Откатился в сторону, через дорогу, не забыл ухватить «маузер». Схоронился за противоположной елью. Тишина. Ни выстрела в ответ, ни стона на дороге. Даже костер погас и ветер стих. И лошади не ржут.
В пределах видимости насчитал восемнадцать человек. Сколько еще не успело выехать на поляну, не знаю, но точно уверен, что какая-то часть уцелела. Есть надежда на то, что дура-пуля и среди деревьев на той стороне кого-нибудь да зацепила, но все равно всех положить я не мог. Поэтому лежим и выжидаем. И смотрим-слушаем. А собачек, к моему счастью, у них нет…
Семен
Заключительный подъем к макушке дался очень тяжело. Лежать на санях остался лишь Маяковский, остальным волей-неволей пришлось вставать на ноги. Брели сквозь снежные завалы под размеренное тарахтение «максима» далеко за спиной. Спокойно дойти до горбушки перевала нам не дали. Пришлось в последнем рывке буквально прокладывать себе дорогу пулеметным огнем.
По всему выходит, что закончил противник в благородство играть. Закружили немцы над нами карусель, постарались короткими очередями к земле прижать. Да мы огрызнулись из «мадсенов», снова заставили немцев отшатнуться, уйти в сторону.
Жаль только, что промахнулись. Одно дело с самолета в полете по другому самолету стрелять, и совсем другое вот так, с места. Непривычно нам. Вот я и обмишулился. Взял упреждение, как обычно, как привык. Чертыхнулся, следующую очередь уже более прицельно выпустил и гораздо ближе к вражескому самолету. То-то тот так шарахнулся в сторону. Да удобный момент уже упущен был. И больше противник не подставлялся так опрометчиво, сам не подлетал и по нам издалека стрелял, попасть не попадал даже близко, но тревожил, трепал нервы. Так и кружили в стороне, постреливали в нашу сторону. Ну и мы о себе им напоминали периодически. Минут через двадцать им на смену другая пара прилетела, тоже начала надоедать.
Так они и менялись. А мы потихоньку продвигались по чуть заметной, заметенной снегом дороге, пробивали путь наверх, к перевалу, и тоже понемногу постреливали, напоминали, что не стоит к нам близко подлетать. И все бы хорошо, но боезапас потихонечку таял.
Наверх мы все-таки успели забраться. Попадали прямо в снег, лежим, отдуваемся. Отдышаться пытаемся. Ну и прислушиваемся, само собой. Только «максим» больше не стреляет.
Еще разок шуганули надоедливого немца. Или австрийца, кто их разберет? Но самолет с черными большими крестами, поэтому какая по большому счету разница? Враг он враг и есть. Един во многих лицах.
С двумя пулеметами в такой ситуации отбиться можно, а вот уйти – уже нет. Раненые не дадут. А что делать, когда патроны закончатся? Вниз спускаться? Никак нельзя. Зажмут нас в распадке. Сверху нам далеко видно. И в той стороне, куда мы так упорно пробивались, – противник. Нам навстречу идет. Так что остаемся здесь… Но маршрут для отхода наметили. Только чую, для проформы наметили. Вряд ли он нам пригодится. Можно, конечно, лошадку выпрячь и повторить давешний цирковой трюк – на санях вниз, в очередную долину, скатиться… А дальше-то что? Если на спуске не убьемся, то внизу так и останемся…
Потихоньку и не особо спеша обустроили основные и запасные позиции, камней натаскали, хоть какие-то брустверы перед собой выложили. Все делом заняты, никто отлынивать не собирается. Лежим, молчим, друг на друга не смотрим. Все и так понятно. Далеко внизу выстрелы защелкали, словно хворост сухой ломают. Значит, жив еще командир…
Ждать пришлось недолго. Но это и хорошо, потому что слишком уж природа вокруг красивая. Небо чистое, голубое. Внизу на склонах ели зеленые стеной стоят. Солнце ощутимо пригревает, и оттого легкий морозец практически не чувствуется. Можно даже перчатки снять. Мы так запарились, что до сих пор остыть не получается. Пар так над нами и курится, позицию демаскирует. Но это я так болтаю, от нечего делать, потому что маскировка эта будет действовать лишь до первого нашего выстрела. Ну и про самолеты не нужно забывать. Сверху-то им все прекрасно видно…
Лебедев
Стрелки из нас никакие. От отдачи голова раскалывается, кружится, рвота к горлу подступает. Стреляю в белый свет как в копеечку. Больше для того, чтобы просто попугать немецких пилотов. И от досады и злости на самого себя. Был бы цел, так не пришлось бы командиру нас прикрывать.
Тянется время. И уходить некуда. Лучше бы все вместе сюда пришли. Вместе веселее. А теперь на душе погано…
Тут и очередная пара самолетов противника к атаке подключилась – вокруг нас пули засвистели, рикошетами завизжали, по камням ударили. Живьем взять хотят – неприцельный огонь, отвлекающий, но все равно неприятно. А у нас Маяковский так в сознание и не приходит, и у штурмана глаза до сих пор в разные стороны смотрят. Ну какие из нас стрелки? В упор-то дай возможность выстрелить, и то сейчас промажем…
Лежим, позиции то и дело меняем, вверх постреливаем.
