— Я знаю, как умер твой отец. Тебе будет интересно. Взамен я попрошу услугу, которая тебе ничего не будет стоить. Извини уж, я привыкла действовать быстро и без лишних разговоров. И ведьмы, и люди куда охотнее слушают, если их слегка прижать.
— Не угрожай тем, кто сильнее тебя, — прошипела Мари и прикоснулась пальцами к пальцам ведьмы. Та взвизгнула и отскочила. Простое быстрое заклинание, которое заставляет почувствовать иллюзорную боль. Воспользовавшись растерянностью, Мари резко дёрнула волос из головы ведьмы и быстро завертела его в пальцах, шепча слова заговора. Всего лишь ослабить, чтобы та не смогла колдовать час или два. Для разговора хватит. Только вместо того, чтобы ослабеть, ведьма завыла и, пошатнувшись, рухнула без сознания на мокрый асфальт, как подкошенная.
— Так не должно быть, — нахмурилась Мари, склонившись к женщине. — Вот чёрт!
Теперь ещё придётся помочь той, кто угрожала и едва не проткнула кинжалом. А она-то думала, что всё веселье достаётся Кристоферу.
— Это Охота на мою семью.
— Всем досталось, — Дуглас выразительно постучал кулаком по груди и прикрыл глаза. — Но, если у тебя настроение поболтать, валяй. Готов к любым теориям заговора.
— Может, я не прав. Но кажется, что всё тянется со смерти отца. Потом подставили Эндрю, потом погонялись со мной.
— Ну так спроси мать. У тебя-то есть такая возможность.
В голосе Дугласа прозвучала неподдельная горечь. Он потёр пальцами боковое стекло машины, будто мечтая стереть набежавшие капли дождя изнутри. Или прикоснуться к прохладе. Съёжившись на переднем сиденье, Дуглас выглядел поникшим и уставшим, но в то же время сам попросил Кристофера поговорить с ним, пока доедут до дома. Ширли отказалась в таком состоянии снимать проклятие и обещала прийти завтра. Привыкший ходить пешком, Дуглас уже вызывал такси в приложении, когда Кристофер настоял на том, чтобы подвезти.
Машина резко перестроилась из соседнего ряда, и Кристофер ударил по тормозам, обоих толкнуло вперёд. Он любил долгие ночные дороги в дождь, но считал придурками тех, кто не умеет включать поворотнки, тем более, в такую видимость и на скользкой дороге. Дуглас охнул, придержался рукой за бардачок и случайно нажал на кнопку. Тот раскрылся, и на колени посыпалась мелочевка, которую Кристофер по привычке складывал туда. Даже связка вонючих оплывших свечей упала под ноги — и помятая папка с небрежно написанным именем матери Дугласа.
— Какого?..
— Я пытался выяснить, где она. Тот охотник…
— И ты копал под неё!
— Кейтлин поделилась открыткой из последнего места, где была ваша мать.
— Открытка?! Кейтлин?! И ты ничего не сказал. Никто из вас!
Дуглас лихорадочно листал папку с коротким досье и личной информацией. Постучал пальцем по зернистой детской фотографии с семьёй на городском празднике, ошарашенно уставился на распечатку с длинным списком адресов в разных странах и датами — хотя и с большими пробелами. А Кристофер пытался объяснить сам себе, когда забыл сказать другу об этом. Конечно, стоило сделать это сразу, а не оттягивать на неопределенный момент. Дуглас направил на документы фонарик телефона, губы шевелились, пока он читал, а между бровей пролегла складка, которой никогда не было. Дойдя до последней страницы, напряженно застыл. Тёмное пятно, сотканное из полутонов ночи, подсвеченный странным светом мобильного фонарика и мелькающих городских огней.
— Чёрт дери, она же в Сиэтле…
— Да.
— Я хочу её увидеть.
— Сейчас?
— Отвези меня к ней, Крис. Считай это последним желанием, если так легче.
Кристофер мрачно выставил средний палец, но ничего не сказал. Он легко поймал эмоции друга: за уверенностью пряталась детская растерянность, обида и вина ребёнка, который оказался недостаточно хорош для собственной матери. Плевать, если та начала Охоту или провела ритуальное убийство. Дуглас хотел знать, почему мать бросила их с сестрой детьми.
— В детстве Кейтлин придумывала тысячу историй, почему наша мать ушла. То есть… мы ведь и так колдуны, а мать — ведьма смерти. Ей это шло, они с отцом всё делали вместе, она увлеклась смертью и много времени проводила в рабочем кабинете, потом начала куда-то уезжать. И я всё думал, что вот, мама закончит очередное приключение и вернётся. Кейтлин только фыркала.
Дуглас шумно выдохнул и прижался лбом к стеклу машины. От него тянуло чем-то вязким, обволакивающим, похожим на касание влажного бархата к коже. Закрытая папка лежала у него на коленях, кончики пальцев подрагивали на плотной обложке. Кристофер ждал продолжения, но Дуглас потянулся к радиоприемнику и включил зашипевшее радио. Покрутил и нашёл ночной чат диджея с ритмичной музыкой под стать ловким прыжкам и бегу по городу, только сейчас приходилось сидеть на месте в машине, пусть и весьма удобной.
