Разбираться сейчас, во время отрыва, кто это и почему преследуют именно меня, смысла нет, все равно все мои догадки ничего не стоят. Правду-то я не узнаю, пока лично с ними не столкнусь. А сталкиваться как раз и неохота почему-то.
Поэтому ходу, ходу! Уже можно. Быстрым шагом пошел в сторону вокзала, постепенно обгоняя расходящуюся и оттого быстро редеющую толпу, отрываясь от основной ее части. Только там, на привокзальной площади, и перехватил свободного извозчика, приказал везти меня в Качу. Пришлось пообещать щедрое вознаграждение, а то бы никто и не поехал в такую даль. И на погоны мои не посмотрели бы.
М-да, а ведь с утра все хорошо было, такой день непонятные люди в котелках испоганили! Может, зря я осторожничать и перестраховываться начал? Может быть, стоило все-таки пойти на контакт, на обострение и все выяснить? И голову бы сейчас себе не ломал…
Да нет, все я правильно сделал! Почему? Да потому! Вряд ли за мной следили полицейские или жандармские чины. Это кто-то другой. Кто? Революционеры? А эти-то тут с какого боку могли оказаться? Дорогу я им нигде явно не переходил… Если только каким-то образом моя информация о положении на Николаевских верфях могла на сторону уйти? Запросто. Если учесть то, что мне совсем недавно рассказывал Джунковский, то у революционеров точно ко мне появились претензии. А я знаю, как они обычно предъявляют эти претензии. Обычно в виде револьверного свинца или брошенной под ноги бомбы. Для бомбы я явно положением не вышел, а вот для револьверного выстрела или удара ножом в спину запросто…
М-да, придется день-другой посидеть на аэродроме. Если это полиция, то они и там меня прекрасно найдут. А если нет, то… А не знаю, что то! Как бы мне отсюда убраться поскорее? Ну какого черта нужно держать в тылу такой самолет? Особенно в то время, когда он так нужен на фронте?
К вечеру вокруг меня собрался весь экипаж. К счастью, все здесь, и все почти трезвые, никто не загулял, не попался в цепкие руки комендантских патрулей. Маяковский сияет, как восходящее солнце – отправил остатки своих работ в столичные издательства. Игнат с Семеном конфузятся за утерю командира. Пришлось рассказать, почему она произошла, эта утеря. Впечатлились и насторожились, пришли к таким же точно выводам, что и я сам. Отныне все выходы «в люди» только вместе!
Покосился на них. Ишь, рвение проявляют. А сами, зуб даю, наверняка обрадовались нежданной свободе! Потому как запах свежего спиртового выхлопа от них даже до меня доносится. Ладно, пусть их. Пока вылета не ожидается, вроде бы.
И тут же сам себя оборвал. Что это я их оправдывать принялся? От радости, что у меня сегодня все хорошо закончилось? Так ничего на самом деле не закончилось. И вылет у нас может состояться в любое время! Сейчас ничего не стану говорить, а вот завтра все выскажу! Ишь, расслабиться они решили! Я тут от слежки ухожу, на извозчика трачусь, прогулку по городу, в конце концов, прекращаю, а они этим беззастенчиво пользуются! Пиво хлещут! И ладно бы мне в клювике принесли, так ведь нет! Даже не подумали о командире! Шучу, конечно, но завтра отыграюсь на них за свой испорченный сегодняшний день…
К вечеру казаки решили загладить свою вину – притащили откуда-то несколько удочек, и мы почти всем экипажем, за исключением инженера и штурмана, отправились вслед за ними на вечернюю зорьку. Спустились вниз по склону, устроились на огромных валунах, начали медитировать на поплавки.
К вечеру море успокоилось, волна слабая – о камень бессильно шлепает, водорослями шевелит, журчит тихонько, словно что-то на ухо шепчет. Хорошо! Пользоваться нужно прекрасной погодой. Вдруг какой шторм налетит?
Поймать мы почти ничего не поймали. Пара каких-то мелких серебристых рыбешек не в счет. Поймали, да и отпустили. А куда их? Была бы хорошая добыча – можно было бы и ушицу сварить, а так… Но отдохнули прекрасно! Даже про людей в котелках на какое-то время забыл…
На следующий день сияющий Маяковский притащил в ангар кучу газет со своими заметками, рисунками, фотографиями и стихотворениями. Похоже, первая его корреспонденция дошла наконец-то до столицы. А я принял самостоятельное решение отправиться в Ливадию и настоять на встрече с Джунковским. Нужно же мне выяснить все о вчерашних преследователях? Если это инициатива местного жандармского отделения (в чем я все-таки сильно сомневаюсь), пусть объяснит причину, а если это дело революционеров – тоже пусть срочно разбирается.
А к вечеру нас наконец-то решили вернуть в Константинополь. Оказывается, никому мы здесь не нужны. Ни Ставке, ни Николаю. Первые просто не знают, что делать с одним самолетом, а второму после воссоединения с семьей уже никуда не хочется лететь. А как же Кавказский фронт? Нет, тем более нужно завтра в Ливадию, к Джунковскому…
Глава 6
До полуночи не спал, все обдумывал, перебирал – нужно мне или не нужно завтра куда-то мчаться. В конце концов, так решил: пусть все идет, как идет, своим, стало быть, путем. Зачем пытаться объять необъятное, если оно по всем известным мне законам ну никак не может быть объято? Сколько можно лбом об стену биться? И ладно бы лоб чужой был, а то ведь свой.