Дождались! Еще пятерка истребителей по наши души пришла, со всех сторон накинулись, пулеметным огнем прижали. Ну и пришлось нам уходить под защиту того самого скального выступа. Практически сразу же Смолина в спину ранило. И штурмана. Добежать до укрытия только нам с Семеном удалось. До камней, под которыми лошадку с раненым укрыли. Только не помогло ей это укрытие. Убили нашу лошадку-то. Вот к скальному выступу мы и прижались, оба «мадсена» на бок еще теплый лошадиный плюхнули, со злости по длинной очереди в небо зарядили. Не попали, но отпугнули. Перезарядились, по последней обойме вставили, Семен за инженером метнулся. Притащил, а он уже холодный… А я штурману помог к нам добраться. Только и успели, что вернуться, как снова отстреливаться пришлось. Давят самолеты пулеметным огнем, высунуться не дают. Пули рикошетами от камня так и воют.
Патроны к пулеметам закончились… Семен упал, голова кровью залита. Из всего экипажа целым остался только я один, да и то, чую, ненадолго. Достал револьвер, приготовился дать последний и решительный… И тут, как в сказке… Нет, не в той, в которой чем дальше, тем страшнее, а в другой – в хорошей, с благополучным концом. В общем, прилетела помощь. Сначала «Муромцы» над головой прогудели, разогнали в стороны пулеметным огнем истребители противника, потом долину от немцев очистили – сбросили бомбы. Тут-то мне напоследок и прилетел «гостинчик» от удирающих немцев – прямо в бедро и плечо.
А потом на лысую вершину горы сел один «Ньюпор», забрал Маяковского и взлетел, за ним второй, загрузил штурмана. Так всех и забрали. Смолина тоже. Я улетал замыкающим, в фанерной гондоле «Фармана»…
А командир к нам так и не вышел…
Садились в расположении Брусилова, практически рядом со штабом армии, в предгорьях Карпат.
Уходила армия, возвращалась назад, втягивалась в горы, огрызалась огнем на атаки противника, сдерживала его наступление. Слишком не равными оказались силы. Не доработали наши генералы. По понятным причинам. У Брусилова в штабе штурман, как самый легкораненый из нас, и узнал последние новости.
Нас искали все время. И нашли случайно. Кто-то из летчиков обратил внимание на подозрительное мельтешение австрийских самолетов в воздухе.
Третья армия так и не смогла пройти через Карпаты, завязла на перевалах. Новообразованная Девятая все еще шла на подмогу, но так и не дошла. Корнилов, невзирая на многочисленные потери в личном составе, рвался вперед, игнорируя приказ об отходе. Связи с его корпусом не было. И возникла угроза окружения русской армии.
Что в это время происходило в штабах, одному Богу известно. О чем-то можно было судить по противоречащим друг другу приказам. Так, после месяца ожесточенных боев Ставка отдала Иванову приказ усилить наступление и очистить Заднестровье от австрийцев. А через несколько дней поступил новый приказ, но уже на прекращение операции и отход к Карпатам.
И Иванов приказал своим армиям отходить…
Лебедев
Обо всем этом мы узнавали из газет. Сестрички на станциях покупали прессу. Как и о том, что наступление противника неожиданно приостановилось. В Германии начались какие-то беспорядки. Конкретного ничего по понятным причинам не сообщалось, но сам дух написанного в газетах был тревожным. Да, забыл сказать. Находимся мы сейчас вместе с другими ранеными в санитарном эшелоне. Сначала, правда, нас определили в львовский госпиталь, но через день всех раненых из него начали вывозить. И читали нам эти заметки в санитарном вагоне, уходящем на восток. На какой-то период война для нас закончилась.
Вместе держаться не получилось, раскидали нас по разным вагонам. Рука не беспокоила, а вот нога… С ногой все было не так хорошо. Ранение сложное, доктор все удивлялся, как это я в сознании после ранения оставался да еще ребят помогал грузить в самолеты на том перевале. По его словам, я вообще ходить не должен был… Да ничего не должен был делать… И пророчил мне минимум полгода на больничной койке… Посмотрим!
Грачев
Пуля шлепнула по стволу, запорошила глаз кусочками отлетевшей коры, заставила упасть на колени. Сил уже не было встать, просто завалился на бок, перекатился в сторону, крепко прижимая к груди маузер. У меня еще осталось два патрона, так что повоюем!
Лежу на животе, голову уронил, снег ртом хватаю. До гребня рукой подать, дотянуться буквально можно. Только и погоня не отстает. Слишком много их оказалось, так и идут следом. И уже не стесняются, на поражение бьют. Сначала все по ногам целили, пока я их не довел, не разозлил. Как только это понял, так и воспользовался таким подарком судьбы. Ну и лощинка та самая помогла, укрыла.
Отдышался, голову приподнял, прицелился. Плавно за спуск потянул. Внизу один из силуэтов головой в снег ткнулся. Ну и мне в ответ прилетело. Правда, не попали, но деревья вокруг вздрогнули. И снег с веток посыпался. Я и метнулся в этом снегу туда, за спасительный гребень.
Покатился вниз… Спасен? Не попали? Фух! Снег подо мной провалился, обрушился…