Так что ни на кого я не нападу. И ни с кем не справлюсь. Нечего пустым мечтам предаваться. Ишь, кулаком по башке… Скамейкой бы, да и то под вопросом… Сил-то у меня сейчас с гулькин нос. Откуда они, силы эти возьмутся, если который день без еды практически сижу? И без воды. Те жалкие подачки не в счет. И руки постоянно за спиной связаны, мышцы отказываются нормально работать.
Да какие тут могут быть вообще гости? Сюда меня наверняка переправляли местные контрабандисты. И местечко это ими прикормленное, вон какая просека для лодки прорублена в камышах. Так что нет здесь никого постороннего и быть не может. Местные вряд ли сунутся, отучили их давно от подобных намерений наверняка.
А ловили меня в Константинополе турки, это точно. Только кто мне тогда вопрос задал? На чистом русском же спросили? А что, неужели турки, или кто там был, не могут русского языка знать? Еще как могут! Ничего, посчитаемся еще…
О, один из моих конвоиров в хибару зашел, чашку-миску какую-то мне протягивает. Вода? Она самая. И что ты мне ее тянешь? Про связанные за спиной руки забыл? Забыл… Разозлился от своего промаха, краем чашки больно по губам ударил, смотрит так, как будто я у него что-то украл.
Пью, хлебаю шумно, краем глаза вижу, как в чашке кровь расплывается из разбитых губ.
И выбритому это не понравилось. Прошипел что-то вполголоса. Конвоир мой рукой дрогнул, вода на грудь мне плеснула, зато перестал так сильно давить, чуток отодвинул миску, сгорбился.
Дальше до самого вечера мы так и сидели в этом домишке вдвоем. Я на своей лавке со связанными за спиной руками, а выбритый на другой. Глаз с меня не сводил. Сам не ел ничего и меня не кормил. Сам-то ладно, а вот меня могли бы и накормить. Я же вроде бы как важный пленник…
Больше никого не видел и не слышал. Даже за стенками хибары кроме криков чаек ни одного звука не доносилось. Да, камыш еще под ветром шуршал. И все.
Вечером не утерпел, в туалет попросился.
Вывели. Этот чисто выбритый выглянул наружу, кому-то там приказал меня вывести. Что конкретно приказал, не понял, но наверняка смысл такой был. Да и не выбритый он уже, за день лицо щетиной покрылось. У-у, кабан здоровый. Приказать-то он приказал, но и сам из дверей за мной присматривал.
Потом внутрь завели, на ту же лавку усадили. И еще немного просидел так. Потом голоса снаружи раздались. Мой надсмотрщик с места подорвался, дверь открыл, кому-то рукой махнул.
О, как! Доктора привели по мою душу. По нос то есть.
Дальше полчаса позора. Моего. Потому что больно было до жути. Из всего сказанного доктором только и понял, что воспаление началось. Потому так больно и было. Пока нос на место поставили, промыли, чем-то там обработали, повязку наложили, я чуть не обос… Гм, короче, слезы из глаз лились как из ведра. Ну и ругался, как же без этого. Так что хорошо, что этого «чуть» не случилось. Не хотелось бы мне перед моими конвоирами позориться. Да, доктор не меньше моего боится. Похоже, моих конвоиров сильно опасается. Но хоть дело сделал, а все остальное меня не касается.
Ночью было легче. Боль ушла, дергала иной раз немного, но ничего смертельного. Зато потихоньку дышать носом через повязку начал. Терпимо. А есть так ничего и не дали. Хотя сами что-то там такое чавкали за стенкой, я слышал и в этот раз даже умудрился унюхать.
Утром толкнули в плечо, вырывая из дремы. Так всю ночь сидя и провел. Хорошо хоть спиной можно было на стену хибары опереться.
Вывели наружу, пошли по тропе дальше от берега. Камыши закончились почти сразу. Оглянулся, заработал еще один толчок в спину, но хибарки не увидел – камыши все спрятали.
Прошли через небольшой лесок, на широкую поляну. Или поле. Скорее всего, поле, потому что растительности никакой не было. Подробнее не рассмотреть – противоположная сторона терялась в рассветном тумане.
Остановились на опушке. Мне приказали опуститься на землю и не маячить. Уселся, оперевшись спиной на ствол дерева. Холодно же. Отморожу себе все.
Место какое-то безжизненное. Не слышно ни звука. Словно в вате сидим.
О, мотор где-то затарахтел! Знакомый звук авиационного двигателя. Понятно! Это за мной транспорт пригнали!
Немец скомандовал – народ засуетился, на поле выскочил, вокруг куч хвороста закопошился. Заполыхали костры, дым вверх пополз. Это они их загодя приготовили, так получается? Ушлые какие.
Звук моторов приблизился, над нами прошел. Задрал голову, увидел в небе самолет с крестами. Ишь, здоровый какой. Откуда у немцев такие машины? Внимательно смотрю, как чуть справа на нашу поляну заходит большой аэроплан. В первый момент сильно удивился, даже головой встряхнул. Показалось, что это «Муромец» заходит. Ошибся. Не «Илья» это, но тоже такой же здоровый. Двухмоторный, кабина несуразная какая-то, высокая. Два киля, две двухколесные основные стойки шасси. Бр-р…
Самолет снижается, касается колесами земли, пару раз подпрыгивает и быстро останавливается. Глохнут моторы. А что так далеко остановился-то?
