Укачало на волнах…
Каких таких волнах? Откуда здесь, в лесу, волны? А лес откуда?
Открыл глаза, успел осознать, что лежу в почти полной темноте. Сбоку пробивается слабенький тусклый лучик, кое-как обозначает низкий каменный потолок. Пусть каменный, а что дальше? Скосил глаза в сторону – стены в темноте тают, ничего не видно. Странное место…
Вслед за удивлением пришло сильное головокружение. Зря я глазами двигал. Потолок этот закружился перед глазами, встал боком, навалился на грудь, придавил тяжестью, вытеснил из легких воздух…
Опустил веки, зажмурился крепко. Надеялся, что это простое действие поможет в себя прийти, да только хуже стало. Мир вокруг еще быстрее завертелся, пустой желудок к горлу рванулся. Страшно! Пришлось снова быстренько открывать глаза.
– Очнулся? На-ка, хлебни, – сильные руки приподняли голову, поднесли к губам глиняную плошку. Что глиняную – просто почувствовал, не увидел.
Слова и речь странные, но общий смысл понятен каким-то образом. Только успел вдохнуть душистый запах травяного настоя, а напиток уже потек в горло. Пришлось спешно глотать, дабы не поперхнуться. Все равно подавился, закашлялся. Отдышался кое-как.
– Вот и молодец! – незнакомые руки бережно опустили мою голову на подушку.
Кроме длинных белых усов на его лице ничего не вижу. Темно. Выдохнул. Успокоился, и мир вокруг меня на свое место вернулся.
– Спи! – темный палец толкнул меня в лоб.
Глаза сами собой закрылись…
Проснулся я в отличном настроении. Ничего не болит. Попробовал откинуть одеяло, и ничего из этой попытки не вышло. Руки не слушаются. Нет, не так. Слушаются, но не двигаются. И ноги точно так же себя ведут. Только голова и шевелится, с боку на бок ворочается. Вот и осмотрю себя по мере возможности. Света в помещении немного больше стало, не сказать, что хорошо все видно, но рассмотреть кое-что можно. Или я к темноте привык. Первым делом окончательно уверился, что лежу в каменном помещении. Каменные неровные стены и такой же потолок. Получается, не привиделось мне вчера… На пещеру все это похоже…
И не одеяло на мне, а шкура какая-то. Как понял, что это такое, так сразу и запах соответствующий до носа долетел. И руки свои смог увидеть. Замотаны чем-то и привязаны крепко к моему ложу. Потому и не пошевелиться мне. Ног не вижу, но, судя по рукам, они тоже привязаны. А почему я весь привязан? И почему не помню, как здесь оказался. И кто я?
Замер. Камни помню. Склон, летящий мимо меня. Я падал? В пропасть?
Голова закружилась, заломило виски, темя, в глазах засверкали ослепительно яркие звезды. Боль стала настолько нестерпимой, что не выдержал, застонал-замычал громко.
– Проснулся? – распахнулась дверь, и в пещеру ворвался солнечный свет, заставил меня зажмуриться. Даже слезы выступили. Но что самое главное, так этот солнечный свет головную боль начисто прогнал. Тут же свет заслонил черный силуэт, стало легче крепко зажмуренным глазам. Зато я успел увериться в своих предположениях – это точно пещера. Только откуда в пещере может быть дверь?
Резь в глазах пропала, осторожно приподнял веки. Не потому, что успел привыкнуть к яркому свету, а потому, что дверь наконец-то закрылась.
А-а, это тот самый, с усами! Пожилой, даже можно сказать, что старый дед. Одежда вся такая разукрашенная вышивками… Карпаты? Гуцул? Снова заболела голова, заставила болезненно скривиться.
– Болит? – остановился у моего ложа дед. – Потерпи. Сейчас настой приготовлю.
Вышел. За собой дверь закрыл. Почти сразу же вернулся. Ну, по крайней мере, мне так показалось. Поднес к губам давешнюю плошку, наклонил, заставил все выпить. Запах знакомый, приятный. А на вкус дрянь редкостная.
И снова палец мне в лоб уперся, заставил глаза закрыть и заснуть…
Через пару недель меня развязали, и я начал потихонечку садиться. Шевелил руками, превозмогая боль в срастающихся костях и порванных мышцах. Дед обещал, что все будет нормально. И я ему верил. Беспокоила лишь голова. Нет, не болела, те первые приступы боли и тошноты ни разу не повторились, но вспомнить, кто я таков, никак не получалось. Вертелось что-то рядышком, словно вот-вот вынырнет, но наружу так и не выскакивало. Дед же уверял, что скоро память и все мои воспоминания вернутся, нужно лишь немного подождать. Мол, вслед за исцелением телесным придет исцеление духовное. Или головное, как я сам эти слова переиначил.
Вечерами мы с ним немного разговаривали, язык я учил. Ну и болтали потихоньку каждый на своем на всякие интересные мне темы. А мне сейчас все было интересно. Памяти-то нет, воспоминаний и знаний ноль. Всплывало, правда, каждый день что-то новое, возвращались потихонечку умения, какие-то навыки. Например, стоило только к грубо сколоченному из досок столу сесть, как сразу вспомнил и ложку, и нож. И даже вилку, хотя здесь ее и не было. И так потихоньку восстанавливался. На улицу, правда, пока не выходил, рано еще, как уверял меня мой спаситель. Уж это-то сразу понятно было. Из своих невеликих запасов мне дед кое-какую одежонку выдал да кожушок старенький, поношенный.
