Ритка, я как-то рассказывала о ней, великий специалист по мужским особям, однажды выдала очередной постулат:
– С провинившимся мужем можно делать все, что угодно. В эту минуту они готовы на любые жертвы, чтобы заработать прощение, так что пользуйся моментом. Но делай все с умом. Во-первых: он должен понять, что нанес своей единственной и исстрадавшейся жене очередную незаживающую рану, – у Ритки, как всегда, системный подход. – Во-вторых: не вздумай заговаривать с ним первой, наберись терпения и выжди хотя бы три дня, трудно, конечно, но нашего молчания они боятся больше всего на свете. В третьих: можешь отказывать ему во всем: в общении (огрызайся, если он попытается заговорить), в совместном походе в ресторан или в гости к его друзьям (его головная боль, а не твоя), в интимной близости (исключено, иначе все потеряно!). Но! Запомни это на всю жизнь. Никогда не отказывай в еде, в чистой рубашке и свежих носках! В противном случае последствия будут непредсказуемы.
Вспомнив слова Ритки, рука рефлекторно потянулась к кофеварке.
– Не надо, – остановил меня Антон.
Звук его голоса вызвал волну холода в моем теле. Я почувствовала, что он меня... ненавидит!
– В чем дело, Антон?
– Ты знаешь лучше меня. – Антон вышел из-за стола и направился в прихожую.
– Объясни, в конце концов, что происходит?
Раздалось громкое хлопанье двери, и в квартире воцарилась гнетущая тишина. Я почувствовала себя самой несчастной на свете, заурядной, примитивной дурочкой, с выпирающим огромным животом, тупо уставившейся на захлопнутую перед самым носом дверь. В этот момент произошло то, что происходит в таких случаях со всеми женщинами. Я разрыдалась.
Очнулась от толчков в животе. Малыш напоминал о своем существовании и требовал, чтобы я взяла себя в руки. Моя жизнь принадлежит теперь не только мне, надо подумать и о нем. Он, мой будущий сыночек, ни в чем не виновен и одним своим существованием заслужил право быть счастливым. А раз так, то мне плевать на любые грязные обвинения Антона. У меня есть сын, а это значит, что есть смысл жить и надеяться. Предупреждаю всех, а в первую очередь всяких там Антонов, Олегов и даже любимого папочку! Не дождетесь! Я буду счастлива, потому что я так хочу! И вы, естественно, поможете мне в этом. Так-то!
ОЛЕГ. Китайский божок
В телефоне звучал сердитый, разгневанный голос дяди Жени. Впервые видел, точнее говоря, слышал его в таком состоянии.
– Антон или сошел с ума, или окончательно зазнался. Приезжай, надо срочно поговорить.
Меньше всего люблю влезать в чужие семейные проблемы. Но ничего не поделаешь, надо ехать.
По дороге спросил у своего водителя:
– Скажи, Саша, почему люди разводятся? Ты же был когда-то женат.
– Обычная история, – охотно заговорил водитель. – У меня был бизнес, держал два контейнера на авторынке, торговал запчастями. В общем, был при бабках. Но потом взял кредит в банке, хотел развернуться, но прогорел. Долги оказались неподъемными. Пришлось квартиру продавать. Вот тогда она от меня и ушла. Они не нас любят, а наши деньги.
– А куда ушла-то? – спросил я.
– Она красавица у меня была, вышла замуж за богатого еврея, переехала с мужем в Америку, живет припеваючи. Видел ее недавно, в гости приезжала к родителям. Расфуфыренная!
Он расстроился, вспоминая жену. Чтобы отвлечь его от грустных мыслей, я задал ему еще один вопрос:
– Ну, хорошо. Ты разорился, и она ушла. Но почему разводятся богатые?
– Причина та же. Женщины не знают слова «достаточно». Им всегда мало. Если у нее есть квартира, она мечтает о коттедже. Получив коттедж, требует дворец. Заполучив, наконец, дворец, строит планы о замке на Лазурном берегу. И так до бесконечности. Поэтому все войны на земле из-за женщин. А нам, мужикам, много не надо. Обойдемся и без замков, брюликов, мехов...
Дядя Женя сразу повел меня в кабинет.
– Антон предложил избавиться от тебя. Понимаешь? – воскликнул он, прикрыв дверь кабинета. – Он считает, что все нами заработанное принадлежит ему одному. А меня он обещал содержать до конца дней! Сопляк!
Глаза Евгения Ильича налились кровью, он взволнованно размахивал руками.
– Приготовился меня похоронить. Быстрый малый!
В дверь просунулась голова его жены.
– Дорогой, выпей это средство и успокоишься. Тебе нельзя так волноваться.
Кулак дяди Жени обрушился на письменный стол, даже бумаги разлетелись.
– Уйди, я сказал, не доводи до греха!
Она с ненавистью посмотрела на меня, свидетеля ее унижения, и удалилась. Дядя Женя неожиданно обмяк и грузно опустился в кресло, чем немедленно воспользовался я, подав ему стакан с какой-то жидкостью, предусмотрительно оставленный в кабинете его женой. Он молча выпил, устало вздохнул, показал жестом, чтобы я не суетился, и взглянул на фотографию Римы.
