись в бой. Гиньцы рванулись навстречу, и сражение вспыхнуло с новой силой.
Имперцы встретили врагов градом самострельных болтов, но те несмотря на потери, упорно лезли вперёд, и тогда в дело вступили копейщики и щитоносцы. Острые жала совен, выскакивающие из-за стены щитов, окрасились кровью. Гиньцы старались перерубить древки или отвести остриё оружия щитом в сторону. Лишь немногим из них удалось подобраться вплотную к ченжерам и схватиться с ними врукопашную.
Большинство же, удерживаемое на месте маячившим перед ними стальным лесом совен, беспомощно топталось на расстоянии двух-трёх шагов от строя имперцев. Некоторые из гиньцев безуспешно пытались достать копьями укрытых за большими щитами ченжеров. Только те из них, кто был вооружён такими же длинными совнями или пиками могли хоть как-то ударить врага.
Но вот позади строя ченжеров коротко прохрипели трубы, и передние шеренги имперцев дружно опустились на одно колено. Стоявшие позади них стрелки дали залп, второй. На таком расстоянии выпущенные в упор из самострелов болты с лёгкостью поражали даже укрытого щитом окольчуженного или панцирного воина. Что уж тогда можно было говорить об ополченцах-кулбусах, большинство из которых вышло на бой с простыми плетёными щитами и в простёганных полотняных доспехах?
Пространство перед боевым строем имперцев враз заполнилось ранеными и умирающими. А ченжеры уже поднялись во весь рост и зашагали вперёд, добивая немногочисленных уцелевших противников. Под их нажимом кулбусы подались назад. Имперцы уже были готовы окончательно сломить сопротивление врага, но в этот момент на них обрушились всадники Туцитара. Отряды ченжеров тут же остановились и мигом ощетинились совнями. Несмотря на это, гиньским кливутам удалось прорвать строй двух крайних сабраков. Началась мясорубка.
Наблюдавший за ходом битвы с вершины холма, И-Лунг взволновался. Он неуверенно оглянулся на Чже Шена. Полководец сидел в седле, замерев словно истукан. Его лицо, как обычно оставалось бесстрастным. Только из-под приспущенных век изредка сердито посвёркивали глаза.
– Их надо остановить! – обратился к нему И-Лунг, указывая в сторону, где кипел яростный бой.
– Как будет угодно, богоравному повелителю,– князь низко склонился перед владыкой. Он отдал несколько отрывистых распоряжений и вскоре И-Лунг увидел, как к месту прорыва направляется ударный отряд наёмников, что ранее захватили Белый холм.
– Я думал, что мы бросим в бой моих непобедимых Ястребов,– удивлённо заметил он.– Неужели ты думаешь, что эти наёмники способны остановить тяжёлую конницу?
– Мудрейший и богоравный владыка, как всегда прав. Они действительно не смогут остановить гиньцев, но зато смогут здорово потрепать их,– вмешался в разговор, подъехавший ближе Кастагир. Тайчи принялся объяснять:
– Гиньские всадники увязли в наших порядках. Будь они в правильном строю, этот сброд не продержался бы против них и минуты…
Под сбродом Кастагир, как всегда, подразумевал ненавистных ему тайгетов.
– К тому же эти, погрязшие в невежестве иноверцы, не стоят сожаления богоравного владыки. Пусть отрабатывают своё жалование,– добавил он. И-Лунг одобрительно закивал головой, соглашаясь со сказанным.
Наёмники действительно остановили гиньскую конницу, и имперская пехота смогла восстановить свой строй. Правда, за это было заплачено дорогой ценой. Оба сабрака потеряли больше половины своего состава, а наёмники почти все полегли в бою. Впрочем, большего конница гиньцев и не добилась. Как только в дело вновь вступили стрелки, она была отброшена вслед за своей пехотой.
Внимательно наблюдавший за ходом сражения Чже Шен почувствовал, что наконец-то настал тот самый переломный момент, когда решается главный вопрос – быть победе или поражению!
– Пора! – громко произнёс он, поворачиваясь к И-Лунгу и его свите.
Окружённый отборными воинами, головой отвечавшими за безопасность жизни повелителя, И-Лунг лично возглавил атаку Железных Ястребов, брошенных уже на измотанного, не способного оказать сопротивление противника. Стальной вал крылатой конницы захлестнул боевые порядки гиньцев, и воины князя Аньло побежали. Торжествующие имперцы рубили мечами и совнями направо и налево.
Князь Аньло в это время находился позади строя своих войск, недалеко от Абрены. Брошенная в бой тысяча его личной охраны уже давно истаяла в кровавом круговороте сражения, и с гиньским князем теперь была лишь небольшая кучка приближённых.
Над полем боя висели густые клубы чёрного дыма, исходящие от объятой пламенем деревушки Ной-Су. Аньло и его свита время от времени привставали на стременах, вытягивали шеи, чтобы получше рассмотреть, что же такое творится там впереди. Внезапно до них донёсся странный гул, перекрывший шум битвы. Они все, как по команде обернули свои лица в ту сторону, откуда явственней всего доносился этот необычный звук.