Кристофер помнил, как в юности до отчаяния ругались Дуглас и Кейтлин, вечно одного бесило поведение другого. Помнил и то, как Дуглас заявился к нему в дом и сказал, что паре ребят надо преподать урок, а Кейтлин потом разъярилась, что брат лезет в её жизнь. Помнил, как она забирала его опьяневшего после бурной вечеринки, когда оба пили на спор. Кристофер помнил, как скучал по Мари, пока сестры не было рядом, и как после возвращения они подолгу гуляли вдвоём, и иногда к ним присоединялся Эндрю.
У Дугласа с Кейтлин всё было иначе — они не могли спокойно находиться рядом друг с другом даже десять минут, но возмущались, когда чужак говорил едкое или обидное о другом. Потом Дуглас увлёкся паркуром и городскими тропками, а Кейтлин — оберегами на коже. Брат, который скользит в тенях города, и сестра, которая рисует символы чернилами и кровью. Они были забирающими последние вздохи и дающими покой.
Кристофер с братом и сестрой пережили смерть отца, но никого из них не бросали в детстве. И до сих пор он звонил матери просто так, хотя порой сам не знал, что сказать-то, и слушал о пыльных розах и распустившейся сирени.
— Конечно, в глубине души я знал, что она не вернётся, — продолжил Дуглас. — Но даже сейчас я вижу её во снах.
Кристофер сделал вид, что не заметил, как Дуглас смущенно отвернулся в сторону. Он ценил такую искренность в друге, на которую сам не особо был способен. И такие сны точно лучше кошмаров о том, как умирают брат с сестрой, или мигание огней полицейской машины и кровавые разводы по стенам в мутных душных снах.
— Как думаешь, моя мать начала Охоту?
— Мари видела не её в комнате с ведьмами.
— Да, но… а, ладно. Приехали? И это отель? Больше на дыру похоже.
— Могу развернуться.
— Нет уж.
И Дуглас первым выскочил из машины.
Отель действительно выглядел поганой дырой. На задворках города, освещения почти нет, кроме вывески «Ночной персик». Дуглас недовольно пробурчал, что звучит как дешевый стриптиз клуб, а стрелочка на стене точно указывала на второй вход. Номер подсказал частный детектив, так что Дуглас не сомневался, когда чуть ли не ворвался в отель и пригвоздил взглядом сонного парня за стойкой портье. Ступеньки лестницы вздохнули под тяжёлыми ботинками, и вот оба уже в пыльном коридоре с одинаковыми дверьми. Дуглас резко постучал.
Та открылась не сразу. На пороге стояла коренастая невысокая женщина в простых джинсах и водолазке, короткие волосы влажные, видимо, после душа, на узловатых пальцах узоры и символы чёрным — то ли уголь, то ли чернила. Никто не произнёс ни слова, пока женщина рассматривала незваных гостей. Кристофер ошалело уставился на Мари, появившуюся из-за спины незнакомки, воскликнувшую:
— А вы что тут делаете?
— Тот же вопрос.
— Мы встретились на рынке, и, как оказалось, нашлось, о чём поговорить. Это мой брат, Кристофер, а это…
— Дуглас, да, — женщина скупо улыбнулась. — Мой сын.
Для ритуалов неважно, где ты находишься.
В тех случаях, когда Эндрю колдовал, пусть и не так часто, место не имело значения: маленькая комната в сумрачном клубе, квартира, лесная поляна или пустынный пляж поздней ночью. Другое дело, что у каждого колдуна или ведьмы свои предпочтения или «места силы». И вот таким местом для Эндрю всегда был дом, даже после смерти отца.
Здесь было спокойно и тихо, где-то невдалеке шелестели деревья, в воздухе пахло поздними осенними цветами после дождя. Одетт хоть и была рядом, но её присутствие было лёгким и незаметным. Эндрю сам вскочил в квартире, когда она прикоснулась к нему, и воскликнул, что надо вернуться домой.
Когда Эндрю и Одетт подъезжали, увидели что в окнах ярко горел свет. Как путеводный огонь за стеклом и стенами, пропитанными следами заклинаний, историей семьи, силой мужчин семьи Уолтон и мягкостью женщин. Только тогда Эндрю спохватился, что время позднее, а матери он не позвонил, и теперь переживал, что нагрянул с гостями так внезапно. Такси медленно остановилось, и Эндрю поторопился выйти из машины в холодную позднюю ночь. Подал руку Одетт, но та лишь придержалась за неё и быстро убрала.
Мать спокойно стояла на крылечке, укутавшись в шаль и в длинном шерстяном платье под стать погоде. Доски скрипнули, когда Эндрю взбежал к ней, не зная и сам, что скажет и как объяснить. Лаура Уолтон улыбнулась мудрой понимающей улыбкой и кивнула гостям.
— Проходите в дом. Ночь холодная, не стоит оставаться в ней. Я ждала вас.
— А здесь ничего не изменилось, — то ли задумчиво, то ли удивленно произнесла Одетт, подобрав подол собственной юбки, чтобы не испачкать о грязь, налипшую на доски веранды.
— Дома, как люди. Редко меняются, только если снести стены. Даже тогда останется фундамент и земля.
— Я соскучился, — Эндрю искренне и тепло обнял мать, вдыхая знакомый с детства запах духов.
— О, милый! Я тоже. Да заходите уже, холодно.
Эндрю упал на диван в гостиной на мягкие цветные подушки: голова снова кружилась, а мир по бокам то мутнел, то становился слишком резким. Если так и дальше пойдёт, то он долго не выдержит. Колдовство будто куда сильнее его самого, будто Эндрю — сосуд, который может не выдержать и разбиться на осколки.