Сначала разговор не задался. Для того чтобы привести немца в чувство, пришлось из реки воды принести. Для чего использовать головной убор одного из мертвых стрелков. Все равно он ему уже не понадобится. Ему больше вообще ничего не понадобится.
А вот дальше начались сложности. По-доброму немец говорить отказался, пришлось переламывать себя и делать ему больно. И даже очень больно. Никогда не замечал в себе садистских наклонностей, а тут даже удовольствие какое-то получил, самому не верится. Стоило только вспомнить Игната с Семеном да Дитерихса, как все само собой получилось. Да еще в самый ответственный момент нечаянно сам себе по носу задел…
А дальше все как-то само собой и вышло. Озверел от боли. И пошло, пошло.
Все-таки, оказывается, куча прочитанной литературы сильное влияние на подсознание имеет…
И пальцы я ему ломал, и щепки, остро оструганные, кое-куда загонял. Щепок теперь вокруг много, даже искать не пришлось. Короче, рассказывать долго, а на самом деле все получилось очень быстро. Всего лишь несколько минут эта неприятная процедура и заняла. Это потом я уже отблевался, когда от поляны той отошел подальше. А в первый момент лишь на озлобленности и вылез. За свои мытарства, за товарищей. И на собственной боли. Да еще в самый критический момент вспомнил те зверства, которые немцы творят и будут творить на нашей земле… И все. Планка у меня и упала…
Вот сейчас и стою, буквой «зю» согнулся, давлюсь, корчусь в рвотных спазмах, из желудка пытаюсь хоть что-то выплеснуть. А не получается, пусто там, нет ничего. Всего-то стоило чуть-чуть в сторону отойти и расслабиться. И сразу мычание немца припомнилось, выпученные его глаза, бледные заросшие щеки, огромные капли пота на лбу. Все он мне рассказал. И рассказал на русском языке.
Да, мои товарищи остались живы, добивать их не стали. А вот выжили ли они после, этого уже мой пленник не знал. Почему добивать не стали? Да просто не захотели. За них ему не заплатили. Вот и все…
И про мой захват я подробно все выспросил. Насколько это было возможным в тех условиях. Очень уж меня интересовал тот вопрос на русском, когда ко мне по имени-фамилии обратились. То, что этот вопрос задавал не мой пленный, это я точно знал. Уж тот голос-то я на всю жизнь запомнил. А сейчас этому и подтверждение получил. Так что теперь мне обязательно нужно назад вернуться!
А меня да, везли сначала в Австрию, а уже оттуда должны были на этом же самолете переправить к «доброму дядюшке Вилли». Погостить, так сказать. Недолго. До ближайшей виселицы, как преступника и злодея, посягнувшего на святое для всей их империи…
Где сейчас мы находимся и по какому маршруту летели, я спрашивать не стал. Смысла нет. Карта же у меня с собой. Пока не рассматривал ее в подробностях, так, раскрыл на складке, быстрым взглядом окинул. Важно, что понял, где я сейчас нахожусь. Остальное потом. Сейчас срочно уходить нужно. Только и успел, что за деревья уйти да сотню шагов по лесу проделать. Тут и вспомнилось только что проделанное, заставило скрючиться возле ближайшего дерева. Иначе бы точно на колени упал. А так хоть за стволик уцепился, на своих собственных стоять остался. На дрожащих, честно сказать, коленях, но все-таки стоять…
Отдышался, тыльной стороной ладони утер слюни и сопли, другой рукой смахнул выступившие слезы. Отдышался, выпрямился. Еще пару раз вдохнул глубоко, выдохнул и сплюнул в траву. Легче стало. Побежали! Потихоньку сначала, трусцой. Зачем? А потому что с той поляны все-таки пришлось уходить в быстром темпе. Успел только нож немцу под ребра загнать. Горло резать все-таки не смог, навыков должных нет. Решимости-то точно хватило бы, а вот как представилось, как я ему горло пилить буду, так и передумал. И живым его оставлять было никак нельзя.
Да, причиной такой спешки были чьи-то голоса на реке. Все-таки нашлись очевидцы падения самолета, объявились.
Хорошо хоть они особо не спешили с поисками, дали мне возможность все свои дела сделать. А на контакт с местными я пока абсолютно не готов идти. Да и увериться нужно, что это точно Румыния. Они нам вроде как и союзники, но я лично никому не доверяю, кроме своих, русских. Да и тем через одного.
Опять же моя форма мокрая, ее еще сушить нужно. А на мне сейчас надет полный комплект немецкой лётной формы – комбинезон с курткой, ботинки и даже шлем. И встречаться с румынами в таком виде – равносильно подписать себе смертный приговор. И разбираться вряд ли кто будет.
Прорысил около километра по довольно-таки чистому лесу. Удивительно, но ни сухостоя вокруг не вижу, ни валяющихся на земле сучьев. Все вылизано и прибрано. Бежать одно удовольствие. Вот только в зимнем комбинезоне и такой же куртке особо не побегаешь, даже трусцой, как я это делаю. Поэтому через километр приблизительно я выдохся, вспотел и остановился. Да и силы закончились. Пошел тихонько на подрагивающих ногах, отдышался, отплевался, замер, прислушался. Тишина, погони никакой не слышу. Но и успокаиваться, обольщаться не нужно.
Присел на сухое, прислонившись спиной к стволу дерева, вытянул ноги. Мешочек рядышком пристроил.
