Я внимательно выслушал командующего. Теперь почти все понятно! А молодец я! Сообразил-то все верно! Осталось лишь уточнить кое-что, и можно считать, что все…
Из кабинета командующего вышли вдвоем с Рудневым.
– Здравствуйте, Евгений Владимирович. А вас-то каким ветром сюда занесло? Вы же в столице на нашем заводе последнее время находились, насколько я знаю? – пожимаю руку штабс-капитану в дружеском приветствии.
– Неисповедимы пути Господни, – отшутился Евгений Владимирович. И тут же посерьезнел. – Не получилось у меня на «Муромцах» летать. Не мое это – тяжелые самолеты. Попросил перевод. Теперь командую объединенным отрядом.
– Понятно, – протянул я в ответ. Действительно, все понятно. – А что вы мне хотели сказать?
– Над крепостью будьте осторожнее. Ниже двух тысяч метров вовсе не советую снижаться. Да, в последнее время у австрийцев мало снарядов, но мало ли что… Лучше не рисковать.
– Когда над крепостью летали в крайний раз?
– Почти каждый день. Австрийские самолеты так и норовят к ней прорваться. Правда, сейчас летают меньше, начали нас опасаться, прежней наглости уже нет. Да, шрапнельным огнем крепостной артиллерии было сбито два наших аэроплана. Летчики и наблюдатели погибли. Мы сбрасывали бомбы с двух тысяч метров. Так высоко они стволы не могут задрать. Но и то пробоины от ружейного огня привозили. Самолетов у нас мало осталось. И ресурс по моторам заканчивается, отказов много. Генерал Брусилов подавал прошение великому князю о пополнении самолетами и моторами, так в результате получили всего лишь четыре старых аппарата. Хорошо хоть командующий оказывает нам всемерную поддержку.
– Понятно. Евгений Владимирович, если ваши механики будут оказывать нам всемерную, по словам командующего, помощь, то вы базируетесь рядом с нами.
– Это вы рядом, а мы здесь с самого начала, – пошутил Руднев и уже серьезно продолжил: – Видели на стоянке сборную солянку? Это и есть наши машины.
– М-да…
– Новые самолеты только обещают. А обещанного, как вы знаете, три года ждут. Повторюсь, если бы не позиция командующего и не его понимание наших нужд, то… Кстати, вы ознакомились с приказом номер шесть по авиации Юго-Западного фронта?
– Нет. А что в нем?
– Если коротко, то не использовать аппараты по всяким мелочам, основной упор делать на разведку крупных скоплений противника. Выполнять полеты в утреннее время и не более одного раза в день на дальность двести – двести тридцать верст. Из-за ресурса моторов, – уточнил Руднев. – И наконец-то запретили разбрасывать прокламации.
– Слышал я что-то такое от Сикорского.
– Как Игорь Иванович? Правда ли то, о чем газеты пишут?
– Евгений Владимирович, мне в последнее время как-то не до газет было. Так что я совершенно не в курсе, о чем они там пишут.
– Ну как же! Участие эскадры Шидловского во взятии Константинополя и Босфора! И в его составе сводная эскадрилья из Петербурга под командованием Игоря Ивановича!
– Не читал, – развел руками.
– Но поучаствовали? – прищурился Евгений Владимирович. – Вы же прямо из Константинополя перелетели?
– Поучаствовал, – вздохнул. – Давайте я вам позже об этом расскажу? Еще будет у нас время на разговоры…
Просто так покинуть штаб не удалось. На выходе меня остановил Брусилов:
– Господин полковник…
Тормознул, развернулся лицом к генералу, приготовился внимать. Понятно же, что не просто так остановил, наверняка ведь именно меня и дожидался внизу.
– Владимир Михайлович по какой-то ему одному понятной причине, а может, и по приказу командующего, не упомянул о начавшейся за Карпатами передислокации немецких войск. Я обратил внимание – вы с Рудневым только что говорили?
– Так точно, ваше превосходительство.
– Знакомы?
– Да. По совместной работе у Сикорского.
– Тогда вам проще будет найти с ним общий язык. Именно его отряд будет оказывать вам поддержку. Вам сверху лучше видно, и дальность полета у ваших самолетов значительно больше, так вы там поглядывайте внимательно вниз. Если заметите нечто подобное… – Брусилов замялся. – Прошу вас, обязательно доложите мне.
– Почему не командующему? – выпрямился я. Не нравится мне такое предложение. Неужели и тут идут подковерные игры?
– Можете доложить и командующему. Хуже не будет. Но в прорыв по австрийским тылам пойду я, поэтому чем быстрее и точнее буду знать обстановку там, в и за Карпатами, тем меньше у меня будет потерь, тем эффективнее будет прорыв и дальнейшее продвижение в глубину территории противника. По данным разведки, австрийцы и немцы подтягивают к Карпатам свои войска. Надеюсь, вы понимаете смысл моей просьбы?
– Понимаю, Алексей Алексеевич, но и вы поймите, у нас всего десять самолетов на всю полосу прорыва.
– Понимаю. Десять, это очень много… Насколько я помню, вы под Либавой немецкий крейсер с «Фармана» успешно атаковали и заставили его убраться несолоно хлебавши?
Он что, смеется? Или это шутка такая? Нет, вполне себе серьезен. Нет, я, несомненно, весьма рад возникновению такой несокрушимой веры в непобедимые воздушные силы России, но и меру нужно знать, с реалиями дружить. М-да…
– Вопрос. Каким образом я вам доложу?