Подчиняюсь команде, поднимаюсь кое-как на ноги и иду к самолету. Не так-то и далеко идти оказалось. Машина высокая, пилот наверху сидит, на меня с интересом смотрит. Два пулемета сверху, два стрелка. Лыбятся все, заразы этакие. Эх, мне бы с вами в небе встретиться, я бы эту улыбочку у вас на лице быстро стер…
Руки мне развязывать не стали. И в кресло наблюдателя не посадили. В борту боковой люк открыли, туда меня и засунули. Засунули в самом буквальном смысле, словно не человек перед ними, не офицер боевой, не собрат-авиатор, а мешок с картохой. Еще и в живот перед этим крепенько так ударили, чтобы согнулся. Так вверх и внутрь мою скрюченную тушку и закинули. И даже под голову ничего мягкого не подложили. Запихнули, люк захлопнули, замком скрежетнули.
Уже явно заросший щетиной немец на место стрелка-наблюдателя по лесенке вверх полез, это я по звукам услышал и понял. Понимающему человеку тут и видеть ничего не нужно, так все ясно. С пилотом громко так поздоровался, весело. Герр Хеллер какой-то. Запомним.
А следом и моторы затарахтели, самолет с места стронулся. Покатился по неровному полю, разогнался и взлетел. А я молча ругался во время разбега, потому как на каждой кочке ощутимо прикладывался головой о шпангоуты и стрингеры конструкции фюзеляжа.
Поворочался, устроился поудобнее, осмотрелся, насколько смог. Пошоркал связанными руками по кромкам шпангоута, надеясь на то, что смогу освободиться от веревки. Не получилось.
Еще раз огляделся. Взгляд уперся в движущиеся туда-сюда тросы управления. А самолет что-то сильно в воздухе болтается… Болтанка или пилот такой неопытный? Тросы… От пришедшей в голову мысли заворочался, развернулся, вытянул за спиной руки, насколько смог. Нащупал трос, приложился к нему веревкой. Попробую перетереть волокна. Похоже, это мой последний шанс.
Что буду делать, если освобожусь? Пока никакой мысли в голову не пришло. Есть еще и закрытая крышка люка. Но замок-то внутри? Так что есть у меня шанс сбежать, есть! В воздухе?
А почему бы и нет? Сейчас главное освободиться, а там посмотрим.
Ничего не получилось. Трос гладкий, лохм задранной проволоки нет, веревку не перетирает. Да еще маслом обильно смазан, зараза такая. Маслом… И я натираю руки, запястья этим маслом, стараюсь пропитать веревку, копошусь, дергаюсь, кручусь, выворачиваюсь.
Провозился долго, самолет уже перестал болтаться, набрал высоту, пошел ровненько. Зато и веревка начала поддаваться. Сначала соскользнул с кистей руки один виток, потом другой и разом все остальные. Уф-ф, получилось. Кое-как вытащил руки из-под спины, начал разминать-растирать запястья и ободранные до крови кисти. На последующую боль внимания никакого не обратил – напряженно обдумывал, что дальше делать. С замком справиться проблем не было. Я его сразу осмотрел, там язычок можно было изнутри свободно сдвинуть. Даже попробовал разок, и у меня получилось его открыть. Вот только высота полета слишком большая, и под нами далеко внизу земля. Километра полтора высота на глазок. Закрыл быстренько крышку люка, сердце екнуло. Вот сейчас самолет накренится, бултыхнется на воздушной яме, а я не привязан… И парашюта у меня никакого нет, к огромному моему сожалению.
И что дальше? Опять же подо мной нижняя плоскость крыла с моторами. Работающими причем моторами. Как-то нет никакого желания вылезать наружу именно здесь. А что позади?
Ладно, это потом. Сколько, интересно, времени вся эта моя возня заняла? Потому что самолет явно начал снижаться. Смотрю в приоткрытую щелку. Все ниже и ниже идем. Нет, как-то нет желания прыгать. Закрываю дверку, устраиваюсь поудобнее, набрасываю веревки на кисти.
Посадка. Меня вытаскивать будут или нет? Вряд ли. Слишком мало мы времени в воздухе находились. Часа два, два с половиной. Наверное. А до Берлина, по моим прикидкам, с такой скоростью раз пять по столько же, если не больше. Значит, дозаправка. Поэтому лежим тихонько и не дергаемся.
Все верно. Копошение у самолета, голоса разные, веселые, довольные. Бензином запахло. Замок щелкнул, крышка откинулась, на меня несколько пар глаз уставились. Посмотрели, полюбовались, да и закрыли крышку-то. Сволочи. Хоть бы кусок хлеба в зубы сунули.
Зато я в своих догадках уверился. Ладно, ждем момента.
Снова взлет, набор высоты. Только я начинаю действовать еще на рулении. Открываю замок, выглядываю в маленькую щель. Снова не вариант с покиданием самолета. Вокруг дома, дома и дома. А народу-то сколько! Стоят, глазеют. Откуда столько? И где мы, интересно. Ладно, ждем.
После взлета снова выглядываю и чертыхаюсь. Нет, не выпрыгнуть, снова строения под нами. Да и высоко уже летим, и скорость набрали. На глазок где-то под сотню километров в час будет. Это меня по земле тонким слоем размажет.
Изворачиваюсь ужом, ползу в хвост. Тросы зашевелились, задергались. Это из-за моего ползания центровка изменилась. Да и ладно. Сейчас вы все равно ничего сделать не сможете. А вот я смогу. Потому что сообразил, что делать.