Якобы невзначай какой-то рваный до состояния полного хлама китель достал, на ложе разложил. Золотом погон и эмалью орденов сверкнул. Искоса на меня глянул. А мне-то что? Нет, умом-то понимаю, что это вроде бы как мое, а вот принять… Принять пока не могу. И ничего не вспоминается.
Еще через две недели я впервые смог выйти за дверь. На улицу…
И не дверь это вовсе, а сколоченный-связанный из жердей щит, обтянутый грязной шкурой. И насчет улицы я погорячился…
Увиденное заставило пошатнуться. Если бы не дед, точно упал бы. А так он меня поддержал, пока я в себя не пришел. Утвердился на ногах, на самодельные костыли оперся. Без них мне пока никак. Осмотрелся еще разок. Горы вокруг и долины, да леса хвойные. И снег, много снега. Правда, видно по этому самому снегу, что весна на подходе. Тает все и тепло. Солнце так и пригревает, сверху по каменной стене ручейки бегут, каплями звонкими капают где-то далеко внизу. Шагнул вперед, костыли свои самодельные в камень упер, вытянул голову, заглянул вниз за карниз. Насколько смог заглянул, потому как страшно вниз-то заглядывать, руки-ноги сразу прослабли. Это мы, получается, на середине отвесного склона находимся…
Отшагнул поспешно назад, спиной надежную опору стены ощутил. Запрокинул голову вверх. Метров двадцать надо мной этого самого отвесного склона… Снова заболела голова, заныло в висках. Отчетливо вспомнилась летящая мимо отвесная стена, мои скрюченные в бесплодной попытке уцепиться за эту стену пальцы, ободранные о камень ногти и страх падения…
– Успокойся! – рука деда легла на губы, заставила захлопнуть рот. – Все зверье в округе своим воплем распугал…
Это что, я сейчас орал? Не помню… Зато вспомнил, что как раз мимо этого склона и летел. Упал сверху! Но почему упал? Темнота дальше в памяти. И в этой темноте ярким причудливым цветком распускается трепещущий язык пламени у обреза пулеметного ствола…
Постояли так еще немного, подышали, а потом на ложе в пещерку вернулся. Теперь-то вижу, что пещерка эта совсем маленькая. На одного. А я дедово место занял. Приходится ему у самого выхода на каменном полу ютиться. На лапнике да на такой же, как у меня, шкуре.
– Видишь, воспоминания к тебе постепенно возвращаются. Скоро все вспомнишь…
Кивнул согласно. А как не согласиться-то? Если они и впрямь потихоньку возвращаются…
После этого моего выхода мы несколько дней просидели безвылазно в пещере. Никуда меня дед не выпускал, заставил сидеть-лежать тихо, без разговоров. Так понял, что внизу под скалой кто-то был. Явно нехорошие люди. Иначе бы мы так не таились… А потом снаружи все успокоилось, и мы ушли.
Ушли потихоньку, не спеша (потому что быстро передвигаться у меня все равно бы не получилось), по горным тропам, через хребты и долины, куда-то в новое место, где оказалась небольшая ухоженная избушка. Шли несколько дней, трудно шли, соизмеряя путь с моими сегодняшними возможностями. А они у меня, эти возможности, пока очень и очень невеликие. Практически никакие. Но зато с каждым новым прожитым днем становился я все крепче и крепче, начал более уверенно стоять на ногах. И уставал во время похода, само собой, до чертиков. Поэтому завершение пути пришлось как нельзя кстати, а неказистая снаружи избушка показалась царскими хоромами.
Снега в горах с каждым новым днем становилось все меньше и меньше, зверья вокруг все больше и больше. Даже к избушке выходили дикие олени, прилетали птицы. Меня поначалу пугались, отлетали в сторонку. А потом ничего, привыкли. Сидели порой с дедом на скамеечке, а между ног, словно курицы, копошились в земле дикие куропатки.
Под дедовы монотонные рассказы расслаблялся и засыпал. Просыпался утром на лежанке. Или это у него такая терапия была?
А потом снег сошел, земля подсохла, появились первые цветы. И к деду начали приходить люди. И как только умудрились прознать о том, что знахарь вернулся? Каждый шел со своими бедами, большими или маленькими.
С маленькими дед справлялся сам. С большими тоже справлялся, но не со всеми. Тогда отправлял таких людей в город.
Я потихоньку отбросил в сторону костыли, начал помогать деду в его работе. Давно понял, что дед – местный знахарь-травник. Колдун, или мольфар, как его между собой потихоньку называли пришлые гости. Вон как к нему зверье тянется, а не только люди. Да мне-то какая разница? Главное, мне помог, на ноги поставил, переломы излечил, порванные мышцы срастил. Болит иной раз, не без этого, но своими ногами хожу и руками работаю без каких-либо ограничений. Даже понемногу хворост собирать на заросших лесом склонах начал. Хоть таким образом свой долг деду за мою жизнь отдам.
А там и полонины зазеленели, пастухи стада пригнали. Пришла пора деду в город спускаться, нужно ему было зачем-то вниз по своим колдовским делам. Ну и я с ним пошел, куда же меня одного в горах оставлять? Слаб я еще, со слов знахаря, хотя сам себя уже и не считал таким уж слабым…