Брусилов оглянулся на приемную, понизил голос:
– До полудня я буду здесь, в штабе. Обязательно дождусь вашего возвращения. Сергей Викторович, повторю еще раз слова командующего: штурм Перемышля отвлечет внимание немецкого командования от действий моей армии на первоначальном этапе! Да, по нашим сведениям, немцы знают о возможном нашем наступлении, но не о месте и времени его начала. Вряд ли они успеют в полной мере перебросить и развернуть свои войска. Но, если мы завязнем и потеряем время на карпатских перевалах, то они вполне могут сделать это. И на планах Ставки можно ставить крест.
Теперь уже я задумался. Нет тут никаких подковерных игр. За дело генерал страдает. Смена интонации на последней заключительной фразе это вполне подтверждает. Только и вести авиаразведку на «Муромце», привлекать раньше времени внимание немцев и австрийцев к участку прорыва не нужно. Хотя, если они передислоцируются, то, по всей вероятности, секрета в наступлении никакого и нет. Кстати, а почему бы местным на разведку не слетать, коли они и так летают?
Я спросил:
– И почему бы тогда вам не провести предварительную воздушную разведку?
– Самолеты старые, по моторам ресурса почти нет. У меня в армии числится восемнадцать аппаратов, но из них готово подняться в небо не более половины.
Зашибись! И, главное, как своевременно ресурс выбили… Как раз к наступлению. Ладно. Но ведь еще где-то здесь был тот мой трофейный «Альбатрос»? Почему бы им не воспользоваться? Как раз с Мишей Лебедевым и слетаю. По старой-то памяти.
– Алексей Алексеевич, а если перед наступлением на разведку слетать не на «Муромце», а на немецком самолете?
– Вы имеете в виду тот самый, на котором вы из австрийского тыла удрали, – сразу сообразил Брусилов. – Предлагаете им воспользоваться? А вы знаете, что в частях мнение офицеров о ваших действиях разделилось? Около половины считает подобное недопустимым, противоречащим чести офицера?
– Ваше превосходительство, Алексей Алексеевич, по большому счету все, что я делаю, я делаю не для своего собственного удовольствия. Если для сохранения жизней наших солдат нужно будет лететь на трофейном самолете, я полечу. Именно по этой причине мне на чужое мнение плевать и урона своей чести я в подобном не нахожу.
– Не закипайте, Сергей Викторович. Время всех рассудит…
– Если оно у нас будет, это время…
– Да, война на звания, должности и былые заслуги не смотрит. Однако к делу! Что вы конкретно предлагаете?
– После отвлекающего вылета эскадрильи на Перемышль взлетаю на «Альбатросе» и провожу разведку нужной вам, то есть нам, местности с воздуха. Результаты доложу вам и командующему. Как раз за это время дозаправят самолеты эскадрильи и подвесят на держатели бомбы. Но лучше бы вам для связи иметь своего представителя на аэродроме. Боюсь, у меня времени не будет добежать до аппаратной.
– Хорошо, согласен с вами. Я сам вас встречу.
– Ваше превосходительство, у меня есть возможность воспользоваться фотоаппаратом… Так бы мы все сверху сфотографировали, здесь снимки получили. Ведь должна же быть на аэродроме мобильная фотолаборатория?
– На аэродроме нет, а при штабе каждой армии есть такая. Что предлагаете?
– Отфотографируем, напечатаем снимки… Если лаборатория заранее будет готова к работе, то времени все это дело много не займет. Ну а если эту машину с лабораторией прямо на аэродром пригнать, то еще быстрее.
– Я вас понял. Так и сделаем. Удачи вам, полковник…
На стоянку самолетов я вернулся в поздних сумерках. Довезли меня прямо до КП. Там и уточнил о трофейном «Альбатросе». Удивился – Брусилов с разрешения командующего успел распорядиться о выделении команды механиков из персонала авиаотряда и подготовить самолет к завтрашнему вылету. Выслушал, уточнил о наличии вооружения на трофее, узнал, где конкретно располагаемся на ночлег, и распрощался с дежурной сменой КП.
Машина уже уехала, пришлось добираться до казармы своим ходом. Благо, тут все рядом. Иду, снег под ногами еле слышно похрустывает. Температура воздуха чуть ниже нуля. А что днем-то будет? Лишь бы не пригрело. А то снег начнет таять, просядет, колеса его мигом в кашу превратят, начнут вязнуть. Лыжи бы сюда, и все проблемы бы отпали. И голову бы сейчас не морочил… Потопал ногой по укатанному снегу, наклонился и вдобавок еще и пальцами твердую корку поковырял. А ведь точно снег днем подтаивает – уже и ледяная корочка начинает образовываться. Она и хрустит.
Ранним-ранним утром, задолго до восхода солнца, нас поднял дневальный. Настроение бодрое, народ оживленно шебуршится, кровати застилает. Мои рядышком крутятся. Вчера-то мне с ними поговорить не удалось. Когда добрался, все уже пятый сон видели. Вот и стараются сейчас добрать упущенное, что-то конкретное выведать. Отправил всех умываться, лишь придержал взглядом Лебедева. Миша сразу сообразил, притормозил. Да и остальные все поняли, быстро испарились. Правда, Маяковский все-таки пару раз оглянулся.