Дошли до зимнего павильона, в котором мне навстречу поднялся сам Джунковский. Только теперь понял, насколько я был напряжен этим приглашением и прогулкой. Догадки догадками, а осторожность еще никому не повредила и не помешала.
Искренне улыбнулся идущему навстречу генералу. Подобное отношение – честь для меня. И почему я ни разу не удивлен? Как знал, что он обязательно должен объявиться. Сейчас бы сюда еще Мария Федоровна из какой-нибудь неприметной дверки вошла…
Нет, не вошла. А с Владимиром Федоровичем мы проговорили долго, больше двух часов. В самом начале разговора я насторожился, дернулся – на одно из высоких окон в виде узких стрельчатых арок упала неясная тень снаружи.
– Охрана? – все-таки сообразил спросить, прежде чем вскакивать.
– Охрана, – с еле заметной улыбкой наблюдал за моей реакцией жандарм. – Как же мне без охраны, Сергей Викторович?
И я немного расслабился. И уже не так резко реагировал на продолжавшие периодически мелькать неясные тени за окном.
А мы так и сидели почти в полной темноте при свете маленького светильника. Разговор шел непростой, тяжелый. Тяжелый по своему содержанию и новостям. Владимир Федорович приехал в Ливадию с Николаевских верфей, где сейчас полным ходом по личному указанию государя шла инспекторская проверка. Проверяли все. Ход работ и сроки их выполнения, соответствие тех же работ проектной документации и, конечно же, параллельно со всем этим вели свое расследование жандармы.
Сказать, что Джунковский был удивлен результатами инспекции и проверки, значит погрешить против истины. Да не был он удивлен! Картина на Николаевских верфях соответствовала большинству картин на удаленных от центра российских предприятиях. Рабочие революционные ячейки охватили практически все производство в стране. Исключение составляли те заводы и фабрики, где работа с людьми велась по методике Зубатова. Вот там был полный порядок. И на Николаевских верфях тоже будет срочно вводиться этот подход, будет проведено акционирование предприятия. Здесь свою роль сыграла удаленность от столицы, от так называемого центра государственного управления и вообще жизни.
– Сидят, словно лягухи в болоте. Пригрелись, шевелиться никто не желает. На то, что под носом творится… А-а, – махнул со злостью рукой Владимир Федорович, обвиняя местную полицию и жандармов. – Дела никому нет! Ну, уберу я этих… Так где других взять?
– А ведь подобное происходит повсеместно, – плюхнул и я свою очередную ложку дегтя в сторону его ведомства. – Кроме центральных губерний. Не успеет Зубатов со своей командой везде побывать.
– Меня больше другое удивляет. Ладно жандармы с полицией! Здесь мы кое-как начинаем порядок наводить. Я о другом сейчас. Ведь закон об акционировании предприятий приняли! Дали возможность рабочим участвовать напрямую в управлении и получении доходов. Если бы вы знали, Сергей Викторович, чего это государю стоило! Сколько на него собак повесили! И что? Получается, все зря? Ничего ведь не работает! Эти ячейки революционные словно тараканы плодятся! Одну выводим, так взамен две новые появляются!
– Ну, кое-что и кое-где прекрасно работает. И вы об этом знаете. А то, что здесь творится… Так чем дальше от столицы, тем меньше на закон оглядываются местные чиновники и промышленники с купцами. А с ячейками вы и без меня разберетесь…
– Да знаю я! – махнул рукой Джунковский. – Все знаю! По должности положено знать! Беспокоит одно – успеем ли что-то сделать?
Промолчал на этот явно риторический вопрос. А что отвечать-то? Владимир Федорович и сам все прекрасно понимает. Только уголком рта дернул. И все.
Как там говорили в моем времени? До Бога высоко, до царя далеко? Вот и здесь имеется что-то подобное. В столице и рядом с ней порядок быстро навели, а вот дальше к окраинам… Дальше дело шло трудно – на местах своя власть, свои порядки, иной раз абсолютно далекие от столичных.
Поговорили и о недавних событиях на фронте. Откуда бы я о них узнал? Газет не читал, просто не хватило на них времени. Только-только оклемался после Босфора. С удивлением услышал об успехах Балтийского флота. Эскадра адмирала Эссена не только способствовала взятию Данцига, но и блокировала с запада все подходы к Щецину, выставив от устья Свины до острова Борнхольм плотные минные заграждения.
И снова я задал тот же вопрос, что задавал совсем недавно императору:
– Владимир Федорович, а почему именно Рузский был назначен командующим? Вы же знаете о его дальнейшей роли в истории Отечества?
– Знаю. И император знает. Но предпочитает все-таки в первую очередь верить своим людям. Не удалось нам с вами безоговорочно убедить императора в причастности Рузского к предстоящим событиям. Слишком уж у генерала хорошо язык подвешен. Умный и скользкий. Как вы когда-то очень верно сказали? Без мыла в задницу влезет? Верно, верно и очень точно! А то, что генерал очень умный… Если бы ум этот на благо государства работал… Он и в Ставке свои ошибки умеет лихо на подчиненных переложить. У него все вокруг останутся виноваты. Ничего… Насколько я знаю, при осаде Данцига он проявил преступную нерешительность и медлительность. Объяснил собственные неудачи якобы отсутствием «Муромцев» Шидловского с их чудо-оружием. На Ставку собственные ошибки переложил. Предупреждая возможное наказание, быстро сказался больным и сдал командование фронтом. На его место перед моим отъездом прочили Ренненкампфа.