Вот как только принял это решение, так сразу и уснул. И прекрасно проспал до утра. А ехать в Ливадию так и так не понадобилось… Прав я оказался в своих ночных выводах.
Команда на вылет у нас уже имелась, поэтому поднялись рано утром, затягивать не стали. Народ после всего того, что положено проделать после подъема, включая и завтрак, отправился готовить самолет к вылету, а я задержался в ангаре, переоделся в комбинезон и постарался как можно более аккуратно уложить мундир. В самолете на плечики повешу, чтобы не помялся.
Ну, вроде бы все. Подхватил вещи, развернулся и пошел на выход. Именно в этот момент и услышал быстро нарастающий рокот автомобильных моторов. Не успел дойти до выхода, как рокот оборвался, захлопали двери, и сразу же умолкла предстартовая суета за брезентовыми стенами ангара. И так-то снаружи было практически тихо, а тут и вовсе слышно стало, как жаворонок в небе над ангаром кувыркается, песенки свои чирикает.
Я сразу же тормознул, насторожился, аккуратно положил форму на подвернувшийся деревянный ящик, потянулся рукой к кобуре. Отстегнул клапан, но доставать револьвер не стал. Судя по продолжающейся тишине и отсутствию реакции моих подчиненных снаружи, это точно кто-то из начальства пожаловал. Или из полиции. Может, те самые котелки? И что мне делать?
Ладно, что стоять-то? Направился к выходу, и в этот момент брезентовый полог сдвинулся. Ворвавшийся в ангар солнечный свет ударил по глазам, заставляя сильно прищуриться. И тут же в проходе появился чей-то темный силуэт.
– Доброе утро, Сергей Викторович. Смотрю, вы уже к вылету готовитесь? И во сколько взлетаем?
Вот кого-кого, а Джунковского совершенно не готов был услышать.
– Доброе утро, Владимир Федорович, – подхватил предложенный неофициальный тон обращения и общения. Он у нас с ним и так почти всегда такой, но снаружи-то подчиненные и мои, и уж точно его находятся. Но начальству виднее. Развернулся якобы за оставленными вещами, а сам быстренько клапан кобуры застегиваю. А то ведь заметит, потом вопросов не оберешься. – Сейчас свои вещи загружу и будем запускать моторы. Пять часов лету – и Константинополь.
– Какой Константинополь? – удивление в голосе генерала было настолько явным, что я даже растерялся.
– Как какой? – развернулся к нему лицом, отвечаю с точно таким же удивлением. – Вчера же нам приказали возвращаться на Босфор, – протянул, якобы оправдываясь и в то же время лихорадочно просчитывая ситуацию.
– Кто приказал? Сергей Викторович, голубчик, вы вчера что, перебрали?
– Дежурный офицер авиашколы передал нам ваше распоряжение возвращаться… Владимир Федорович, что происходит?
– Да я и сам хотел бы знать, в чем тут дело. Ну-ка, присядем. И рассказывайте все подробно. Кто приказал, кто передал приказ и какой именно приказ. Хотя погодите секунду, – Джунковский выглянул наружу, о чем-то там распорядился или доложил, я не расслышал, и сразу же вернулся назад. Тут же следом, заставив меня вскочить и вытянуться, зашел Николай. – Вот теперь рассказывайте.
– Да что рассказывать-то? – перевожу взгляд с одного на другого и не знаю, что делать в первую очередь. То ли государя приветствовать, как полагается, то ли и впрямь докладывать начинать.
Хорошо, что Николай понял мои затруднения и на противоположную койку уселся, прямо напротив генерала. Да головой кивнул Владимиру Федоровичу и мне, а потом рукой так сделал, понятно, в общем, что можно и нужно не чиниться, а говорить. Ну я и продолжил:
– Вчера вечером поступил от вас приказ возвращаться в Константинополь. Причину не объяснили, но так понял, что за ненадобностью. Мол, никуда государь лететь не собирается. Утром встали пораньше, готовимся к вылету. Еще бы чуть-чуть и улетели…
Доклад у меня вышел коротеньким, но и его хватило.
Государь переглянулся с генералом, подхватился на ноги. Джунковский тут же вскочил, шагнул вперед, опережая Николая, ко мне. Подошел почти вплотную, чуть-чуть до меня не дошел и внимательно так слушает. Стою, Джунковскому отвечаю, а сам под взглядом Николая все сильнее и сильнее вытягиваюсь.
– Говорите, дежурный офицер передал мой приказ? Устно передал или пакет какой-нибудь был? – уточнил генерал.
– Устно.
– Владимир Федорович, – вынудил развернуться Джунковского государь. – Разберитесь. Сейчас же.
И уже мне:
– Да не тянитесь вы так, Сергей Викторович.
И я чуток расслабился. Только чуток.
– Понял, ваше императорское величество. Разрешите распорядиться? – получил разрешение и развернулся к выходу Владимир Федорович.
Отодвинул шторку, высмотрел кого-то снаружи, поманил к себе и заговорил негромко, так, что мне ничего не разобрать было. А раздав указания, вернулся назад, кивнул утвердительно на вопросительный взгляд монарха и замер в ожидании дальнейших распоряжений. За брезентовой стенкой ангара заработал автомобильный мотор, начал удаляться.