Перекинул лётную сумку вперед, расстегнул и достал карту. Разложил на коленях, всмотрелся. Так, судя по линии пути и реке, мы должны быть приблизительно вот в этом районе. Ткнул пальцем, обозначая примерное место. Наверняка ведь уклонились в сторону со всеми этими выкрутасами. В общем-то, мне большой разницы нет. Главное, хотя бы приблизительно с местоположением определиться. Куда дальше? Прикипел глазами к карте.
Река называется Дунай. Слева, километрах в двух, широкий залив, тот самый, который я за большое озеро принял. Там квадратиками многочисленные населенные пункты отмечены. Только все они на той стороне реки, на противоположной. И в километре справа река тоже начинает сильно расширяться. И там тоже домишки вдоль берега рассыпаны.
Черт, а на моем берегу даже жилья никакого нет поблизости! Все там, на противоположном. Стоп! А дорога? Та самая, которую мы перелетели перед падением? Я что, перескочил ее и не заметил? Да не может этого быть! Ну-ка, куда она на карте ведет? А так вдоль берега и тянется. В левую сторону до ближайшего жилья очень далеко, а вот вправо… Да, там есть несколько разбросанных единичных квадратиков. И до ближайшего всего лишь несколько километров. А если точнее, прикинул на глазок, то в километрах или верстах (все время сбиваюсь) в трех, даже чуть меньше, какие-то явно хутора обозначены. Зачем они мне? А есть потому что очень хочется! Где я зимой себе еду найду? Охотиться? Да я вас умоляю! А вот купить ее совсем другое дело. Деньги-то у меня трофейные есть…
Черт, точно! Вот я дуб! Они же действительно – трофейные! Значит, что? А то, что они не местные, а чужие, немецкие марки… С ними я в этой Румынии спалюсь на раз.
И все же нужно точно со своим местоположением определиться. А вдруг это уже не румынский Дунай? Вдруг это уже какая-нибудь Австрия?
Еще раз глянул на карту. Да, вполне может подобное быть. Я же не знаю ни времени нашего полета, ни расстояния, которое мы пролетели, да даже дальности этого аппарата и то не знаю. Может быть, он, как и наш «Муромец», вполне способен до нее добраться?
Да нет, чушь, не может подобного быть. Иначе не делали бы еще одну промежуточную посадку на дозаправку. Если, конечно, мне мой немец не «назвиздел»… А он мог… Под экспресс-допросом? Да кто его знает. Я сейчас во всем и всех сомневаюсь и везде подвох ищу.
Ну и что мне сейчас делать?
Прислушался. Тишина в лесу. Ну, относительная, само собой. Ветки вверху качаются, скрипят-шумят, листва кое-где прошлогодняя шуршит на ветерке, птицы какие-то чирикают. Так что есть звуки, есть. Другое дело – это я их автоматически отсекаю, ищу чужие для леса звуки, те самые, которые люди-человеки во время своей ходьбы издают.
Тихо пока. Но я не обольщаюсь. Можно и по лесу очень тихо ходить. Не все же, как я, топают. Есть такие специалисты, что… А-а, даже думать не хочется! Надеюсь, здесь их пока нет.
Вытащил из кармана пистолет, вытряхнул из мешка свою мокрую форму и все трофеи. Пока есть возможность, нужно все перебрать, осмотреть, избавиться от лишнего и уложить оставшееся назад в мешок так, как мне нужно.
Да, совсем забыл. Расстегнул куртку, прошелся по всем карманам комбинезона. Вот! То, о чем я только сейчас сообразил. Да хорошо хоть вообще сообразил! Одежка-то у меня с чужого плеча. А в ней, точнее в ее карманах, документы. Чужие, между прочим, документы. Хорош бы я был с этими документами, если бы меня поймали. Поэтому все прочь из карманов.
Все бумаги экипажа уложил в мешок отдельным свертком. Свои же, наоборот, вернул на освободившееся место в нагрудном кармане немецкого комбеза. И с оружием разобрался. Свое на себя, чужое… Чужое пришлось оставить. Ни к чему мне оно. Да, жаба душит, но это лишний вес. А он мне сейчас совершенно ни к чему. Вот какого черта я его столько тащил? Почему сразу не выбросил или вообще на месте не оставил? Ладно, что уж теперь-то сокрушаться.
Деньги все отдельной пачечкой сбоку сложил, завернул перед этим в тряпочку. Форма… Вот с формой проблемы. Моя собственная гимнастерка или китель, кому как удобнее – пропотевшая, грязнущая, штаны еще хуже, только что не обгаженные. Комбинезон мой – что решето дырявый. Особенно в тыловой его части. И кожанка на спине выглядит так, словно ею по камням долго-долго возили, шоркали. Ремень мой тоже в ужасном состоянии – изрезан весь, особенно в той его части, где спина – так я по камышам скользил.
Все, хватит рассусоливать. Подхватился на ноги, мешок за спину забросил, лётную трофейную сумку с картой снова через плечо перекинул.
Развернулся в сторону хуторов. Направление взял по примерному их расположению. Все равно тут заблудиться сложно. Река петлю заворачивает, даже если собьюсь с курса, то рано или поздно на берег выберусь. Вот только с продовольствием проблемы. Та плитка шоколада давно уже в желудке переварилась. А то, что не успело перевариться, то давно из меня со свистом вылетело. Так что есть