– Да, Владимир Федорович, сколько мы с вами, да и не только с вами ни говорили о последующих событиях в жизни империи и о некоторых людях, непосредственно в этой жизни участвующих, а все без толку, ничего не меняется…
Джунковский помолчал немного, словно раздумывая над чем-то и явно сомневаясь. А потом коротко и точно уколол прямым взглядом глаза в глаза, заставляя меня насторожиться и подобраться, отвернулся в сторону и тихо заговорил, вынуждая меня наклониться вперед и прислушиваться к его словам:
– Не хотел говорить, но… Уже знаю, что вчера поздно вечером возле своего дома неизвестными генерал Рузский был зарезан. Предполагается, что с целью ограбления. Преступников ищут…
А я замер от такого известия. Владимир Федорович же между тем продолжал говорить. Так же отвернувшись чуть-чуть в сторону, тихо и четко, словно гвозди забивал.
– Утром… Сегодняшним утром, – уточнил Джунковский, – под автомобиль Милюкова предположительно боевиками революционной группы была брошена самодельная бомба. Выживших в автомобиле нет. Никого из революционеров задержать не удалось. И еще. Полиция второй день не может найти Протопопова. Представляете, исчез среди бела дня без следа…
– Владимир Федорович… – начал говорить, но тут же был оборван жандармом:
– Лучше сейчас промолчать, Сергей Викторович. Лучше промолчать…
Только и кивнул согласно головой в ответ. С ошарашенным видом. А Джунковский так и продолжал дальше сидеть молча, полуотвернувшись чуть в сторону, выпрямив спину и крепко сжав губы. Словно давая мне время прийти в себя после этаких известий. Не позавидуешь сейчас Владимиру Федоровичу – слишком огромный груз ответственности он на себя взвалил…
На том и распрощались. Да, еще перед прощанием уведомил главу отделения о завтрашнем своем вылете. Все равно Джунковскому о нем знать положено. Не я, так другие обязательно доложат. Так что лучше я. Заодно и отвлек генерала от тягостных мыслей, переключил на новые проблемы. И заодно сразу же решил вопрос с картами по следующему заданию – завтра с утра все необходимые для полета комплекты получим. Чтобы не откладывать это дело до нашего возвращения из Варшавы. И чтобы была у нас возможность во время полета подготовить новый маршрут на Кавказ или куда нам скажут… Главное, в ту сторону…
Домой, в Качу, добрались поздно, далеко за полночь. По дороге озадачил штурмана предстоящим вылетом, пусть с утра готовится.
В ангаре сразу же завалился в койку, даже не стал умываться. Спать!
И проспал все утро, глаза продрал только ближе к полудню. Не помешал ни шум моторов за брезентовой стенкой ангара, ни рабочая суматоха и перебранка механиков снаружи.
И где великий князь со своей свитой? После обеда я приказал собраться экипажу возле самолета. Буду проводить разбор полетов и ставить задачу на вылет. Все равно рано или поздно, а лететь придется. Если, не дай боже, ничего экстраординарного не произошло ночью.
Да и вообще, нечего народу расслабляться! Поспали спокойно ночь, и довольно!
Только построились, только я рот раскрыл, только речь приготовленную задвинуть собрался, как Дитерихс тихим возгласом мое внимание привлек, глазами в сторону расположения школы показал.
Оглянулся – от зданий машины в нашу сторону едут. В пыли не разобрать, какие именно.
– Так, народ! – снова привлек я к себе общее внимание. – Не расслабляемся! Возможно, это по наши души.
И на вопрос в глазах обращенных ко мне лиц, ответил:
– А к кому еще? Через поле едут. К авиашколе дорога в другую сторону уходит. Так что ждем и морально готовимся к вылету.
Не ошибся я в своих предположениях. Вот и организовался у нас срочный вылет в Варшаву, в Ставку. Все-таки везем туда Николая Николаевича с сопровождающими его сиятельство лицами.
Что-то не припомню я того, чтобы Ставка в Варшаве находилась. Ну да сказано лететь, значит, будем выполнять приказ.
Тут же со штурманом прикинули маршрут, посчитали расстояние. Придется делать промежуточную посадку. Где?
На мой вопрос князю от него тут же поступил однозначный ответ: в Киеве.
Ну, в Киеве так в Киеве. И мы полетели.
Сам перелет прошел спокойно. Заночевали на промежуточном и ранним утром следующего дня вылетели в Варшаву.
Там не задержались и после дозаправки ушли в Крым по обратному маршруту. Уходили в спешке, потому что с севера надвигался большой циклон. Горизонт сплошняком затянуло чернотой, пришлось поторапливаться с заправкой и вылетом. Чуть-чуть было не опоздали – взлетать начали при первых снежных порывах сильного ветра. Повезло в одном – порывы эти задували в хвост, отчего на разбеге, да и в наборе самолет ощутимо подбрасывало хвостом вверх. Приходилось все время работать рулями, удерживая самолет в более или менее прямолинейном полете, пока не оторвались и не обогнали эти снежные заряды. Поболтало, правда, знатно. Ну а что? Работа такая.