То, что они увидели, потрясло их. Со стороны Ной-Су в лагерь сломя голову бежали пешие и конные гиньцы. При виде этого князь Аньло вздыбил своего жеребца и поскакал наперерез беглецам. Навстречу ему катилась многотысячная обезумевшая от страха толпа, в которую превратилось его войско. Многие, поднимая руки к небу, нечленораздельно вопили об адских духах, вырвавшихся из преисподней.
Князь громко кричал, бил бегущих плетью по головам. Охрипнув, он пробовал уговаривать, но никто не слушал его отчаянных призывов. Его конь остановился, развернулся и, увлекаемый всеобщим движением, поскакал назад.
Воинство гиньцев было почти полностью уничтожено, оставив на поле боя свыше тридцати семи тысяч трупов. Тела побеждённых усеяли пространство длиной почти в пятнадцать лин. Главный начальник войск Саваш и ещё семеро гиньских военачальников пали в сражении. Более восемнадцати тысяч гиньцев попали в плен. Половину из них И-Лунг приказал казнить, а наиболее крепких и сильных продать в рабство на рудники.
Сам гиньский князь, благодаря самоотверженности его телохранителей, задержавших погоню, сумел бежать с поля сражения. Он гнал своего скакуна до самого берега Чулбы. Очутившись на другом берегу, Аньло приказал сжечь все лодки и суда, дабы имперцы не могли переправиться через реку. После чего князь спешно направился в Гинь-Су.
Глава 3
Господин начальник имперской Тайной Стражи пребывал в самом скверном расположении духа. Да и бренное тело господина Сюманга, после встречи с кулаками Кендага, также находилось в весьма плачевном состоянии. Он лежал на походном ложе, страдальчески обратив свой взор к потолку палатки.
Двое лекарей хлопотливо суетились возле него. Один прикладывал к безобразно распухшему носу начальника Тайной Стражи лёд и ставил ему примочки. Второй, тыкая ложкой в плотно сомкнутые губы больного, безуспешно пытался влить ему в рот лекарство.
Судя по запаху, который оно издавало, зелье было не из приятных и, как подозревал Сюманг, содержало немалую толику помёта летучих мышей. К тому же удар Кендага чуть не сломал ему гортань, и он едва мог глотать, а посему вонючая настойка задерживалась у него во рту дольше, чем ему хотелось.
Ещё одним человеком, присутствующим в довольно просторной походной палатке начальника Тайной Стражи, был священнослужитель бога Чомбе. Расположившись неподалёку от входа, он жёг на углях в небольшом бронзовом треножнике какие-то благовония и, время от времени, нудно гнусавил молитвы, испрашивая у своего бога о скорейшем выздоровлении «благоверного государственного мужа».
За прошедшие два последних дня эти бездарные армейские лекари, и гнусавый священник Чомбе до смерти надоели Сюмангу, доведя его до состояния тихого бешенства. Наверное, эти трое перепробовали на нём все лекарства, снадобья и святые обереги, кои были у них в запасе. Иногда, совершенно забыв о больном, лекари до хрипоты спорили о преимуществах того или иного способа лечения, а священник рассказывал о случаях чудотворного исцеления, свидетелем которых он был.
Если бы они знали, о чём думает их подопечный, за которым они так «старательно» ухаживали, то тотчас бежали бы от него без оглядки. А господин Сюманг всего-навсего мечтал о том, что как только у него пройдут головокружение и слабость, то он всенепременно возбудит против этих троих дело о покушении на его жизнь и отправит их в пыточный подвал своего Приказа.
Неимоверным усилием воли Сюманг заставил себя разжать губы и проглотить лекарство, которое совал ему один из лекарей. Он сделал это лишь ради того, чтобы его хоть на часок оставили в покое. Поэтому сразу после приёма зелья Сюманг притворился, что его тянет ко сну. Лекари ещё раз ощупали и осмотрели больного, после чего вместе со священником покинули палатку.
Сюманг остался один. Он слегка приподнялся на наваленные под голову подушки, устраиваясь поудобнее. Вот теперь можно поразмышлять о Кендаге и других, более важных вещах без помех. Его угнетала мысль о том, что он и его люди так опростоволосились и упустили одного из самых злейших врагов нефритового престола. Подумать только – лучшие ищейки империи обшарили почти весь Тайгетар, искали Кендага в разных глухих углах, а оказывается – он прятался у них под самым носом!
Ещё его заботило то, что повелитель, которому он оказал столько услуг, даже не соизволил справиться о здоровье «ушей и глаз государевых». Неужели он потерял благоволение владыки? Впрочем, это было не так уж страшно.
Во-первых, князь Чже Шен, в руках которого сосредоточена истинная власть, по-прежнему благоволит Сюмангу. Во-вторых, большинство его недоброжелателей осталось в столице, а он здесь – в воинском лагере, под боком государя. Ну, а те, кто сейчас находятся рядом с повелителем, ему не противники, ибо Сюманг никогда не лез в дела военных, а они в свою очередь не совали нос в дела Тайной Стражи.