– Я объяснил ему, что называть это богатством смешно и нет нужды что-либо делить. Разве об этом я мечтаю? Я пытался объяснить ему, что ссориться нам нельзя ни при каких обстоятельствах, мы нужны друг другу. Иначе нам не выжить.
Мне показалось, что его подбородок задрожал.
– И тогда я допустил ошибку. Я рассказал Антону все – кто и как спас его в свое время, каким образом он добился своего нынешнего положения, как создавалось наше состояние. Но я не мог иначе, – оправдывался дядя Женя, – потому что этому безмозглому барану было непонятно, почему абсолютно неизвестный ему человек неожиданно приходит на помощь. Ох, не надо было мне это говорить.
Он неожиданно замолк. Гнетущая тишина продолжалась бесконечно долго.
– В ответ он заявил следующее. – Дядя Женя вонзил в меня испепеляющий взгляд. – Он давно подозревал, что вы с Римой любовники. И еще он сказал, что мой будущий внук от тебя. Он ничего не понял из моих слов. Или это я чего-то не понимаю?
Дядя Женя прижал руки к груди и почти шепотом произнес:
– Плохо мне.
В комнату ворвалась жена дяди Жени (она что, подслушивала?).
– Вызови «скорую» из президентской больницы! Номер телефона на столе.
Она склонилась над ним, а я лихорадочно нажимал кнопки на телефоне. Приехавшие врачи немедленно увезли дядю Женю с предварительным диагнозом: инфаркт. Уже лежа на носилках, он жестом подозвал меня:
– Позаботься о Риме, ей сейчас нельзя волноваться.
Великий старик! У меня не было возможности оправдаться перед ним, но доверился он именно мне.
Ситуация требовала решительных действий, времени на дальнейшие размышления не оставалось. Первым делом я помчался в офис, где в сейфе хранилось несколько тысяч долларов (всегда необходимо иметь под рукой некоторую сумму для таких вот случаев), и немедленно отправился в больницу. Деньги разлетались, как стая воробьев. Гонорар был вручен каждому, начиная от заведующего реанимационным отделением и кончая санитаркой. Затем я отправился к главному врачу.
– Больной относится к первой категории обслуживания, поэтому применяются все необходимые меры, – уверял меня главврач.
Мне не понравилось его заявление.
– А какие категории бывают еще?
– Молодой человек, я еще раз подчеркиваю, применяются все необходимые в такой ситуации меры, – но, глядя на мое решительное лицо, он все-таки снизошел до объяснения: – А к высшей категории, если хотите знать, относятся президент страны, председатель парламента, премьер-министр и члены их семей. К сожалению, наш многоуважаемый Евгений Ильич из другой категории.
– И чем же отличается лечение представителей высшей категории от первой?
– Принципиально ничем, при лечении больных высшей категории применяются исчерпывающие меры.
До меня стало доходить. К простым гражданам применяются обычные «меры», к тем, кто покруче, «необходимые меры» к высокому начальству «все необходимые меры», и, наконец, для высшей категории, как пояснил главный врач, меры становятся «исчерпывающими».
Я решил пойти на хитрость.
– Позвольте оставить вам визитную карточку. Надеюсь быть полезным в будущем, – демонстрация портмоне, до отказа забитого купюрами, который я вытащил из кармана, чтобы достать визитку, произвела, как я и надеялся, нужное впечатление.
– Так это вы и есть, как говорят, наш отечественный олигарх! – воскликнул главврач, рассматривая кусочек плотной бумаги. Не скрою, было приятно его восхищение. – Позвольте представиться, Виктор Георгиевич. Рад с вами познакомиться.
– Взаимно. И все-таки, что бы вы посоветовали, Виктор Георгиевич, – люди, как учил Карнеги, любят звук своего имени, – нужна высшая категория. Я, как вы понимаете, в долгу никогда не остаюсь.
– Высшая категория подразумевает обязательный консилиум лучших медицинских умов страны, – начал перечислять главврач. – Это первое. Второе: можно перевести его в реанимационную палату индивидуального обслуживания, обставленную как номер «люкс» в пятизвездном отеле, с персональным дежурным врачом и медсестрой. Третье: к больным высшей категории применяются самые лучшие лекарственные препараты, присланные из-за границы именно для этой категории больных, простым смертным, скажу вам честно, такое недоступно. Четвертое: в случае необходимости мы спецсамолетом отправляем на лечение за границу. Но в нашем случае этого не требуется, больной нетранспортабелен. Вы понимаете меня, Олег Александрович. – Он приступил к самому главному. – Это потребует значительных затрат. И наконец, пятое и самое сложное: я буду вынужден превысить свои полномочия... ради вас. Что скажете?
– Виктор Георгиевич, я благодарен вам за понимание и поддержку, – отозвался я. – Вот пять тысяч на приглашение консилиума, лекарства и спецобслуживание. Этого достаточно?
Главврач лихорадочно закивал головой. Я заметил, как явственно отпечаталась его ладонь на полировке стола. Приятное, надо признать, для него волнение. Добавим масла в огонь и потных выделений его ладоням.
– И пять тысяч лично вам, за доставленные хлопоты, – продолжил я. – И еще. Если лечение пройдет блестяще, без каких-либо неприятных последствий для больного, то моя благодарность возрастет на такую же сумму.